Спасти шпиона - Данил Корецкий

Сходство было полным и несомненным, а главное, американец итальянского происхождения, как политкорректно говорят в США, излучал абсолютное спокойствие и дружелюбие. Но женщины чувствительнее мужчин, и старший лейтенант испытала некоторую настороженность. Она не могла объяснить такую реакцию и, положив руку на въездной штампик, замешкалась. На самом деле ее насторожило отсутствие каких-либо индивидуальных особенностей: лицо мужчины было абсолютно неприметным, описать его или вспомнить характерные черты она бы не смогла уже через несколько минут. Но осознать эту абстрактную причину старший лейтенант не могла и решила, что все дело в устойчивом стереотипе: итальянец в Америке обязательно ассоциируется с членом коза ностра.

Витторио Джотти почувствовал заминку, но не проявлял ни малейшего беспокойства. Он вообще не являлся итальянцем, хотя умел подогнать свою внешность под любую национальность. Но паспорт у него был самый настоящий — более настоящего паспорта существовать просто не может. После провала тридцать лет назад агента Кертиса Вульфа Фирма перестала использовать собственную типографию и перешла на бланки, изготавливаемые Госдепартаментом.

И вообще Витторио Джотти нигде в мире не «засветился» в неблаговидных делах, иначе он сразу перестал бы существовать. Да и Грант Лернер, скрывающийся под этим именем, тоже не был скомпрометирован ни в одной из многочисленных стран, где ему приходилось бывать и проводить свои безукоризненные операции. Именно потому, что они действительно были безукоризненными.

И уж конечно, ни Джотти, ни Лернер не имели никакого отношения к организованной преступности. И пограничница, буравящая обоих пронзительным взглядом, наконец, это тоже почувствовала.

Хлесткий удар, штамп впился в паспорт, оставляя красный прямоугольник, напоминающий след страстного поцелуя.

Грант Лернер по зеленому коридору таможни беспрепятственно вышел в зал прилета, беспомощно потоптался на месте, вглядываясь в шеренгу встречающих, многие из которых держали в руках таблички с фамилиями или названиями фирм и организаций. И, изобразив неуверенную улыбку, подошел к озабоченному худощавому парню, засунувшему руки глубоко в карманы длинного бесформенного пальто. Парень прохаживался взад-вперед и был похож на выслеживающую мышей лисицу. На шее у него висел листок белого картона с надписью черным фломастером в две строки: «Интурист. Витторио Джотти».

— С-дра-ствуй-те! — по слогам произнес прибывший. — Я е-сть Джо-о-т-ти…

Парень оживился и вынул руки из карманов:

— Здравствуйте, синьор Джотти! Добро пожаловать в Москву!

Его английский был гораздо лучше, чем тот русский, который изобразил Грант Лернер.

Они вышли на улицу. Здесь бурлил суетливый водоворот аэропортовской жизни: пассажиры с багажом на хромированных тележках, машины с жадно открытыми багажниками, хаотично разбросанные тележки без багажа, которые собирают в длинные составы и отправляют обратно в зал деловитые рабочие в черных комбинезонах, напряженные лица встречающих, радостные объятия и поцелуи, играющие ключами хищные таксисты-бомбилы. Было холодно, падал редкий снежок, и Грант накинул на голову капюшон своей дорожной куртки.

* * *

— Виталий Петрович, у тебя, слышал, знакомый есть в УБТПЭ. Сведи меня с ним, — смиренно попросил Евсеев.

— А зачем это тебе? — спросил Кастинский.

— Человека одного попросили отыскать.

— В общем-то, знаешь, убэтэшники лишь бы с кем разговаривать не станут, кастой себя считают, — озабоченно пояснил Кастинский. — Да и расспросы эти, сам понимаешь… Можно жало в жопу получить…

Юра хотел было послать его подальше, но вспомнил про Шуру и сдержался, буркнул что-то утвердительное, мол, все понимаю, чего уж там.

— А кто просил? — допытывался Кастинский.

— Да чисто там все! — с досадой сказал Юра. — Невеста его просила, моя… знакомая. Ей никаких подробностей не надо, никаких секретов. Просто: за что задержан, какие перспективы…

— Да видел я ее, — отозвался от своего стола Ремнев. — Видел. В вестибюле. Очень даже ничего, аппетитная телка…

— Так это ж совсем другое дело, стари-ик! — обрадовался Кастинский, даже подмигнул Юре. — Сказал бы сразу: дело государственной важности! А то мнешься, как неродной… Это ж… если красивая девушка просит, отчего ж не помочь! Для того мы тут и сидим!

Ремнев захохотал.

…Никакой кастой он себя не считал, этот веснушчатый белобрысый лейтенант из УБТПЭ. Но и сказать ему, собственно, было нечего: не задерживался человек с такой известной фамилией, не проходил ни по каким бумагам, совершенно точно. А что, у вас есть какие-то сведения? Подозрения?..

На обратном пути Юра купил в буфете шоколадку, а потом заглянул к Ниночке в спецотдел, попросил срочно проверить вчерашние аресты и задержания по городу. Ниночка укоризненно покачала головой, но шоколадку взяла.

— Подожди здесь, я быстро.

Через пять минут Юра узнал, что человек с интересующей его фамилией был задержан вчера в результате операции, проведенной сотрудниками Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Сто граммов очищенного героина, расфасованного в пакетики для продажи, спрятанные в «торпеде» его «Фольксвагена». Сопротивление при задержании. Дело ведет следственный отдел УБНОНа. А УБТПЭ тут и вовсе ни при чем. Шура все перепутала.

Юра хотел записать данные следователя УБНОНа, потом подумал: а зачем? Что он скажет борцу с незаконным оборотом наркотиков? Единственное, о чем он может его попросить, так это не выпускать маминого сына Кирилла как можно дольше. Лучше — никогда.

Этим же вечером он позвонил Шуре.

— Твой Кирилл не занимается никаким политическим экстремизмом, — сказал Юра.

— Это я и без тебя знала. Что с ним?

— Он задержан за распространение наркотиков.

Шура неожиданно рассмеялась в ответ визгливым истерическим смехом.

— Ты что, дурак? — крикнула она. — Ничего не понимаешь?

— Это ты ничего не понимаешь, — сказал Юра. — Держись от него подальше, он тебе жизнь сломает, этот подонок.

— Заткнись!! — со злостью выкрикнула она. — Сам подонок! Все вы подонки!!

Отбой. Юра смотрел на экран телефона с надписью «Вызов окончен», вспоминал ее лицо. Похудевшее, заострившееся лицо. Неужели то, чего он так боится, уже произошло? А если не произошло, то рано или поздно произойдет. Свежие шприцы в аптечке, ватка, спирт… Почему он, дурак, не догнал тогда этого Кирилла в метро, почему не прибил на месте? Почему?

Потому что чистоплюй, подумал он. Но если он еще раз попадется мне на дороге, я обязательно что-нибудь придумаю. Как-нибудь сумею забыть на время о своем чистоплюйстве…

«А толку-то?» — раздался внутри неприятный голос. Голос был прав. Так или иначе, в Шурину жизнь доступ закрыт. Похоже, навсегда. Хочешь не хочешь, а с этим придется смириться…

Экран телефона потемнел, надпись исчезла. Юра медленно, как во сне, убрал его в карман.

* * *

Вызванный в качестве свидетеля Мигунов появился на пороге кабинета минута в минуту.

— Здравствуйте, товарищи! — веско сказал он и выдержал паузу, как будто ожидая ответного рева десяток молодых глоток: «Здра… жела… това… полк…ник!»

Но ответного приветствия не было. Только внимательные, привычно-оценивающие взгляды оторвавшихся от бумаг оперативников.

— Я к Евсееву.

Флюиды идентификации, те, что у зверей называются запахами, а у хомо сапиенс — эманацией, донесли до хозяев кабинета: пришел доминантный самец, вожак, начальник — сытый, но хищный и опасный. Как и все начальники. Однако сейчас он выступал в непривычной для себя социальной роли, а потому испытывал неуверенность и нетерпеливо переводил взгляд с лица на лицо. Кто из троих? Какой он, главный противник? Чего он стоит?

— Это я, — Юра вежливо приподнялся навстречу. — Здравствуйте, товарищ Мигунов.

Даже если бы дежурный не сообщил о приходе свидетеля, Юра все равно узнал бы его сразу. Снимки группы наблюдения, фото девять на двенадцать из личного дела… Как и все фотогеничные люди, Мигунов в жизни оказался в точности таким, как и на фотобумаге. Только вместо военного мундира на нем была гражданская одежда. Причем очень хорошего качества.

— Здравствуйте! — Полковник небрежно кивнул крепкой львиной головой и изучающим взглядом впился в лицо оперативника.

Их взгляды встретились, и Юра почувствовал нервное возбуждение. Именно этого человека он вытащил из прошлого. Именно в нем материализовался растерянный юношеский голос из далекого семьдесят второго года, зафиксированный на старой, найденной под полом «Интуриста» кассете. Именно он шпион и убийца. Именно его Юре предстоит изобличить и поймать в рогатину доказательств, как опасную ядовитую змею.