Шведский стол - Михаил Алексеевич Ланцов

у нас все вроде получается?

— Рад. Рад конечно. — поспешно ответил Брюс.

— Хорошо. Тогда пойдем дальше, посмотрим, что они тут делают…

Алексей потихоньку разворачивал НИИ Моря.

Как мог.

Ни о каком полноценном НИИ, разумеется, речи не шло даже в теории. Для этого попросту не хватило бы людей необходимой квалификации. Поэтому для начала он пытался создать опытные мастерские-отделы, в которых он попытался добиться хоть каких-то практических результатов.

Перед Россией маячила большая судостроительная программа. И отмахнуться от нее не представлялось возможным. Просто для того, чтобы создать более-менее вменяемый флот. Разумно. А не пороть горячку, как его отец во время Воронежских строек. Когда кораблей налепили великое множество, спустив на них массу ценного строевого леса, а толку от них не оказалось никакого. Вообще чудо что их получилось хоть как-то применить в битве при Азове. В роли брандеров. Если бы не это, то год-два и на дрова пришлось бы разбирать. Или ждать, когда они совсем сгниют и развалятся…

Всего в НИИ Моря было четыре отдела. Первый занимался вопросами повышения прочности и технологичности корпуса. Именно сюда царевич «скинул» работы по железным шпангоутам и набору в целом. Второму отделу передали опыты по обшивке корпуса. Для третьего построили небольшой опытовый бассейн и проверяли обводы корпусов. Изучая методом проб и ошибок гидродинамику. Ну а теперь вот — четвертый отдел запустили для изучения парусного вооружения.

Пока сил хватило только на них.

Однако в перспективе Алексей хотел еще два создать. Один для опытов с корабельной морской артиллерией, а второй посвятить вопросам живучести корабля. Борьбой там с пожарами, затоплениями и так далее. Включая такую важную тему, как водонепроницаемые перегородки. Но, увы, это было дело будущего.

Петр Алексеевич, воодушевившись железным шпангоутом, решил раскошелиться. И разрешил нанять в Европе хороших технических специалистов. Через Лейбница и под его гарантии. Который, к слову, был не менее вдохновлен этим вопросом. Но пока толковые люди неохотно ехали. А девять из десяти кандидатов Лейбниц отбраковывал, не желая брать за них ответственность…

— Алексей Петрович, — произнес Брюс, когда они подходили к одному из ангаров. И кивнул куда-то в сторону.

Там остановилась большая, массивная карета.

Узнаваемая.

И верно — двери открылись и оттуда вышел Федор Юрьевич. А следом и Василий Голицын.

Подошли.

— День добрый, хотели посмотреть на испытания? — спросил царевич.

— И тебе доброго дня, — кивнул Ромодановский. — Нет, мы по другому делу.

— Опять бунт, что ли?

— Слава богу, нет, — демонстративно перекрестился Голицын. — Новость славная пришла. Мир.

— Какой мир? Где? — не понял Алексей.

— Государь наш в Павлограде подписал мирный договор со шведами. Войне конец. Всей. И нашей и по Европе той, что шла.

— И на каких условиях?

— Все земли и города, что отходили шведам по итогам Столбовского мира, возвращаются России. И Нарва.

— А Выборг?

— Пришлось вернуть. За него Петру отдали Бремен-Ферден.

— Что это? Где это? Бремен… это где-то на западе германских земель?

— Да. Недалеко от Голландии с выходом к Северному морю.

— Какая прелесть, — покачал головой Алексей. — Вы легенду о белом слоне знаете?

— Нет. При чем тут слон?

— Белый слон в странах Индокитая считался особо благословенным символом. Ими обычно владели только правители. Но иногда они их дарили своим подданным, дабы показать свое расположение. На первый взгляд. Однако, на деле все это обычно оборачивалось совсем иначе. Такие слоны требовали особого ухода, стоящего совершенно баснословные деньги, а использовать их никак было нельзя. Из-за чего такой подарок нередко разорял того, кому подобного слона дарили. Он сам себя разорял…

— И ты считаешь, что Бремен-Ферден это белый слон? — спросил Василий Голицын.

— А ты считаешь, что нет? Он находится у черта на куличиках. Чтобы до него добраться по суше нужно Речь Посполитую пересечь, а потом по медвежьему говну, то есть, по нижним германским землям, еще не меньше месяца ползти или даже двух. С таможнями и кучей побочных трат.

— До него можно морем доплыть.

— Через датские проливы да на кораблях, которых у нас еще нет. И там нужно держать армию. Хотя бы тысяч десять-пятнадцать для гарнизонной службы. А то и полноценный корпус.

— Так или иначе — мир подписан.

— Перемирие, — буркнул Алексей.

— Пожалуй, — улыбнулся Голицын.

— Кто там на престоле в Швеции сейчас? Это как-то определилось уже? Ульрика?

— Нет. Фридрих IV Гольштейн-Готторпский[1], женатый на сестре Ульрики — Гедвиге. Риксдаг отдал предпочтение ему.

— Значит Гольштейн-Готторп и Швеция объединяются унией?

— Да.

— А Ульрику уже замуж выдали?

— Насколько я знаю — нет.

— Ладно. Ясно. Что сделано, то сделано. Но это такая мина… Проклятье. К черту этот Бремен! Нам бы Выборг нужно было взять. Он один запирал перешеек, блокируя относительно небольшим гарнизоном целый театр боевых действий. Да еще и всю старую Ливонию оставили за шведом. Что плохо. Там сейчас сущее запустение, но это обширный плацдарм. О том, что наши корабли в водах Финского залива будут испытывать сильное давление, полагаю говорить не стоит? Скорее всего от пиратов там скоро станет не продохнуть.

— Все так, но Петр Алексеевич не смог отказать, — буркнул Ромодановский. — Французы подошли с большим флотом. С ними были посланники Габсбургов.

— Перед ним поставили ультиматум?

— Судя по всему.

— Денег хоть дали? Что? Нет? Боже! Поздравляю нас друзья. Мы знатно обосрались в этой войне. Воевать воевали. Сильного врага разбили. А толком ничего и не получили. Твою же… — начал сочно и смачно материться царевич. Собеседники понимали далеко не все слова, большей частью бывшие из будущего. Хотя это и не требовалось…

— Не понимаю тебя Алексей Петрович. Мы победили. Взяли земли. Все что хотели. А ты злишься и негодуешь. — произнес Ромодановский. — Отец твой, Петр Алексеевич, на это и рассчитывал в войне — вернуть старое.

— Две победы в крупных битвах уничтожили армию Швеции. Ей воевать нечем. Денег в казне нет. Король с большим военным авторитетом погиб. Это открывало уникальные возможности. Мы могли взять всю старую Ливонию и Финляндию сверх того, что взяли сейчас. Причем легко. Думаете такая возможность повторится?

— Именно по этой причине и пришел французский флот, — грустно улыбнулся Василий Голицын. — Мы могли взять слишком много.

— Надо было его атаковать в ночи на баркасах. — буркнул недовольный царевич. — И сжечь к чертовой бабушке…

[1] В оригинальной истории Фридрих IV Гольштейн-Готторпский погиб в 1702 году в битве при Клишове в возрасте 30 лет. В этом варианте истории он также воевал под знаменами Карла XII. Но в 1702 году, в битве при Гамбурге был ранен. Поэтому прожил подольше и именно на него пал