Последние ратники. Бросок волка - Антон Николаевич Скрипец

короткий меч норда. Но осознание этого пришло много позже. А в тот миг был только страшной силы удар, лязг, оглушительный звон в ушах и падение на землю, под ноги спрыгнувшего с телеги викинга. Добивать свалившегося врага он не стал, принявшись за нового — которому пришлось отбиваться сразу от двоих. Секира одного викинга с отвратительным треском подрубила левую голень охотника, что недавно пенял парнишке за неумелость, а меч второго, только что отправивший Кутьку прохлаждаться на земле, хрустко вошел под ребра. Зашедшийся было в крике ополченец подавился воплем, бухнувшись на колени. Тут же топор располовинил ему голову.

И Кутька прекрасно понял, что норды превратили здорового мужика в расчлененное безжизненное ничто именно из-за него.

С застрявшим в горле рыданием он поднялся на четвереньки, сжал что есть силы в кулаке топор, который, оказывается, так и не выпустил из рук, и, взмахнув им над головой, всадил по самое древко «своему» норманну в ступню. А когда тот с криком упал на спину, бросился на него всем телом, до хруста в позвонках отвел назад голову — и опустил окованный прочными железными полосами шлем прямо на ненавистное лицо. А потом еще раз. И еще. О битве он уже не думал, об осторожности и стерегущей со всех сторон смерти забыл. Для него сейчас существовал только викинг с переломанной рожей и захлебывающийся своей же кровью вперемешку с зубами.

Лишь тогда он очнулся, когда почувствовал, что кто-то цапнул его сзади за бармицу шлема, и пытается то ли поднять, то ли оттащить от мертвого уже тела, то ли содрать с него шлем. Не долго думая, Сявка хватанул за солидного вида тесак, что болтался на поясе викинга, выхватил его из потертых ножен и, не глядя, с разворота всадил в того, кто тормошил его сзади.

Никогда прежде он не думал, что сможет заглянуть в упор в глаза человека, зарезанного собственноручно. Посмотрел. И увидел в них смертельный ужас. Мало того, в собственных глазах в этот миг разгорелся настоящий костер паники.

Человек с глазами цвета холодно блестящей стали и неаккуратно спутанными и слипшимися волосами схватил его за отворот кольчуги, пытаясь отчаянным усилием удержаться на ногах. Удержаться в этой жизни. Но огромный тесак врубился в его незащищенный живот так глубоко, что наружу торчала только рукоять, втиснутая в буро-красные от крови пальцы Кутьки. В следующий миг он кулак разжал, и убитый им, при том, что пока все еще оставался живым, человек сложился пополам, мягко опустившись на траву.

Крик его оглушил даже несмотря на то, что вокруг хватало и других, не менее отчаянных воплей.

Обычно говорят, что запоминается самый первый заваленный в битве враг. Любому человеку трудно в первый раз решиться на то, чтобы лишить жизни себе подобного. Но Кутька уже сейчас напрочь позабыл первого своего мертвяка. И понял, кто будет являться к нему в ночных комшарах.

Ива.

Сводный брат. Поговорить с которым после возвращения из стольного града так и не удалось.

Наверняка он хотел просто привести в чувство Кутьку, а может и оттащить в безопасное место. Сейчас спрашивать об этом было уже без толку. Брат умирал в судорогах, корчах и криках.

Не в силах больше смотреть на дело рук своих, Кутька бросился обратно к возам, заметил под одним из них свой расколотый щит, разве что уже без торчащего в нем топора. Бросился к нему, словно именно от него зависела сейчас его жизнь. Нацепив его на сгиб локтя, сел, оперевшись спиной о дно перевернутой телеги, осмотрелся.

Старательно стараясь при этом не глядеть на умирающего Иву.

Резня шла уже на всем укрепленном возами клочке берега. Луки и сулицы в руках убивающих и калечащих друг друга людей сменили топоры, ножи и мечи. Один из них как раз торчал в оцепеневших пальцах свесившегося с воза лицом вниз норда. Выдернув его, Кутька вздернул себя на ноги и бросился к наседающему на какого-то охотника викингу. Он не постеснялся ударить со спины, врубив край окованного железом щита в затылок, а меч с отвратным мокрым хрустом воткнув под ребра начавшего заваливаться тела. Не дожидаясь, когда оно грохнется на землю, вырвал из раны клинок и бросился к другому возу, у который в этот момент очередной северный выродок превратил в нечто бесформенное и исходящее кровью какого-то ополченца. У этого в каждой руке было по секире, и как ими пользоваться он, похоже, знал отменно. Взмахнув прямо перед носом раз, другой, третий, хирдман вдруг лягнул не хуже норовистого коня прямо по центру кутькиного щита. От удара тот потерял равновесие, едва не шлепнувшись на задницу. Враг тут же оказался рядом, одним топором прикрываясь от возможного ответного удара, а другой занося для своего. Щит успел вскинуться, и это был последний выпад, который он отразил в своей боевой жизни. Отточенное железо угодило именно в ту щербину, которую расколол мертвый ныне норд. С сухим треском щит разлетелся на две части. Та, что побольше, с железным умбоном посредине, осталась на кутькиной руке, правда, даже эту самую руку она теперь прикрывала не полностью.

— Держим рубеж! — разнесся над сечей крик Котла, который на миг перекрыл и оглушительный гвалт рубки, и шум крови в ушах. — Они отходят!

21. Битва у Мегры (продолжение)

Словно желая разубедить Котла в его мнении, викинг снова закрутил карусель из топоров перед носом Кутьки, обрушивая на пятящегося противника удары со всех, кажется, сторон. Один из таких, обманом метнувшийся вниз, отбить удалось, зато другой, выброшенный с разворотом и направленный в голову, цели достиг. Второй уже за сегодня раз голова едва не раскололась от оглушительного звона в ушах и острой боли, которая заволокла красной пеленой мир вокруг. И не было уже ни сил, ни возможности отразить второй удар. Поясницу пронзило резью, но перед тем, как упасть мертвым кулем на землю, Кутька поймал в глазах норда оцепенелое удивление. Длилось оно лишь мгновение. А в следующее парень, уже в падении, достал кончиком клинка его горло, располовинив кадык.

Упали они почти одновременно, но викинг побросав на землю свои мечи и зажимая обеими руками рану на шее, свалился сверху, залив своей кровью Кутьке и лицо, и броню, и всю траву вокруг. Долго ли он дергался сверху в агонии, поди знай, пребывая в полубреду. Тем более, что Кутьке до того не было никакого дела. Он и себя считал умершим. Очень хотел считать. Пусть лучше уж так,