Мемуары гейши - Артур Голден

Затем настала очередь Председателя.

— Я не очень способен к такого рода играм, — сказал он. — Не то что вы, гейши, привыкшие врать.

— Председатель! — сказала Мамеха, но, конечно, она лишь задиралась.

— Я переживаю о состоянии Тыквы, поэтому постараюсь, чтобы было понятно, где правда, а где ложь. Если ей придется выпить еще немного сакэ, мне кажется, она не выдержит.

Тыква действительно уже с трудом концентрировала взгляд. Думаю, она даже не слушала Председателя, пока он не произнес ее имя.

— Послушай внимательно, Тыква. Вот моя первая история. Сегодня вечером я пришел на вечеринку в чайный дом Ичирики. А вот вторая. Несколько дней назад ко мне в офис вошла рыба, но ладно, забудь, ты, возможно, веришь в существование ходячих рыб. Расскажу лучше другую. Несколько дней назад я открыл ящик письменного стола, и оттуда выскочил маленький человечек и начал петь и танцевать. Ну, а теперь говори, какая история правдива.

— Не думаете же вы, что я поверю в историю о прыгающем человечке? — сказала Тыква

— Выбери одну из историй. Какая из них правдивая?

— Другая. Не помню, правда, о чем она.

— Вы должны выпить штрафной стакан за это, Председатель, — сказала Мамеха.

Когда Тыква услышала слова «штрафной стакан», она решила, что опять не угадала, поэтому следующее, что она сделала, — выпила полстакана сакэ. Председатель первый сообразил выхватить стакан из ее рук.

— Ты же не водосточная труба, Тыква, — сказал Председатель.

Она смотрела на него отсутствующим взглядом. Он спросил, слышит ли она его.

— Она в состоянии слышать тебя, — сказал Нобу, но она явно не может тебя видеть.

— Пойдем, Тыква, — сказал Председатель. — Я собираюсь проводить тебя до дома.

Мамеха предложила свою помощь, и они вдвоем вывели Тыкву, оставив Нобу и Министра со мной.

— Ну, Министр, как тебе вечер?

Думаю, Министр был так же пьян, как и Тыква, но он пробормотал, что вечер был приятным.

— Очень приятным, — добавил он и протянул мне чашку сакэ, но Нобу выхватил ее из его рук.

Глава 32

Всю зиму и весну Нобу продолжал раз или два в неделю привозить Министра в Джион. Учитывая, как много времени они проводили вместе в эти месяцы, можно предположить, что Министр уже понял отношение Нобу к нему, сравнимое с отношением ледяной горной вершины к сосульке. Но даже если Министр и понял что-то, то, по крайней мере, не подал виду. Честно говоря, казалось, что Министр ничего не замечает вокруг. Единственное, на что он обращал внимание, так это на меня, сидящую на коленях рядом с ним или наливающую ему сакэ. Эта преданность довольно сильно осложняла мне жизнь. Когда я обращала больше внимания на Министра, Нобу выходил из себя, и его лицо багровело от злости. Поэтому присутствие Председателя, Мамехи и Тыквы было для меня очень ценно. Они играли роль соломы в деревянном ящике с ценным грузом.

Естественно, присутствие Председателя было важным для меня не только поэтому. За последние месяцы я видела его гораздо чаще, чем раньше, и поняла, что созданный мною образ немного расходится с действительностью. К примеру, я всегда представляла его веки гладкими, практически без ресниц, но на самом деле они заканчивались густыми мягкими волосами и напоминали маленькие щеточки. Его рот оказался более выразительным, чем я представляла, до такой степени выразительным, что ему с большим трудом удавалось скрывать свои чувства. Если его что-то забавляло и он не хотел этого выказывать, уголки его рта все равно слегка дрожали. Когда он задумывался, мысленно решая проблемы текущего дня, то начинал вертеть в руках чашечку с сакэ и насупливался. Когда он пребывал в подобном состоянии, я не стеснялась наблюдать за ним, и его морщины казались мне прекрасными. Казалось, они отражали глубину его проникновения в суть вещей и серьезное отношение к жизни.

Однажды вечером Мамеха рассказывала какую-то длинную историю, и я, не отрываясь, смотрела на Председателя, а очнувшись, поняла, что любой, кто посмотрел бы на меня в тот момент, заинтересовался бы, почему я так на него смотрю. К счастью, Министр слишком много выпил, чтобы на что-нибудь обращать внимание, Нобу жевал, глядя в тарелку, не замечая ни меня, ни Мамеху. И только Тыква, как мне показалось, наблюдала за мной. Но когда я посмотрела ей в глаза, она улыбнулась, и сложно было понять, что скрывалось за ее улыбкой.

Однажды, в феврале, Тыква простудилась и не смогла пойти с нами в Ичирики. Председатель в тот вечер опоздал, и мы с Мамехой провели около часа, развлекая Нобу и Министра. Наконец, мы решили станцевать, причем больше для себя, чем для них. Нобу не был поклонником танцев, а Министр вообще не проявлял к ним никакого интереса. Хотя это было и не самое оригинальное времяпровождение, мы не могли придумать ничего интереснее.

Сначала Мамеха представила несколько коротких танцев, а я аккомпанировала ей на сямисэне, затем мы поменялись ролями. В тот момент, когда я встала в начальную позу для своего первого танца — перегнувшись в талии таким образом, что сложенный в руках веер касался пола, — дверь открылась, и на пороге появился Председатель. Мы поприветствовали его и подождали, пока он сядет за стол. Я обрадовалась его появлению, потому что, хотя он раньше и видел меня на сцене, но никогда — танцующей в такой интимной обстановке. Сначала я хотела исполнить короткий танец под названием «Осенние листья», но теперь попросила Мамеху исполнить «Жестокий дождь». В основу этого танца положена история о молодой девушке, глубоко тронутой тем, что ее любовник снимает рубаху кимоно, чтобы укрыть ее от грозы, потому что она знает — если его тело намокнет, он исчезнет. Мои педагоги всегда хвалили меня за умение выразить чувство женской печали. Во время эпизода, когда я медленно опускалась на колени, мои ноги не дрожали, как у многих танцовщиц. Сначала я отвлекалась и время от времени бросала взгляд на Председателя, но затем представила самое печальное, что можно придумать — Нобу в роли моего данны, — и земля ушла из-под моих ног. Я выражала не чувства некоей женщины, потерявшей любовника, а свою собственную тоску о жизни, лишенной самого главного для меня, а значит, и смысла. Еще я думала о Сацу, о тяжести нашего раздельного существования. В конце танца печаль переполнила меня до краев. Я взглянула на Председателя, но, честно говоря, не была готова к тому, что увидела.

Он сидел на углу стола так, что только я могла его видеть. Сначала мне показалось, что его лицо выражает удивление, так широко он открыл глаза. Но в том, как подергивался его рот, я уловила другие чувства, и поняла, что его глаза переполнены слезами. Он смотрел в сторону двери и делал вид, что потирает нос, стараясь незаметно промокнуть утолки глаз. Затем разгладил брови, словно в них скрывалась причина его беспокойства. Было очень непривычно видеть Председателя грустным, поэтому я даже растерялась. Я вернулась к столу, за которым разговаривали Мамеха и Нобу. Через минуту в разговор вмешался Председатель.

— А где Тыква?

— Она больна, Председатель, — сказала Мамеха.

— Что ты имеешь в виду? Ее что, здесь нет?

— Да, она не пришла, — сказала Мамеха. — И это хорошо, потому что у нее желудочный грипп.

Мамеха продолжила разговор с Нобу. Я увидела, как Председатель посмотрел на часы и грустным голосом сказал:

— Мамеха, ты простишь меня? Я себя сегодня не очень хорошо чувствую…

Видимо, Нобу сказал что-то смешное, когда Председатель открывал дверь, потому что все засмеялись. Я же думала о своем. Пытаясь в танце выразить свою боль, я расстроилась сама, но при этом расстроила и Председателя. И скорее всего, он думал об отсутствовавшей сегодня Тыкве. С трудом верилось в то, что он так глубоко переживал болезнь Тыквы, наверное, я задела какие-то более глубокие и сложные чувства. Но когда я закончила танцевать, Председатель спросил именно о Тыкве и ушел, узнав, что она заболела. Я бы не удивилась, если бы Председатель испытывал такие глубокие чувства к Мамехе. Но к Тыкве?..

Любая женщина со здравым смыслом оставила бы все свои надежды. А я стала каждый день ходить к предсказателю в надежде получить хоть какой-нибудь знак о волновавшей меня проблеме. Мы, японцы, жили в то время в эпоху крушения надежд. Я бы не удивилась, если бы и мои надежды разбились, как это произошло со многими людьми. С другой стороны, многие верили, что когда-нибудь страна опять возродится, и этого не произойдет, если мы настроимся жить на обломках. Каждый раз, читая в газетах о каком-нибудь небольшом цехе, до войны производившем запчасти для велосипедов и начавшем опять работать, словно войны и не было вовсе, я говорила себе, что, если вся нация сможет выйти из темной долины, и у меня есть надежда выйти из своей.

Начиная с марта и всю весну мы с Мамехой были заняты в Танцах древней столицы, возобновленных через пять лет после закрытия Джиона. Председатель и Нобу были также очень заняты все эти месяцы и привозили Министра только дважды. В первую неделю июня мне от имени «Ивамура Электрик» позвонили в окейю и попросили быть в чайном доме Ичирики. На это время я уже была приглашена в другой чайный дом, поэтому появилась в Ичирики на час позже. К своему удивлению, вместо шумной компании за столом я увидела только Нобу и Министра.