Нестандартный формат - De ojos verdes

скрыть свою боль.

Но Ева почувствовала!

— Неужели можно любить так, добровольно саморазрушаясь? — прошептала потрясенно. — Осознавая, что человек этого ни капли не заслуживает…и всё равно…

— Сколько пафоса! — повысила тон. — А ведь ты даже и половины моих жертв не сможешь принести… Но рассуждаешь так по-философски! Жалкая, никчемная, слабая! Да я сделала четыре аборта…четыре! Каждый — ножом по сердцу. Любой его каприз! Прихоть! Приказ! Всё ради него! И без Карена — я ничто! — перешла на крик. — Вот какой бывает любовь, дура! Чтоб не помнить себя другой, не ощущать целостность вне общества любимого человека… Дышать им, жить во имя улыбки, смеха, прикосновения…

— Это не любовь…это болезнь. Одержимость. Самоотречение… — сочувствие и восхищение сплелись воедино в этом утверждении. — Ты права. Я так не смогла бы.

— Зато именно ты — его жена, — горький смех. — А я — та, которую ненавидит мать. А её он боготворит…

— Неужели ты думаешь, что Карен не настоял бы на своем, если бы этого хотел? Зачем ты тешишь себя, Ника?

Этот вопрос заставил её глаза стремительно повлажнеть. Лоск, надменность и роскошь испарились, оставив лишь раненую скотским отношением к себе девушку, неспособную отказаться от любимого мужчины:

— Потому что только это мне и остается.

Паркет скрипнул под острыми каблуками.

Вероника исчезла.

А у Евы внутри что-то громко треснуло. Может, лед той самой вечной мерзлоты. И через образовавшуюся брешь полился адски горячий, просто до ожогов обжигающий мрак безысходности. Вой загнанного в угол зверька. Горечь куклы, внезапно прозревшей и понявшей, что кукловод возится с ней не из любви… Всё — ложь.

Не представляя, как жить дальше, девушка продолжила своё существование. Истинное положение дел знал очень узкий круг людей. Для посторонних — тех, кто был осведомлен об отношениях с Кареном — девушка оставалась любящей женой, проживающей в квартире мужа. Как говорится, никто свечку не держал, поэтому утверждать, что он с ней не бывает — не решался. Сплетни были, да. Куда без них? Но разве теперь это могло иметь значение?..

Когда прошел год в таком режиме, Еве…надоело. Быть в неведении и связанной по рукам обстоятельствами — адова мука. С ней не контактировали, не трогали, не оповещали ни о чем. Только исправно оплачивали траты за жилье. Она усердно училась и понимала…что распадается…

И девушка осмелилась…подать заявление в суд с целью признания супруга безызвестно отсутствующим, справедливо рассудив, что целый год — достаточно времени, чтобы очистить свою совесть перед Анной Седраковной. И у неё получилось! Дальше было обращение в ЗАГС с соответствующим пакетом документов и уплатой госпошлины. Ева уже чувствовала запах свободы…но её ждал сюрприз.

Всё исчезло. Материалов и след простыл. Будто не было никакого суда, никаких заявлений… Пронырливый паук дал своей жертве на миг ощутить вкус спасения, чтобы потом опутать вновь и посмеяться над наивностью… Карен просто щелкнул девушку по носу. Предупредил, что бдит. Даже если не рядом. Он всё равно везде… И не стоит даже пытаться что-то сделать. Власть, связи, деньги — на его стороне, а она — нищенка, которой надо играть роль до конца.

Столько лет…

И такое чудо, что её всё-таки поставили в известность о смерти Анны Седраковны. Единственного фактора, который удерживал Еву в этом абсурдном положении…

Девушка продолжала смотреть на фотографию усопшей, прокручивая пролетевшие годы, пока что не до конца разобравшаяся со всеми чувствами. Сожаление о кончине, опьянение свободой, будто после долгого тюремного заключения, обида из-за потерянных бесценных мгновений… Чудовищная участь быть пешкой в чьей-то игре.

Неудивительно, что она даже не заметила, как Ника сдала «пост» Карену. Интересно, как давно? Очнувшись, Ева обнаружила, что зал изрядно поредел, на улице стемнело, а работники потихоньку убирают со столов.

— Соболезную, — произнесла искренне, осознав, что так и не заговорила с ним сегодня. — И прошу прощения за мою реакцию, я сама не знаю, как так получилось, что мне стало плохо. Я не ожидала…

— Всё в порядке. Главное, что пришла. Ей ты была важна.

На этом можно было считать миссию выполненной. Пора уходить, наверное. Девушка огляделась и поймала пристальный взгляд Вероники, которая будто не решалась подойти, получив приказ от Аракеляна не мешать. Как и тогда, от неё исходили волны сумасшедшего глухого отчаяния.

— Теперь после развода ты сможешь жениться на Нике.

— Такие, как я, Ева, никогда не женятся на таких, как она, — огорошил своим заявлением, моментально смыв к себе любое сочувствие и расположение.

— Такие, как ты, Карен, не заслуживают таких, как она.

Мужчина удивленно повернулся к ней, до этого стоявший в профиль. И прошелся оценивающим взглядом.

— А ты похорошела. Окрепла. Окрылилась. Защищаешь соперницу даже. Браво.

— Ника мне не соперница. И я ей тоже никогда не была достойной соперницей. Она — единственная, кто тебе предан. Притом…что сама неоднократно предана тобой.

Феномен. Одно слово — два отражения. Две сущности. Вечная борьба добра и зла.

Ева замолчала, глядя ему прямо в глаза. Больше ничего их не связывало, и это было бесподобное чувство, несмотря на то, что построено на скорби.

— Прощай, Карен.

Шаг. Еще один. И ступор на третьем:

— Посмотрим. Я подумаю…

Девушка резко оборачивается:

— Да как ты…

— Ну, как-как, — перебивает с холодной насмешкой, — мне тут шепнули, что ты действительно с тем молокососом изменяешь мужу…как-то даже обидно. Нехорошо получилось. Надо разобраться.

Еву снова начало мутить. И опять вот этот взбунтовавшийся рывок задетого сердца, стремящегося покинуть предательское тело…

Господи, что происходит?! Опять кто-то переписал сценарий, добавив ей испытаний?!

— Ну, молодец, конечно. Хвалю, — скабрезно и с изощренным удовольствием, — сын депутата, перспективный, богатый, из родовитой семьи… Правда, я всё же побогаче буду…но неплохой вариант…в целом.

Девушка неожиданно качнулась. И оказалась в объятиях собеседника. Ненавистных до тошноты, резко подкатившей к горлу. Она вырвалась, снова пошатнулась и ухватилась руками за постамент.

— Водитель тебя отвезет, — коротко оповестил Карен, поняв, что занимательного выяснения отношений не предвидится, — как разгребу дела, обязательно навещу. Жди…Зефирка.

Ей пришлось прикрыть рот рукой и буквально умолять саму себя не позориться второй раз… Хотя после обращения, которое в его устах звучало осквернением святыни, это удавалось ещё труднее… Боже, он несколько часов назад похоронил мать, но даже это не убавило яда… Не стерло амплуа вершителя судеб…

Ева даже не помнила, как её доставили к дому. Всю дорогу она пребывала меж двух состояний — нездоровой сонливости из-за растраченных подчистую сил и укрощения рвотного рефлекса. А у подъезда последняя мысль — облегчение от возникшего вдруг любимого лица, что явилось единственным светлым пятном за день…

Из