Зверобой, или Первая тропа войны - Джеймс Фенимор Купер

промаха. Соколиный Глаз — не баба. Почему он живет среди делаваров?

— Я понимаю тебя, минг. Но все это ваши дьявольские выдумки и пустые обвинения. Я поселился у делаваров еще в юности и надеюсь жить и умереть в рядах этого племени.

— Хорошо! Гуроны такие же краснокожие, как и делавары. Соколиный Глаз скорее гурон, чем женщина.

— Я полагаю, минг, ты знаешь, куда клонишь. Если нет, то это известно только сатане. Однако, если ты хочешь добиться чего-нибудь от меня, говори яснее, так как в честную сделку нельзя вступать с завязанными глазами или с кляпом во рту.

— Хорошо! У Соколиного Глаза не раздвоенный язык, и он привык говорить, что думает. Он знаком с Выхухолью (этим именем индейцы называли Хаттера). Он жил в его вигваме, но он не друг ему. Он не ищет скальпов, как несчастный индеец, но сражается, как мужественный бледнолицый. Выхухоль ни белый, ни краснокожий, он ни зверь, ни рыба — он водяная змея: иногда живет в озере, иногда на суше. Он охотится за скальпами, как отщепенец. Соколиный Глаз может вернуться и рассказать ему, что перехитрил гуронов и убежал. И когда глаза Выхухоли затуманятся, когда из своей хижины он не сможет больше видеть лес, тогда Соколиный Глаз отомкнет двери гуронам. А как мы поделим добычу, спросишь ты? Что ж, Соколиный Глаз унесет все самое лучшее, а гуроны подберут остальное. Скальпы можно отправить в Канаду, так как бледнолицый в них не нуждается.

— Ну что ж, Расщепленный Дуб, это достаточно ясно, хоть и сказано по-ирокезски. Я понимаю, чего ты хочешь, и отвечу, что это такая дьявольщина, которая оставляет далеко позади самые сатанинские выдумки мингов. Конечно, я легко мог бы вернуться к Выхухоли и рассказать, будто мне удалось удрать от вас. Я мог бы даже нажить кое-какую славу этим подвигом.

— Хорошо! Мне и хочется, чтобы бледнолицый это сделал.

— Да, да, это достаточно ясно. Больше не нужно слов. Я понимаю, чего ты от меня добиваешься. Войдя в дом, поев хлеба Выхухоли, пошутив и посмеявшись с его хорошенькими дочками, я могу напустить ему в глаза такого густого тумана, что он не разглядит даже собственной двери, не то что берега.

— Хорошо! Соколиный Глаз должен был родиться гуроном. Кровь у него белая только наполовину.

— Ну, в этом ты дал маху, гурон. Это все равно, как если бы ты принял волка за дикую кошку. Так, значит, когда глаза старика Хаттера затуманятся и его хорошенькие дочки крепко заснут, а Гарри Непоседа, или Высокая Сосна, как вы его здесь окрестили, не подозревая об опасности, будет уверен, что Зверобой бодрствует на часах, мне придется только поставить где-нибудь факел в виде сигнала, отворить двери и позволить гуронам проломить головы всем находящимся в доме.

— Несомненно, мой брат не ошибся. Он не может быть белым! Он достоин стать великим вождем среди гуронов!

— Смею сказать, это было бы довольно верно, если бы я мог проделать все то, о чем мы говорили… А теперь, гурон, выслушай хоть раз в жизни несколько слов правды из уст простого человека. Я родился христианином и не могу и не хочу участвовать в подобном злодействе. Хитрости на войне вполне законны. Но хитрость, обман и измена среди друзей созданы только для дьяволов. Я знаю, найдется немало белых людей, способных дать вам, индейцам, ложное понятие о нашем народе, но эти люди изменили своей крови и своей натуре, и по большей части это отщепенцы. Ни один настоящий белый не мог бы сделать то, о чем ты просишь, и уж если говорить начистоту, то и ни один настоящий делавар. С мингами, быть может, дело обстоит иначе.

Гурон выслушал эту отповедь с явным неудовольствием. Однако он еще не отказался от своего замысла и был достаточно хитер, чтобы не потерять последние шансы на успех преждевременным выявлением своей досады. Принужденно улыбаясь, он слушал внимательно и затем некоторое время что-то молча обдумывал.

— Разве Соколиный Глаз любит Выхухоль? — вдруг спросил он. — Или, может быть, он любит дочерей?

— Ни то, ни другое, минг. Старый Том не такой человек, который может заслужить мою любовь. Что касается дочек, то они, правда, достаточно смазливы, чтобы приглянуться молодому человеку. Однако по некоторым причинам нельзя сильно полюбить ни ту, ни другую. Гетти — добрая душа, но природа наложила тяжелую руку на ум бедняжки.

— А Дикая Роза? — воскликнул гурон, ибо слава о красоте Юдифи распространилась между скитающимися по лесной пустыне индейцами, так же как и между белыми колонистами. — Разве Дикая Роза недостаточно благоуханна, чтобы быть приколотой к груди моего брата?

Зверобой был настоящим джентльменом по натуре и не хотел ни единым намеком повредить доброй славе беспомощной девушки, поэтому, не желая лгать, он предпочел молчать. Гурон не понял его побуждений и подумал, что в основе этой сдержанности лежит отвергнутая любовь. Все еще надеясь обольстить или подкупить пленника, чтобы овладеть сокровищами, которыми его фантазия наполнила «замок», индеец продолжал свою атаку.

— Соколиный Глаз говорит как друг, — промолвил он. — Ему известно, что Расщепленный Дуб хозяин своего слова. Они уже торговали однажды, а торговля раскрывает душу. Мой друг пришел сюда на веревочке, за которую тянула девушка, а девушка способна увлечь за собой даже самого сильного воина.

— На этот раз, гурон, ты немножко ближе к истине, чем в начале нашего разговора. Это верно. Но ни один конец этой веревочки не прикреплен к моему сердцу, и Дикая Роза не держит другой конец.

— Странно! Значит, мой брат любит головой, а не сердцем. Неужели Слабый Ум может вести за собой такого сильного воина?

— И опять скажу: отчасти это правильно, отчасти ложно. Веревочка, о которой ты говоришь, прикреплена к сердцу великого делавара, то есть, я разумею, одного из членов рода могикан, которые живут среди делаваров после истребления их собственного племени, отпрыска семьи Ункасов. Имя его Чингачгук, или Великий Змей. Он-то и пришел сюда, притянутый веревочкой, а я последовал за ним или, вернее, явился немного раньше, потому что я первый прибыл на озеро. Влекла меня сюда только дружба. Но это достаточно сильное побуждение для всякого, кто имеет какие-нибудь чувства и хочет жить немножко и для своих ближних, а не только для себя.

— Но веревочка имеет два конца: один был прикреплен к сердцу могикана, а другой…

—