История Железной империи - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература

его словам, именно так «следует смотреть намой первый дебют в труде, нисколько не претендующем, впрочем, на научное значение» (л. 3).

Спустя столетие, мы видим, что самооценка М. Н. Суровцова чересчур занижена, а его труд нисколько не уступает трудам выдающихся синологов того времени. Остается только удивляться, как за далеко не полный год М. Н. Суровцов сумел выполнить квалифицированный перевод «Ляо ши» и создать на этой основе свой замечательный труд. Справедливости ради, надо заметить, что перевод текста, судя по некоторым фактам, полным не был. Об этом свидетельствует перечень интересующих автора вопросов, куда не вошли многие важные темы. Сам М. Н. Суровцов признается, что не успел обозреть военную сферу. Ничего не говорит он и о системе защитных лагерей. Тем не менее, значительная часть «Ляо ши» все же была переведена, особенно те разделы, которые были необходимы Суровцову в соответствии с намеченным планом работы.

Конечно, и сам М. Н. Суровцов не скрывает, что перевод «Ляо ши» был не полным, как он пишет, а «эпизодическим». Он переводил только нужные ему цзюани, беря из них материал, которым хотел подкрепить тот или иной тезис. При этом перевод его в некоторых отношениях гораздо точнее и полнее, чем переводы отдельных современных исследователей. Сравним, например, приведенный им отрывок из главы 62 «Ляо ши» с переводом соответствующего места в работе К. А. Виттфогеля и Фэн Цзяшэна. Простое сравнение демонстрирует тот факт, что М. Н. Суровцов полнее проанализировал источник, не выпустив из него ничего. Кроме того, он гораздо бережнее обращался с текстом хроники. Если в работе современных исследователей термин «чу-сы» переводится просто как «смерть», то М. Н. Суровцов не переводит его никаким эквивалентом. А это имеет существенное значение, ведь «чу-сы» — это не просто смерть, а вид смертной казни, применявшийся по отношению к определенным лицам. Кстати, Г. Франке, издавший новый перевод главы 62 «Ляо ши», не дал, вероятно, себе труда сверить перевод К. А. Виттфогеля и Фэн Цзяшэна с оригиналом, а повторил их текст. В этом отношении перевод М. Н. Суровцова до сих пор остается более точным и основательным.

Качество перевода можно охарактеризовать как достаточно высокое. Об этом свидетельствует сравнение некоторых мест из перевода М. Н. Суровцова с более поздними переводами. Вот, например, характеристика «праздника воров» в переводах Суровцова и В. С. Таскина:

М. Н. Суровцов. Глава «обычаи»

«...с 13-го числа 5-й луны позволялось народу на 3 дня быть ворами, но если кто награбит свыше 10 связок (в каждой по 800 монет), то судился по закону. По-киданьски этот праздник назывался — (Х)у — ли — по, что китайцы переводят «время воровства» — дайши» (л.40).

Е Лун-ли. Цидань го чжи.

«...тринадцатого числа первой луны киданям разрешается три дня заниматься воровством, однако, если стоимость украденного превышает десять связок монет, виновного согласно закону отправляют в ссылку. На севере это время называется хулипо. Китайцы при переводе на китайский язык говорят, что хули означает «воровство», а по — время»[152].

Тексты, как видим, практически идентичны. Ранняя история киданей в изображении автора этой работы представляет, по сути, дословный перевод источника (л. 5).

Для перевода М. Н. Суровцова характерны некоторые погрешности при передаче географических названий, специальных терминов (вместо шумиши, т.е. «чиновник для важнейших секретных дел», он пишет чумиши (л. 24). Иногда он не переводит тот или иной титул (л. 24). Однако, учитывая срочность работы и сложность средневекового китайского языка, можно сказать, что перевод является добросовестным и достаточно качественным.

Сама тема была предложена М. Н. Суровцову профессором В. П. Васильевым. Ежегодно каждая кафедра факультета предлагала тему на своеобразный конкурс «для соискания награды медалью»[153]. Студенты могли написать сочинение на предложенную тему. Проводился конкурс вне рамок учебного процесса, а участие в нем было делом добровольным, хотя, вероятно, весьма престижным. Каждый автор свою фамилию не называл, работа кодировалась определенным эпиграфом, что исключало возможность необъективной оценки. То, что была выдвинута тема, связанная именно с киданями, объясняется, на наш взгляд, не только личными интересами В. П. Васильева, но и научной значимостью и актуальностью. В. П. Васильев писал в обосновании темы: «...неразработанность этих двух историй (т.е. киданей и чжурчжэней — П. Г.) производила видимость перерыва в истории — между тем эти истории гораздо полнее и подробнее»[154].

М. Н. Суровцов цель своего труда видел шире. Он хотел «прояснить знаменательный век Чингиса, конечно, настолько, насколько это можно сделать через обзор деятельности первой маньчжурской народности — киданей, смененных чжурчжэнями, защищавшимися против ополчений сказанного завоевателя» (л. 3), «но тот век, в котором мы встречаем грозные полчища Монголов, двинувшихся в Европу и поработивших Россию, — век Чингисханидов — был подготовлен в глубине Азии собственными историческими событиями, исходная точка которых лежала у Великой стены, в двух маньчжурских народностях, сменивших одна другую» (л. 2).

Необходимо отметить также, что в данном случае важна и методологическая основа данного исследования, историко-философские и социально-политические взгляды ученого, позволившие создать первое в истории изучения кочевников монографическое исследование, посвященное одной из крупнейших в мировой истории империй.

Несомненное влияние оказали первые культурологические (Л. Мечников, Н. Я. Данилевский, Г. В. Гегель и др.), социально-политические, философские и экономические концепции (марксизм, немецкая классическая философия, английские экономисты и пр.). Особо, разумеется, надо упомянуть сложно и неоднозначно развивающийся процесс выработки цивилизационного подхода к истории, пытавшийся заменить религиозный (христианский), культурологический (гуманистический) и этноцентричный методы историописания.

Об историко-философских взглядах М. Н. Суровцова можно судить на основе общего введения к сочинению и небольших вступлений к отдельным разделам. Он не ставил перед собой задачу разработать собственную историческую концепцию, а все внимание уделил взаимоотношениям кочевых и оседлых обществ. Нехватка времени, напряженная и сложная работа с источником отразились на взглядах исследователя. Они несколько эклектичны и туманны, но весьма интересны.

Сразу же необходимо отметить, что М. Н. Суровцов, вслед за великим о. Иакинфом и своим учителем В. П. Васильевым, но, в конечном итоге, одним из первых в европейской исторической науке того времени, взял за основу представления о взаимосвязанности и взаимообусловленности исторических событий («участие в общечеловеческой работе»). В этом плане он, безусловно, может быть назван отдаленным предшественником таких концепций будущего столетия, как евразийство (особенно русское) и «мир-системный анализ».

В своих утверждениях М. Н. Суровцов не всегда последователен, не всегда видит истинную подоплеку тех или иных событий. Так, высказав великолепную мысль о том, что «главная причина падения династии (а не народа) заключается