Убийство Моцарта - Дэвид Вейс

– Неужели вы только за тем приехали сюда из далекой Америки? Американцы, я слышала, отдают предпочтение громкой музыке.

– Мы приехали, чтобы, кроме того, заказать ораторию Бетховену.

– И Бетховен согласился?

– Да, – с гордостью произнесла Дебора. – Он пишет ораторию для бостонского Общества Генделя и Гайдна, которое представляет мой муж.

По всей видимости, на Констанцу это произвело впечатление, и она почти доверительно сказала:

– Ниссен заканчивает биографию Вольфганга. Книга уже почти готова, она будет лучшей биографией Вольфганга, ведь Ниссен писал ее с моих слов.

– Не потому ли, госпожа Ниссен, вы не могли встретиться с нами раньше?

– Мой супруг уезжал в Мюнхен и Мангейм договориться об издании книги, и мы были очень заняты.

Дебора заметила, что Констанца держит в руках небольшую сумочку, расшитую золотым бисером и украшенную изображением красных сердец, которую она нервно теребила.

Дебора выразила восхищение красивой вещицей, и Констанца пояснила:

– Это подарок Вольфганга. Он преподнес мне ее в годовщину нашей свадьбы.

– Мы слышали, что Моцарт был очень щедрым человеком.

– Очень. Я вышла замуж во второй раз лишь потому, чтобы не остаться одной. Хотя я не могу пожаловаться на Ниссена. Почему же вы все-таки приехали из далекой Америки?

– Мы хотели узнать о жизни Моцарта, встретиться с близкими ему людьми, – повторил Джэсон.

Констанца недоверчиво приподняла брови, но промолчала.

– Насколько я понимаю, он был нежной и любящей натурой.

– О, да, он любил, когда его баловали. В особенности, женщины.

– Но люди, с которыми я разговаривал, люди, знавшие его, говорили…

– Никто не знал его лучше меня, – прервала Констанца. – Что же они говорили?

– Говорили, какой это был милый человек, благородный и добрый.

– Он был лучшим из всех музыкантов. Все его любили, – сказала Констанца.

– Все? – переспросила Дебора.

Констанца посмотрела на нее так, словно та позволила себе дерзость.

– Госпожа Ниссен, – сказал Джэсон, – на свете нет человека, которого любили бы все, без исключения.

– А его любили.

– Даже при дворе?

– При императоре Иосифе он был любимцем двора.

– А потом?

– А потом начались эти неприятности во Франции. Даже мне пришлось в 1809 году бежать из Вены от Наполеона. Как раз в тот год, когда я вышла замуж за Ниссена.

– Значит, вы не считаете, что двор в какой-то степени виновен в его смерти?

– Что вы хотите сказать? – Констанца вновь насторожилась.

– Ведь новый император и дворяне позабыли о Моцарте? Проявили к нему полное равнодушие. К концу его жизни.

– Многие позабыли о нем. Но не все. Последние несколько лет жизни с Вольфгангом были самыми тяжелыми для меня. – На лице ее появилось грустное выражение, всем своим видом она хотела показать, как много ей пришлось выстрадать. – Когда он заболел в последний раз, у меня было предчувствие беды. Сколько мучений выпало на мою долю!

– И Сальери тоже о нем позабыл? – спросил Джэсон.

– Сальери болен. А я знаю, что значит болеть. Я тоже долгое время болела. Всю свою жизнь с Вольфгангом я никогда не чувствовала себя здоровой. А когда слег он, это явилось для меня последним ударом. Я едва выжила, – грустно прошептала она.

И живешь уже тридцать три года, подумал Джэсон, и при том имеешь прекрасный вид.

– И много вы с тех пор болели, госпожа Ниссен? – спросил он.

– К счастью, нет, Ниссен только и делает, что заботится обо мне.

– Но вы поженились лишь в 1809 году.

– Стоит вам стать известным человеком, как о вас начинают говорить бог знает что.

– Люди не перестают удивляться, почему Моцарт так безвременно скончался. Он умер таким молодым, – сказал Джэсон.

– В тридцать пять лет? – удивилась Констанца.

– Разве это старость? И так внезапно, неожиданно.

– Его лечили лучшие доктора, – решительно объявила Констанца.

– Вы хорошо знали доктора, который его лечил? Вы его сами выбрали? Это был опытный доктор?

– Опытный! Клоссет считался самым модным доктором в Вене! – Констанца вспыхнула, уничтожающе посмотрела на них, словно они запятнали ее безупречную репутацию. Она жаждала оправдаться и, презрев всякую сдержанность и осторожность, сказала:

– Я никогда не забуду той минуты, когда узнала, что Вольфганг серьезно заболел. Как смеют они обвинять меня в равнодушии, не испытав ничего подобного! Пусть поставят себя на мое место. Меня все покинули, когда я больше всего нуждалась в помощи. – И Констанца начала изливать свою душу.

– Это случилось в ноябре 1791 года, Вольфганг упросил меня остаться в Бадене после конца сезона. Я принимала там ванны, лечила свое слабое здоровье, тамошние воды хороши против подагры, ревматизма, паралича, всяких спазм, нервных расстройств, головных болей, болезней ушей, глаз и желудка. Мы с Вольфгангом верили в их целебные свойства, и я знала, что он не хочет торопить меня с возвращением.

Поэтому когда младшая сестра Софи срочно известила меня, что с Вольфгангом плохо, я поскорее вернулась в Вену. Путь не занял много времени, ведь от Вены до Бадена всего четырнадцать миль. В квартире на Раухенштейнгассе Вольфганг лежал в постели без сознания.

Софи сидела у его кровати. Он уже давно болен, сказала она, и я рассердилась на Вольфганга, что он мне ничего не сообщил. Но Софи не потеряла присутствия духа, она с самого начала позвала нашего семейного доктора Клоссета.

– Клоссет считался хорошим доктором? – перебил ее Джэсон.

– Самым лучшим, – раздраженно подтвердила Констанца. – Я же сказала вам, что Клоссет был самым модным доктором в Вене. Он был немногим старше Вольфганга, и когда мне его рекомендовали, он был известен во всей империи. Он пользовал многих знатных особ. Клоссет состоял личным лекарем князя Кауница, за что получал ежегодно тысячу гульденов; он лечил фельдмаршала Лоудона, нашего героя и полководца; к нему обращались даже члены императорской семьи. Я сделала верный выбор. Между прочим, Клоссет прекрасно говорил по-французски и по-итальянски.

– Кто его вам рекомендовал? – спросил Джэсон.

– Барон ван Свитен. Директор придворной библиотеки И цензор.

– Пользовался ли барон благосклонностью нового императора Леопольда?

– Иосиф к нему относился лучше. Отчего это вас интересует?

– Я спросил к слову. Каков же был диагноз Клоссета?

– Он ничего не мог сказать, – вздохнула Констанца. – Мне кажется, он так и не определил болезни.

– А по-вашему, госпожа Ниссен? Что же у него было? Она недоуменно покачала головой.

– Для меня это тоже осталось загадкой.

Дебора сделала знак Джэсону, чтобы тот замолчал, и Констанца возобновила рассказ.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});