Лето больших надежд - Сьюзен Виггз

Должно быть, что-то в тоне его голоса насторожило ее, потому что она обхватила руками стул и обратила на него все внимание, склонив голову набок. Теперь она понимала, что эта встреча не имеет никакого отношения к свадебному торту.

— Да?

— Я не представляю, сколько вы знаете об этой ситуации, — продолжал он. — Я так понимаю, что ваша мать Маришка уехала.

Дженни кивнула, на ее лбу появились морщинки.

— Она уехала, когда мне было четыре года. Я едва помню ее.

О боже, подумала Оливия.

— И она никогда не звонила и не писала вам писем?

Дженни покачала головой, ее глаза были невероятно темны, когда она произнесла:

— Думаю, есть причина для этих вопросов.

— Я знал ее. Мы с Маришкой были… Она была моей подружкой летом 1977-го. Ваша бабушка никогда вам об этом не рассказывала?

Капелька пота прокатилась по виску Дженни. Печаль покинула ее глаза, и они сузились в подозрении.

— Нет. А она должна была?

— Не могу ответить на это. — Он сплетал и расплетал пальцы, и его лицо тоже было покрыто потом.

Оливия не могла отвести глаз от них.

— Я… В последнее время кое-какие вещи вышли на свет, — продолжал Филипп, — и я хотел бы знать, говорил ли с вами кто-нибудь когда-нибудь о вашем отце. Вашем биологическом отце.

Ветер прекратился. Во всяком случае, Оливии так показалось. Все застыло — ветер, время, биение их сердец. Дженни, казалось, застыла вместо того, чтобы разволноваться. Ее лицо побледнело, а подозрение все еще светилось в глазах. И хотя она была ей чужой, Оливия ощутила необходимость прикоснуться к Дженни, взять ее за руку или хотя бы погладить по плечу. «У меня есть сестра, — думала Оливия, — у меня есть сестра».

Филипп сказал:

— Мне жаль являться вот так, из ниоткуда, и говорить такие вещи. Но я не вижу другого способа представиться.

Дженни поставила свой стакан с чаем. Она изучала Филиппа и, казалось, составляла опись, отыскивая то, чем они были похожи.

— Вы говорите мне, что вы… — Слова растаяли в воздухе, словно бы Дженни была не в силах произнести их. — Это абсурд. Я не представляю, почему вы говорите мне это.

Филипп протянул ей фотографию его и Маришки:

— Это недавно нашли в моих старых лагерных вещах. Фотография была сделана в конце лета 1977 года. Все лето мы были так счастливы, как только это возможно, во всяком случае, я в это верил. Я очень любил вашу маму и собирался жениться на ней.

Дженни изучала фотографию, и тень глубокой боли легла на ее лицо. Оливия подозревала, что она быстро произвела в уме математические расчеты.

— Но вы этого, однако, не сделали, — подчеркнула она. — Вы не женились на ней.

— Нет. После Дня труда Маришка порвала со мной. Сказала, что она хочет повидать мир, найти собственную жизнь — и сделать это без меня. Я попытался отговорить ее, но больше никогда ее не видел и никогда не говорил с ней. Я написал дюжину писем, и они все вернулись обратно. Ее мать — ваша бабушка — просила меня больше не звонить. — Он сделал паузу, его глаза затуманились от далеких воспоминаний. — Она уехала. Кто-то в ювелирной лавке, где она работала, сказал мне, что ее нет в городе. Она отправилась повидать мир, что-то вроде этого. — Он сплел пальцы и посмотрел на Дженни, но она не смотрела на него. — И тогда я сдался, я отказался от Маришки. Я решил, что она действительно так хотела. В ту зиму я женился на матери Оливии, Памеле Лайтси. — Благодарение Богу, он не стал углубляться в детали обстоятельств этой помолвки и поспешной свадьбы. — Мы с Памелой разведены уже семнадцать лет, и я больше никогда не женился.

У них не было шансов, осознала Оливия. Будучи ребенком, она бесконечно и безуспешно пыталась найти причины развода своих родителей, не зная, что причина существовала задолго до того, как она родилась.

Дженни ничего не сказала. Она держала фотографию, потирая ногтем изображение своей матери.

— Когда я в тот день пришла в булочную, — сказала Оливия Дженни, — я заметила, что у вас на стене висит та же фотография, но она обрезана.

— Вероятно, это сделала моя бабушка.

Оливия вдруг осознала, что мать Дженни была уже беременна, когда был сделан снимок. Дженни продолжала смотреть на фотографию. Бессознательно она подняла руку и прикоснулась к серебряному кулону на цепочке.

— Я также заметила кулон, который вы носите, — добавила Оливия. — Помните, я спрашивала вас об этом?

Дженни кивнула:

— Это кулон моей матери. Мои бабушка с дедушкой подарили мне его на мой шестнадцатый день рождения.

Филипп вытащил вторую запонку и положил ее на стол.

— Это из пары запонок, которые у меня были. Я отдал одну Маришке и оставил другую у себя.

Дженни коротко вскрикнула. Хотя во время всего разговора ее реакция была вполне спокойной, но теперь она, похоже, потеряла контроль над собой. Ее пальцы дрожали, когда она взяла запонку.

— Я никогда не знала, что за этим есть какая-то история или вообще за тем, что оставила мне моя мать. Но вы уверены, что это не какое-то жесткое совпадение или…

— Я совершенно уверен, — сказал он ей. — Конечно, если вы захотите, мы можем сделать анализ крови, но я уверен, что он только подтвердит то, что мы обнаружили. Я нанял частного детектива, чтобы подтвердить факты, даты и другие детали.

Дженни с трудом сглотнула. Ее темные глаза были загнанными.

— Частный детектив? Но это так… так неприятно.

— Вы правы, но я не знал, что еще сделать. Мистер Расмуссен — он делал много работы для моей юридической фирмы — исследовал публичные записи. Мне жаль, Дженни. Но я не хотел обращаться к вам, только чтобы узнать, что это ошибка. Я не хотел расстраивать вас без причины. Боже, насколько я знаю, вы полагаете, что ваш отец кто-то другой.

С мучительной осторожностью она положила на стол запонку:

— Я все время спрашивала об этом, но мои бабушка и дедушка клялись, что она им не сказала. В моем свидетельстве о рождении в графе отец — пустое место. — В ее лице появилась страстная надежда, когда она наконец посмотрела на него. — Так что, ваш детектив узнал что-нибудь о моей матери?

«Да, — подумала Оливия. — Например, почему она бросила свою дочь».

Филипп вытащил отпечатанную копию электронного письма:

— Вероятно, ничего такого, чего бы вы уже не слышали. В конце 1977 года Маришка Маески покинула Авалон. Она получила паспорт, много путешествовала, хотя у нее не было особой поддержки. Когда она была в Бока-Ратон в марте 1978 года, она родила дочь и назвала ее Дженнифер Анастасия. В 1982 году они с дочерью вернулись в Авалон к своим родителям. Маришка продолжала много путешествовать, хотя никогда не брала свою дочь с собой. — Он посмотрел на отпечатанную страничку. — В 1983 году Маришка покинула Авалон окончательно. На этот раз она больше не вернулась, и о ней больше нет записей. Срок действия паспорта истек в 1988 году, и больше он не возобновлялся. — Он положил отчет и посмотрел на Дженни. — Если вы хотите, я могу попросить Расмуссена продолжить расследование.