Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Идем!

Андромаха взяла меня за руку, и мы вошли в круг танцующих едва ли не последними, когда женщины уже двигались стремительно. Раз за разом мы мчались вокруг груды камней на вершине горы. Одна из женщин воткнула в нее факел.

— Не смотрите под ноги, смотрите на факел! — крикнула она. — Не отводите глаз от него!

Я подняла глаза и сосредоточилась взглядом на пляшущем языке пламени. Я чувствовала нерасторжимую связь с огнем, он был мой господин.

Флейта зазвучала еще быстрее, мы затанцевали в такт. Возникла потребность скакать и прыгать. Внезапно одна из женщин вырвалась из круга и закружилась, ее плащ метался за спиной. Она кружилась все быстрее, раскинув руки. Остальные тоже бросились врассыпную и закружились, широко раскинув руки, запрокинув головы. Хоровод превратился в россыпь листьев, словно подхваченных ветром. Раздались крики ликования и восторга, которые заглушали даже музыку.

— Кружитесь, кружитесь! — кричала Матушка. — Закройте глаза, обнимите бога!

Какого бога? Какому богу они поклонялись с помощью танца и огня?

Вдруг невесть откуда появились виноградные лозы, они обвивали нас со всех сторон. Мы задевали спелые ягоды, ступали на них, давили. Земля под ногами стала скользкой, воздух наполнился запахом сладкого сока.

— Пейте! Пейте, это дар бога!

На камни полетел большой бурдюк с вином.

— Пейте божественное вино, которое дарует счастье, радость, освобождение!

Мы бросились к мешку, пили вино большими глотками. Каждая старалась выпить вдоволь, прежде чем уступить место соседке. Наши лица и плащи были забрызганы вином, по Матушка сказала:

— Каждая капля этого вина — благословение бога. Никогда не стирайте эту одежду. Сейчас вы можете попросить бога еще об одном благословении — сделать ваши тела плодородными. Он бог животворящей влаги, рождения и роста.

Я так и не догадалась, какого бога она имеет в виду, а она ни разу не назвала его по имени. Я заметила Андромаху, которая рассматривала пятна на своем платье и гладила их рукой.

Когда женщины оторвались от меха с вином, их танцы стали более дикими. Я кружилась вместе со всеми, чувствуя, что голова тоже кружится и освобождается от мыслей. Освобождается… становится легкой… Я плыла в океане движения, ничего иного не ведая.

Время остановилось. Я не знала, как долго мы танцуем. Я впала в транс. Издалека донесся до меня визг, крик: открыли клетку и выпустили из нее кабана. Меня сбила с ног толпа женщин, которые с воплями помчались за ним вдогонку — словно свора собак. Лица были перекошены, зубы оскалены.

Музыка прекратилась. Тишину нарушали только гортанные крики женщин. Они перешли в пронзительный вопль, затем оборвались. Толпа скрылась из виду на другой стороне горы.

Мы с Андромахой и еще несколькими отставшими женщинами принялись догонять толпу. В маленькой роще перед нами открылось зрелище, в которое невозможно было поверить: женщины сбились в круг, они были испачканы кровью до самых локтей. Они рвали тело кабана на куски. Потом одна схватила кусок сырого мяса, ела его и мазала кровью лицо, шею, плечи. Глаза ее сузились, потемнели, стали совсем звериными.

Мы с Андромахой и женщинами, которые подошли вместе с нами, отпрянули. Не захваченные помешательством, которое овладело остальными, мы в ужасе смотрели, как они с наслаждением пожирают сырое мясо, омерзительно чавкают, пьют кровь.

Как они убили этого зверя? Просто разорвали его живьем на куски? Казалось, это невозможно, и тем не менее это было так.

Вот почему нельзя рассказывать о том, что происходит на горе. Кто бы тогда пошел сюда? Нам следовало удалиться, пока не разыгрались дальнейшие события, каковы бы они ни были. Возможно, за этим должно было последовать жертвоприношение одной из нас. Я сжала руку Андромахи и сказала:

— Нужно бежать отсюда! Не надо ждать рассвета. Будем выбираться в темноте. Даже если мы заблудимся, я предпочитаю оказаться среди диких зверей, чем среди этих человекоподобных.

— О Елена, прости, что я привела тебя сюда. Я не знала…

Мы крадучись пошли прочь в надежде, что этого никто не заметил. Я старалась припомнить тропинки, которые привели нас на вершину горы, но понимала, что рано или поздно мы собьемся с пути. Но лучше позже, чем раньше.

Ветер завывал и накидывался на нас, пока мы скользили по голому склону, стараясь не сорваться. Когда мы спустились ниже, вокруг нас снова сомкнулись плотные ряды деревьев. Мы пробирались в темноте сквозь чащу леса. Вой ветра сменился воем волков, криками зверей, которые не спят по ночам. Слова Париса о льве больше не казались шуткой.

Андромаха вцепилась мне в руку и не отпускала ее. Мы спотыкались о корни, поскальзывались на прелых листьях.

— Ида — огромная гора, — прошептала я, удивляясь: одна вершина казалась больше, чем вся Тайгетская гряда у меня дома.

Дома… Дома. Я безумно хотела вернуться целой и невредимой в Трою. Является ли она теперь моим домом? Родная сестра Клитемнестра превратилась в бледное видение, жену моего врага Агамемнона. А Андромаха стала моей подругой, с которой я делила судьбу чужеземки в Трое. Как сложно переплелись нити моих привязанностей и отношений, словно ветви уродливого деревца с несколькими стволами.

Мы изнемогали от усталости, но продолжали путь. Лишь изредка мы присаживались отдохнуть, но совсем ненадолго. Вой зверей быстро поднимал нас на ноги. Наконец темнота на востоке стала понемногу светлеть, и мы поняли, что вырвались из лап ночи.

Рассвет был великолепен. Свет залил небо, и в один миг все преобразилось. Мы уже добрались до самых нижних, плавных отрогов горы, впереди открывались ярко-зеленые поля.

— Спасибо богам, которые помогают нам! — сказала Андромаха. — У меня это Гестия.

— А у меня… Персефона.

Я не посмела сказать «Афродита»: это прозвучало бы слишком странно.

— Богиня смерти? Никогда бы не подумала. Хотя она должна очень пенить тебя — у нее немного поклонников.

— Она не только царица Аида, — ответила я. — Она любит жизнь, как и мы. Вот почему ей так трудно расставаться с землей.

Потребовалась целая ночь блужданий в темноте, чтобы я смогла лучше понять ту радость, которую испытывает богиня, когда возвращается на поверхность земли к солнцу, к свету.

Парис с Гектором ожидали нас на другом конце поля. Они провели здесь всю ночь. При виде нас на их лицах выразилось великое облегчение. Посадив нас в колесницу, они направились в Трою.

— Что там было? — спросил Гектор.

— Мы не вправе рассказывать об этом, — ответила Андромаха. — Но возможно, наше сокровенное желание исполнится. Вот залог.

И она посмотрела на пятна вина, покрывавшие плащ.

XXXVIII

Наш дворец становился выше с каждым днем. Он возвышался над клубами тумана, которые окутывали Трою зимой, словно стремился сам, в одиночку прорваться к солнцу.

Одним холодным днем мы встретились с художниками, которые расписывали стены дворца. Мы должны были выбрать сцены, которые они изобразят на стенах.

— Я хочу чего-то необыкновенного, — сказал Парис. — Мне не нужны какие-нибудь там воины с победой, охотники с добычей. Или опять подвиги Геракла.

Он закутался в толстый плащ, спасаясь от холода, но дрожь не проходила. Ветер выл, пытаясь проникнуть сквозь стены в комнату.

Художник и его подмастерье внимательно слушали, готовые выполнить любое наше желание. Так и не получив никаких определенных указаний от Париса, художник спросил:

— Можно узнать, царевич, что тебе нравится?

— Ты художник, тебе лучше знать, что мне понравится!

— Но, царевич, картину, написанную на стене, нельзя ни смыть, ни стереть. Мы не можем приступить к работе, не зная, что тебе угодно. Можно сначала сделать наброски на керамике. — Художник пожал плечами. — Но нам нужны хоть какие-то указания.

— Парис, — заговорила я, — может, расписать стены рощами и лугами горы Ида? Они так красивы! И если сейчас все в нашей власти и любой наш каприз будет исполнен, давай разрисуем их полевыми цветами! Я знаю, они цветут очень недолго, а на наших стенах они будут цвести всегда! Зимой, закутанные в плащи, окутанные туманом, мы будем любоваться летними цветами и почти вдыхать их аромат!

Парис кивнул.

— Это совсем необычное решение. Такого вообще ни у кого нет. Давай, моя любимая, сделаем, как тебе хочется.

Мы вели разговоры со скульпторами, плиточниками, позолотчиками, печниками, и, казалось, это никогда не закончится. Парис хотел балки с позолотой, пороги из мрамора, стены из кедра. На обсуждение каждого решения уходил день.

А дни становились все темнее и тоскливее, и мы радовались развлечению. Мы с головой уходили в обсуждение цвета балок или толщины внутренних дверей. Лишь бы забыть о разговорах, которые ведутся на улицах Трои, о слухах, которые вьются, как дым, и проникают в наш дворец. Речь идет об одном: греки собирают свой флот в Авлиде, причем зимой — дело небывалое.