Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

Не сдерживаясь, я орал тогда: "Урод! Уррод! Дракон! Чтоб ты сдох! Гад, гадина!" И он... вдруг перестал плакать и посмотрел на меня человечьими, понимаете ли вы, чело-вечными глазами.

Я тогда ушел на кухню, уселся на стул.

Потом пришла Кэт. Она спросила что-то, я не ответил .

Тогда она сказала:

- Это - твой сын.

Вот все это я вспомнил сейчас и подумал: "А он-то помнит?"

- С Конторой, - сказал я, - сложности. Небольшие, но сложности. В лаборатории все-таки бабушка...

- Но я сдам экзамен, - убежденно сказал Степан.

- Конечно, - кивнул я, - но не в одном экзамене дело...

- Понятно, - Степан перестал улыбаться, поднялся и прошел в другую комнату.

(Нам с Кэт выделили большую жилплощадь после рождения Степана.)

Я крикнул ему вслед:

- Но ты не волнуйся, сделаем...

- Я и не волнуюсь, - отозвался Степан.

Я встал. Прошелся по комнате...

(Дзинь, дзинь... Мы с Куродо неплохо поработали - Куродо завалился спать Дзииинь. Возились с огнедлаками, и вот как они лопались... Дзиин, дзиинь... Слегка увлеклись и чуть сами не подзалетели, чуть сами не сделали - дзинь, дзинь, дзиинь... А какое там небо было... Алое... багровое... Лучше потолок, чем багровое небо... Дзинь, дзинь... Будто живешь в середине костра. И этот костер весь мир... Дзинь.)

Вошла Кэт. Мы поцеловались.

- Здравствуй... рыцарь, - сказала она на своем наречии.

- Здравствуй, принцесса, - ответил я.

Она, когда говорила так, то становилась похожа на Мэлори, печальную, грустную Мэлори.

Но Мэлори редко была печальной.

И Кэт редко так говорила.

Кэт уселась, положила ногу на ногу, сцепила руки замком на колене.

- Ты что, сегодня дежурная? - спросил я.

- Да, прибирала на кухне.

- Это черт знает что, - возмутился я, - муж нивесть где, а жену...

- Да понимаешь, какое дело, - протянула Кэт, - здесь скандалец небольшой вышел.

- Какой скандалец?

Степан вышел из комнаты и сказал:

- Я покусал Георгия Алоисовича.

Я повернулся к нему.

- Что у вас произошло?

- Ничего не произошло...

- Не ври мне...

- Я не вру. Просто мне не понравился Георгий Алоисович - и я его покусал.

- Он бы мог убить тебя, - сказала жена.

- Раз не убил, - ответил Степан, - значит, не мог...

- Прости, сын, - спросил я, - но дело слишком серьезно... Как же ты поступишь работать в Контору? А если тебе там тоже кто-то не понравится?

Кэт покачала ногой:

- Георгий дела поднимать не будет... Я говорила. И Глафира ...в общем... была... ну, не собиралась, словом, меня назначать дежурной; я сама попросилась...

- Я тебя понимаю...

Степан зелеными когтистыми лапами отколупывал краску на дверной притолоке, и этот вполне человеческий, подростковый жест взорвал меня, почти взорвал.

Я уже открыл рот, чтобы гаркнуть, но потушил крик, сдержался, взрыв не вырвался наружу, остался во мне, всосался в кровь.

- Степан, - сказал я спокойно, - что бы ни было, что бы ни случалось тебе надо научиться сдержанности. Ты должен помнить, что ты не один, ты связан тысячью нитями, - я обвел в воздухе круг, - с другими, прочими - со мной, с мамой, с бабушкой. Каждый твой поступок, уж извини, - это и наш поступок. Мы за него тоже ответственны... Ты ведь прекрасно понимаешь, почему Георгий Алоисович сдержался? Понимаешь?

Степан опустил голову.

- Ну, разумеется, - я усмехнулся, - для чего ему иметь неприятный... гм, гм - разговор... со мной. А теперь получилось так, что мне предстоит неприятный разговор с Георгием Алоисовичем. Я надеюсь, ты уже извинился перед ним?

Крокодилья морда Степана замоталась из стороны в сторону, и я снова прикусил губу. Он был отвратителен. Он был не такой, как я.

- Нехорошо, - сдержанно произнес я, - это очень нехорошо, Степа...Теперь мне придется идти извиняться... такие дела... Поэтому, что бы ни было, тебе надо научиться сдерживаться... даже если бы Георгий Алоисович назвал бы тебя жабенышем, а твою маму - драконовой подстилкой.

Степан поднял голову и посмотрел на меня изумленно:

- Откуда ты знаешь?

Кэт перестала покачивать ногой, откинулась на стуле:

- Ах, вот оно что... Степан мне этого не говорил.

Я мотнул головой:

- Да.. .Степа, и вот теперь мне не придется идти извиняться... Надобно сдерживаться... Это тебе - урок. Ни в коем случае не прерывай собеседника, дослушай до конца, а уж потом отвечай. Иначе видишь, что получается? Ты хотел скрыть причину своей ссоры с Георгием Алоисовичем, и скрыл бы, пожалуй, а поспешил, не сдержался - и пожалуйста, все выболтал... Ничего, Степа, иди... Мы эту проблему решим...

Степан повернулся. Ушел.

Мы с Кэт помолчали. Потом Кэт сказала:

- Он очень хороший мальчик. Поэтому я не поверила ему, что он так просто набросился на Егора... Но я представить себе не могла, что Егор...

- Теперь представляешь?

- Теперь представляю.

- Степа был сегодня в спортзале?

- Да. Я его возила. Он хорошо работал. Тренер его хвалил. Предлагал оставить.

Я почувствовал, как у меня дернулась щека:

- Тренажером? Ты в уме ли?

- Не знаю, - Кэт провела пальцем по столу, - не знаю, где ему было бы легче... Кажется, ему всюду будет тяжело. Одно меня радует: он умеет драться.

- Да уж, - усмехнулся я, - в обиду себя не даст.

Я поднялся и стал переодеваться.

- Ого, - сказала Кэт, - пластинки почернели. Это что?

- Немного обуглились, - объяснил я, - огнедлаки шутить не любят. Видал-миндал. Впрочем, тверже станут.

- Будем надеяться, - вздохнула Кэт.

Я вышел в коридор.

Мне очень хотелось дать по морде Георгию Алоисовичу, но я сам себя успокаивал, мол, с кем не бывает.

Из кухни вышла Глафира. Как обычно, на ней был легкий купальный халат, едва запахнутый на мощном голом теле.

- Ой, - обрадовалась она, - Джек прилетел! Давно?

- Не очень, - сухо ответил я.

- После санобработки сразу сюда - ой, как приятно. А Куродо ?

Я пожал плечами:

- Спит, надо полагать. Мне нужно с вами поговорить, с тобой и с Георгием.

- Ага, - Глафира обогнула меня и прошла по коридору к двери своей комнаты, - Георгия сейчас нет. Он на перевязке, а со мной, что же... Поговори.

Она толкнула дверь, и я вошел следом.

Я первый раз был у них в гостях. Все стены были увешаны трофеями Георгия. Там - коготь величиной с саблю, здесь - чешуя размером со щит, чуть поодаль - изогнутый клык, какие-то и вовсе непонятные, вырванные из тел убитых драконов приспособления... Их было много, но не настолько, чтобы заполнить собой все стены. В промежутках, в оставшихся свободными квадратах и прямоугольниках Георгий Алоисович развесил фотографии Глафиры - одетой, полуодетой и вовсе не одетой. Сочетание было забавное. Я обратил внимание на одну небольшую фотографию. Георгий Алоисович притулил ее почти неприметно под каким-то устрашающим, отвратительно прямым кинжальным клыком.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});