Психоанализ культуры - Зигмунд Фрейд

означают супружество.

д) Когда ее одолевала непреодолимая потребность записать номер банковской купюры, прежде чем выпустить ее из рук, то и это оказалось объяснимо опять-таки происхождением этой потребности. В ту пору, когда у нее еще не возник план оставить мужа, если найдет другого мужчину, заслуживающего доверия, она позволила на курорте тактично ухаживать за собой одному господину, в серьезности намерений которого у нее оставались сомнения. Однажды ей понадобились мелкие деньги, и она попросила разменять пятикроновую монету. После размена он спрятал крупную монету в карман и галантно объявил, что и не подумает с ней расстаться, поскольку та побывала в ее руках. Теперь при очередных встречах у нее часто возникало искушение попросить его показать пятикроновую монету, чтобы убедиться, может ли она доверять его чувству к ней. Но не делала этого по той серьезной причине, что равноценные монеты неотличимы друг от друга. А значит, сомнение так и не бывало утолено и оставляло после себя навязчивое желание фиксировать номера банкнот, благодаря чему можно было бы отличить одну от других, равноценных ей.

Эти немногие примеры, взятые из моего обширного опыта, призваны только разъяснить тезис, что в навязчивых действиях все полно смысла и поддается толкованию. То же самое имеет силу и для настоящей церемонии, разве только в ее случае потребовались бы более обстоятельные сведения. Вместе с тем я не упускаю из вида, как далеко в ходе объяснения навязчивых действий мы, видимо, удалились от сферы размышлений о религии. В условия заболевания входит то, что подверженный навязчивости человек подчиняется ей, не подозревая о ее смысле, по крайней мере в главном. Лишь благодаря усилиям психоаналитической терапии ему удается осознать суть навязчивого действия, а тем самым и движущие им мотивы. Мы формулируем это важное положение дел следующим образом: навязчивое действие служит проявлению бессознательных мотивов и представлений. В этом, похоже, заключается его новое различие с религиозной практикой, но нужно помнить и о том, что отдельные верующие совершают религиозные обряды, не задумываясь об их значении, тогда как священник и религиовед чаще всего могут быть хорошо знакомы с символическим смыслом ритуала. Однако мотивы, подвигающие к отправлению культа, в целом неизвестны всем верующим или же представлены в их сознании маскирующими мотивами.

Анализ навязчивых действий уже познакомил нас с одним видом понимания их причин и с цепочкой крайне важных для них мотивов. Можно сказать, что страдающий от навязывания и запретов человек ведет себя так, словно находится во власти осознания вины, о которой ему, правда, ничего не известно, то есть от неосознанного сознания проступка, как приходится выразиться, невзирая на противоречивость употребляемых при этом слов. Источником этого сознания вины являются определенные, самые ранние психические процессы, постепенно обновляющиеся при каждом новом случае искушения, а с другой стороны, вызывающие постоянно готовый действовать страх предвкушения, ожидания несчастья, связанный с представлением о наказании из-за внутреннего восприятия искушения. До начала формирования церемонии больной еще сознает, что он обязан делать то-то и то-то, иначе случится беда, и, как правило, характер ожидаемого несчастья еще как-то улавливается его сознанием. Требующая каждый раз подтверждения взаимосвязь между поводом, при котором появляется страх ожидания, и тем, чем он угрожает, от больного уже скрыта. Таким образом, церемония начинается в качестве оборонительного или предохраняющего действия, вроде способа защиты.

Сознание вины у страдающего навязчивостью невротика соответствует заверениям верующих, что они знали, будто в душе являются страшными грешниками, что, видимо, религиозные обряды (молитвы, просьбы о помощи и т. д.), с которых они начинают любую повседневную деятельность и прежде всего любое незаурядное дело, выполняют для них роль оборонительной либо защитной меры.

Более глубокого представления о механизме невроза навязчивых состояний достигают, если с самого начала принимают во внимание лежащие в его основании факты: всякий раз невроз является вытеснением активного побуждения (некоего компонента сексуального влечения), содержащегося в конституции человека, который мог проявлять себя в его детстве, а затем был подвергнут подавлению. При вытеснении возникает особая, обслуживающая цели этого побуждения добросовестность, но эта противоположно направленная психическая структура чувствует себя неуверенно, находясь под постоянной угрозой со стороны влечения, затаившегося в бессознательном. Влияние вытесненного влечения ощущается как искушение, в ходе самого вытеснения возникает страх, который опутывает будущее боязнью его наступления. Процесс вытеснения, ведущий к неврозу навязчивости, можно охарактеризовать как не вполне удавшийся, как процесс, которому все еще грозит неудача. Поэтому его можно сравнить с неразрешенным конфликтом. Требуются все новые и новые психические усилия, чтобы уравновешивать постоянное давление влечения. Церемонии и навязчивые действия возникают отчасти для защиты от искушения, отчасти – от ожидаемого несчастья. Вскоре оборонительных действий становится, видимо, недостаточно для борьбы с последним. Тогда на сцену выходят запреты, призванные исключить ситуацию с ним. Как видно, запреты заменяют навязчивые действия, подобно фобии, предназначенной избавить от появления истерии; с другой стороны, церемония – результат интеграции условий, среди которых могут встречаться далеко не абсолютные запреты, что весьма похоже на церковную брачную церемонию, дозволяющую верующим сексуальное наслаждение, греховное при ее отсутствии. К особенностям невроза навязчивых состояний, как и всех похожих недугов, относится и то, что его проявления (симптомы, среди них и навязчивые действия) соблюдают условия компромисса между борющимися психическими силами. Иначе говоря, они всегда приносят с собой толику удовольствия, которое были призваны предотвращать, и обслуживают вытесненное влечение не меньше, чем вытесняющую инстанцию. Более того, по мере развития болезни действия, вначале занятые главным образом обороной, все сильнее сближаются с запретными действиями, посредством которых влечение могло проявлять себя в детстве.

Эти ситуации можно было бы снова обнаружить в области религиозной жизни, ведь и в основе религиозной системы содержится подавление, отказ от определенных побуждений. Однако, в отличие от невроза, в нее входят не только сексуальные компоненты, но и эгоистические, социально вредные влечения, которым, впрочем, чаще всего не откажешь в некоторой примеси сексуальности. Более того, сознание вины из-за непрестанного искушения, страх ожидания в виде страха божьей кары стали известны в области религии раньше, чем в сфере невроза. Вероятно, из-за присутствия сексуальных компонентов, возможно, в связи с общими для влечений свойствами их подавление и в религиозной жизни оказывается неудовлетворительным и незавершенным. Точное повторение грехов встречается у верующих даже чаще, чем у невротиков, и становится основанием нового вида религиозной деятельности – покаянных актов, которым в неврозе навязчивости имеется эквивалент.

Своеобразный и уничижительный характер невроза навязчивых состояний мы усмотрели в том, что церемония присоединяется к повседневной деятельности и выражает себя в нелепых предписаниях и ограничениях по их поводу. Эту довольно заметную черту в картине болезни понимают лишь тогда, когда узнают, что