Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Николай Коняев

Я остался один и, воспользовавшись этим, сел в лодку и поехал домой»{316}.

Забегая вперед, скажем, что от ответственности за «участие» в крестьянском восстании Андрею Сергеевичу Трегубову уплыть все равно не удалось.

6 сентября 1918 года вместе с Константином Ивановым, как «бывший офицер и ненадежный в политическом отношении», он был отправлен чекистами в Кронштадт. Там его погрузили вместе с другими офицерами на баржу и потопили в Финском заливе.

5

Восстание в Колчановской волости закончилось так же неожиданно, как и началось. Поздно вечером, когда стало известно, что на станцию — не помешали им и разобранные пути! — пришли поезда с красноармейцами, срочно был собран новый сход.

Посовещавшись, колчановцы решили беспорядки прекратить и идти с повинной. Депутатами выбрали Николая Зайцева, Паршина и протрезвевшего к тому времени Петра Завихонова. Остальные комитетчики вместе с молодыми ребятами, которым не хотелось идти в Красную армию, решили скрыться.

Но пока шел сход, красноармейцы подошли к селу и принялись обстреливать его шрапнелью{317}.

«Когда раздались шрапнельные выстрелы, — сообщал в своих показаниях С. И. Кравцов, — всеми овладела паника. Начали разбегаться. Я также пошел домой, а оттуда в лес. Думал идти в Спасскую волость, но наутро узнал, что туда никто из наших не пошел, а знакомых там у меня не было. Тогда, думая еще посмотреть и понаблюдать, я отправился в Хваловскую волость и поселился в деревне Льзя у Александра Матвеева»{318}.

Так было в Колчаново, так было и в других селах.

«Когда красноармейцы стали по нам стрелять, я бросил винтовку и пошел домой, — рассказывал Иван Петрович Бородовский из деревни Юшково, — а утром, 19 августа, пришли за мной комиссар и несколько красноармейцев. Они начали стучать, и мать открыла им. Они спросили, где я. А я в это время спал на чердаке. Когда я спустился, комиссар сразу ударил меня, а когда я перегнулся от удара, ударил револьвером по голове и проломил голову. Только после этого меня отправили в Новоладожскую тюрьму»{319}.

Новоладожский домзак, стоящий на левом берегу канала имени Петра Великого, в эти дни открывал новую страницу своей истории. Еще никогда прежде уездная земская тюрьма (а когда-то в ней сидел и М. И. Калинин) не видела столько арестантов.

Охрану тюрьмы несли бойцы из отряда «Беспощадный», и условия содержания были самыми ужасными. Голод, наступающий на Приладожье, коснулся прежде всего обитателей этого заведения. Температура камер не поднималась выше двенадцати градусов. Ежедневно умирал кто-либо из заключенных.

Дольше всего восстание тлело в Хваловской волости…

Семен Иванович Кравцов, бежавший сюда, чтобы «еще посмотреть и понаблюдать», так описывает его:

«Целую неделю прожил я в деревне Льзя, и чем больше жил, тем больше удивлялся. Мне казалось, что господам-заправилам, вроде братьев Цветковых и Чекуновых или Матвеева и других, стало скучно. И вот для собственного развлечения они, найдя себе сотоварищей, затеяли игру в солдатики. Назначили «главковерха» Григория Цветкова, сельских руководителей — его помощников, и каждому из них дали по отряду. Отряды несли караульную службу, делали набеги, производились смотры. Всем, а особенно главарям, было весело и занятно. О том, что из этого выйдет, куда приведет эта веселая игра, мало кто думал. Когда я указывал на это главковерху и руководителям, надо мной смеялись… Наконец через неделю… прибыли красноармейцы, и все руководители разбежались. Дружинники с Матвеевым поселились в лесу. Мне некуда было деваться, и я совершенно не знал, что делать с собою. Идти и отдаваться в руки властей я боялся, последовать за вожаками к чехословакам, куда направились они, я не мог в силу своих убеждений…

Через несколько дней в лесу ко мне присоединилось еще четверо повстанцев. Мы сделали шалашик и стали жить верстах в трех от реки между Льзями и Хваловом. Другая, большая партия, часть которой с Чекуновым и Цветковым уехала потом в Вологду, жила дальше, возле Сырецкого. Пищу нам приносили женщины в установленные места, но я туда не ходил, ибо ходили всегда свои, хваловские.

Много пришлось за это время передумать и вспомнить. Пока я жил в Льзях, мне приходилось как зрителю присутствовать на нескольких сельских собраниях. И там я видел то же, что и в Колчаново, — темноту непроглядную и бессознательность полную.

Три пункта вызывали недовольство крестьян:

1. Берут лошадей.

2. Не дают хлеба.

3. Возьмут народ.

Но первое было только недоразумением.

Второе зависело только от самих крестьян. Видя у себя под боком запасы хлеба у богатых соседей, они позволяли продавать его по четыреста рублей.

И третье — мобилизация солдат — была бы и при другом правительстве, может, еще худшая.

Значит, все эти пункты недовольства происходили от бессознательности народа. А мы, трудовая крестьянская интеллигенция, играли на этой темноте. Позор — но уже поздно»

6

К судьбе Семена Ивановича Кравцова и других участников восстания мы еще вернемся, а пока скажем о том, что крестьянское восстание в Новой Ладоге было одним из первых крупных восстаний, но отнюдь не единственным.

Летом 1918 года крестьянские волнения отмечались фактически по всей территории России. По сводкам Наркомвнудела в июле 1918-го было всего 26 крестьянских выступлений{320}.

Бунтовали не только крестьяне… И не только крестьян и рабочих безжалостно уничтожали большевики.

Мы уже говорили, что В. И. Ленин не собирался передоверять рабочим дело диктатуры пролетариата. От имени рабочих эту диктатуру осуществлял класс местечковых управленцев, в спешном порядке создаваемый большевиками. Русское чиновничество и русская интеллигенция должны были уступить им место.

Считается, что красный террор начинается после покушения на В. И. Ленина и убийства М. С. Урицкого.

Это не совсем верно.

Как писал в своей автобиографии Семен Семенович Лобов: «Меня… послали в ЧК проводить это. (Курсив мой — Н.К.). Я пришел и провел, в одну ночь около трех тысяч арестовали и разрядили атмосферу»{321}.

Это — зачистка Невского проспекта.

Единственно, в чем бы мы поправили тут Семена Семеновича, это в неумеренном выпячивании своего «я». Конечно, заслуг Семена Семеновича никто не отрицает, но все же документы Петроградской ЧК за лето 1918 года неумолимо свидетельствуют, что многочисленные ордера на арест «всех подозрительных лиц на Невском проспекте» были подписаны М. С. Урицким…

А вот с цифрой в три тысячи следует согласиться. Тут преувеличения, как можно судить по косвенным свидетельствам документов Петроградской ЧК, нет…

О судьбе этих трех тысяч можно только догадываться.

Напомним, что 19 августа 1918 года председатель Совета комиссаров Союза коммун Северной области Г. Е. Зиновьев, военный комиссар Б. П. Позерн и комиссар внутренних дел М. С. Урицкий подписали декрет о «немедленном расстреле» лиц, занимающихся контрреволюционной деятельностью.

21 августа, как мы уже говорили, в «Петроградской правде» был опубликован список расстрелянных, в котором перечислены 24 фамилии. 18 из них — проходили по другим массовым арестам, и где искомые 2994 человека, можно только гадать.

Не выпустили же их чекисты назад на свободу!

Ведь Семен Семенович ясно говорит, что когда он провел это — атмосфера в городе разрядилась.

С. П. Мельгунов в своем исследовании приводит ссылку на английского военного священника, который сообщал лорду Керзону, что «в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой».

«Что же это неверное сообщение? — задается вопросом С. П. Мельгунов. — Но об этом факте многие знают и в Петрограде и в Москве. Мы увидим из другого источника, что и в последующее время большевистская власть прибегала к таким варварским способам потопления врагов»{322}.

Возможно, что почти три тысячи пропавших петербуржцев на этих барках и находились.

Одновременно с этим, производя разгрузку городов, большевики очищали Москву и Петроград от наиболее активной и сознательной части пролетариата.

Первый урок рабочим был дан еще в мае месяце, в Колпино, где большевики расстреляли голодных рабочих. Об этом тогда, поражаясь жестокости расправы, писали все оппозиционные газеты.

После убийства Моисея Марковича Володарского и событий 6 июля многие газеты оказались закрытыми, и об уроках, данных большевиками восставшим крестьянам и рабочим, не сообщалось нигде.