Герберт Уэллс. Жизнь и идеи великого фантаста - Кагарлицкий Юлий Иосифович

Мысль эта сразу же показалась Уэллсу идиотской, но у нее она приобрела характер мании. Их спорам, впрочем, не суждено было продолжаться долго. Из Англии пришла весть о болезни Джейн, и Уэллс, наскоро закончив свои французские дела, помчался в Истон-Глиб. Отношения с Джейн все это время не только не прерывались – они были лучше, чем когда-либо в последние годы. В марте 1927 года Уэллса пригласили прочитать лекцию в Сорбонне, и он захотел, чтобы Джейн сопровождала его в Париж. Она быстренько подновила свои знания во французском и всех, кто общался с ней в эти дни, поражала своей беглой и правильной французской речью. Месяц спустя Уэллс приехал в Истон-Глиб на свадьбу своего старшего сына. Джип женился на Марджери Крэг – главной секретарше Уэллса, которая так потом и осталась хозяйкой в семье и заботилась о своем свекре до конца его дней. Наутро после свадьбы, 21 апреля, Уэллс уехал во Францию, а еще день или два спустя Джейн обратилась к врачу. Ее давно пугали боли в желудке, но она об этом молчала. Как выяснилось – слишком долго. Последние пять месяцев Уэллс провел с Джейн, неизменно, что бы ни случалось, составлявшей центр его жизни. У Джейн был рак. Страшно запущенный, неоперабельный. Уэллс всегда был уверен, что Джейн переживет его, и теперь, когда ему рассказали о неотвратимости быстрого конца, был совершенно потрясен. Его мучило ощущение своей вины перед ней, он восхищался ее всегдашней стойкостью, нисколько не изменившей ей перед лицом смерти. Пока она была в силах, она спускалась к завтраку, аккуратно одетая и завитая, потом ее поместили внизу, купили ей инвалидное кресло, и она выезжала на нем такая же аккуратная, завитая, с приветливой улыбкой.

Она каталась по саду и следила, чтобы на обеденном столе всегда стояли свежие розы. Однажды удалось даже свозить ее к морю. К ней приходили друзья, и она любила сидеть около теннисного корта, аплодируя удачным ударам и смеясь каким-нибудь забавным промашкам. В доме давно уже появился граммофон, и они с Уэллсом часами слушали Баха, Бетховена, Перселла и Моцарта. Она приводила в порядок свои дела, чтобы и после ее смерти близким не было никакого беспокойства. Среди ее бумаг оказалась написанная четким почерком записка: «Я хочу, чтобы мое тело кремировали». Сейчас величайшей ее мечтой было дожить до свадьбы младшего сына. Перед болезнью она с ним и его невестой ездила в Швейцарию и Италию. Венчание было назначено на 7 октября 1927 года, она отдала все распоряжения насчет свадебного завтрака и больше всего боялась теперь испортить молодым радость своей смертью. Она умерла шестого. Было решено, что не надо обманывать ее надежд, и свадьба все-таки состоялась в назначенный день. Ее только перенесли на два часа раньше – с одиннадцати на девять, – чтобы обойтись без гостей. Отпевали Джейн в соборе святого Павла при огромном стечении народа. Это были не сторонние люди – только друзья. Но ее любили все. Уэллс взял у настоятеля собора образцы поминальных проповедей и одну из них переписал от начала до конца. Среди последних слов этой длинной проповеди были такие: «Она при жизни была подобна звезде, и теперь огонь возвращается к огню, свет – к свету». «Это было ужасно, ужасно, ужасно! – писала жена Шоу Шарлотта. – Мне было невероятно тяжело… Когда орган заиграл траурную мелодию, мы все встали и, мне казалось, простояли много часов, а орган все играл и играл и рвал в куски наши нервы. Эйч Джи заплакал как ребенок. Он пытался сдержаться, но потом уже не скрывал своих слез. А орган все играл и играл, и нашим мучениям не было конца. Наконец органист остановился, мы сели, и священник, очень похожий на Балфура, начал читать проповедь, написанную, как он сказал, самим Уэллсом. Трудно передать, как это было страшно. В этом было какое-то самоистязание страждущей души. Мы словно окунулись в целое море страдания… И в самом деле – Джейн была из самых сильных людей, каких мне когда-либо довелось встретить… А потом священник дошел до места, где говорилось: «Она никогда не позволяла себе чем-нибудь возмутиться, она никогда никого не осудила», и тут слушателей, каждый из которых, кто больше, кто меньше, был знаком с подробностями личной жизни Уэллса, словно обдало порывом холодного ветра, по собору пронесся какой-то шелест, будто не люди здесь стояли, а расстилалось поле пшеницы, и Эйч Джи – Эйч Джи вдруг громко завыл… Я старая женщина, но только тут я, кажется, поняла, наконец, одну вещь: тяжко бывает грешнику…» Узнав о болезни Джейн, Уэллс написал ей самое, наверное, нежное письмо, какое когда-либо кто-либо от него получал, и после смерти искал способ увековечить ее память. Всю жизнь она урывками писала, и он собрал ее рассказы и выпустил отдельной книгой, которую озаглавил «Книга Эми Катерины Уэллс». Его Джейн снова была Катериной. Он хотел, чтобы читатели познакомились, наконец, не просто с женой Уэллса, некогда переименованной им по своей прихоти, а с самостоятельной и по-своему выдающейся личностью. Он написал к «Книге Эми Катерины Уэллс» обширное предисловие. Джордж Филипп (Джип) превратил его потом в своеобразное предисловие к книге «Уэллс в любви». Потрясение, испытанное в момент похорон, не помешало Уэллсу, впрочем, вернуться к Одетте, цену которой он теперь знал, и даже уступить ее желанию переселиться в Париж. Лу Пиду они тоже не покинули, и лучше всего ему работалось все-таки в этом доме. Именно там из-под его пера вышли две книги, каждая из которых оказалась весьма заметной вехой в его творческой биографии. Первая из них – «Открытый заговор» (1928) – суммировала социально-политические теории Уэллса, вызревавшие на протяжении многих лет и получившие наиболее развернутое выражение в вышедшем за год до этого обширном романе-трактате «Мир Уильяма Клиссольда». Послевоенный Уэллс все больше становится кейнсианцем, иными словами, сторонником регулируемого капитализма. В это же время у него начинает складываться предчувствие грядущей «революции менеджеров».

«Революция менеджеров» – так назвал Бернхем свою опубликованную в 1940 году книгу, где он зафиксировал далеко зашедший процесс размежевания между собственником и управителем собственности. Книга Бернхема была воспринята как своеобразное открытие. Между тем уже Маркс в «Капитале» отметил различие между капиталом-собственностью и капиталом-функцией и предсказал возможное преобладание функции над собственностью. Однако марксисты из II Интернационала оставили эти слова без внимания, что и дало потом возможность правым социал-демократам использовать Бернхема против Маркса. В «революции менеджеров» они увидели качественную общественную перемену, чего Маркс, конечно, в виду не имел. Но в «Открытом заговоре» Уэллс предсказал еще одно направление буржуазной общественной мысли. Совсем как это сделает несколько десятилетий спустя Джон Кеннет Гелбрейт в книге «Новое индустриальное общество», он пытается объединить идеи «революции менеджеров» с кейнсианской идеей регулируемого капитализма. Так теперь выглядит уэллсовское представление о «творческой революции» – эволюционном преобразовании буржуазного общества. «Компетентным восприемником власти» должна в результате стать интеллектуальная элита, связанная с наукой, техникой и экономикой. Эти перемены, согласно Уэллсу, приобретут всемирный характер и сделаются основой для построения мирового государства, объединенного общей научной идеологией и общими экономическими интересами. Отсюда, кстати, и дружба Уэллса с Мондом, который оказался даже одним из героев «Мира Уильяма Клиссольда». В тот же год, что «Открытый заговор», появляется фантастический роман Уэллса «Мистер Блетсуорси на острове Ремпол», исполненный такого негодования против существующего общества, что делается ясно – мир, каков он есть, Уэллс по-прежнему не принимает. Он просто надеется, что этот мир удастся преобразовать без тех катаклизмов, какие он предсказывал перед войной и которые в ходе войны и после нее стали реальностью. Чем сам он мог помочь преобразованию и объединению мира? Уэллсу казалось, что его личным вкладом в это великое дело должна быть проповедь общечеловеческого. Первый шаг в этом направлении он сделал «Очерком истории». Теперь он задумал популярную книгу по биологии под названием «Наука жизни». Выполнить эту задачу в одиночку он не решился и взял себе в помощники Джипа и Джулиана Хаксли. Последний вспоминал об этом периоде своей жизни с ужасом. Уэллсом он восхищался. Он в жизни не встречал человека, способного работать в таком бешеном темпе, с таким напряжением сил. Но, к сожалению, он требовал того же и от помощников и начинал скандалить, когда они не укладывались в намеченные сроки. Как и «Очерк истории», «Наука жизни» печаталась двухнедельными выпусками, и через тридцать одну неделю читатели получили все три тома этой огромной книги. Завершена она была в 1930 году, а в 1934–1937 годах переиздана в девяти томах. Эта книга тоже имела большой успех.