Нашествие с севера - Сергей Юрьев

Фертин вылез из норы, чтобы освободить путь тем, кто следует за ним, и пристроился на узком уступе, в пяти локтях поднимающимся над полом. Но он уже слегка устал ждать, прежде чем из темного проема высунулся Ион. Чувствовалось, что путь дался ему нелегко – белая мантия, в которой он пустился в опасное странствие, стала серой, а местами протерлась. Впрочем, Фертин, оглядев себя, заметил, что и его кафтан не вполне цел.

Ион посмотрел на Фертина, потом на чашу и сразу как-то погрустнел.

– Мы заблудились? – спросил он, явно надеясь на отрицательный ответ, и осторожно нащупал ступней каменную полку, на которой сидел в задумчивости благородный эллор.

– Раз уж мы здесь, нам нечего бояться заблудиться, – ответил Фертин. – Здесь, по крайней мере, мертвяки не бродят.

Герант, точнее, сначала его посох, показался из совсем другого отверстия – тремя локтями выше. Отверстие было для него тесновато, и он никак не мог протиснуть в него свои плечи. Но кто-то подтолкнул его сзади, и края норы начали осыпаться, обсыпав стоящего внизу Иона каменной крошкой.

– Эй, Святитель, – не слишком почтительно обратился к нему книжник, – позволь, я подержу твой посох, а то он тебе, наверное, мешает.

Герант глянул на него почти свирепо и посоха, конечно, не выпустил, а Фертин, встав на цыпочки, схватил его за руку, потянул на себя и подставил плечо под его широкую грудь. Когда Святитель наконец выбрался, почти сразу вслед за ним выбрались и мальчишки, и только Ион заметил, как Герант вздохнул с облегчением, когда увидел взлохмаченную голову Оса, где-то по пути потерявшего шапку. Постепенно выползли и все остальные, правда, Сольвей и Олф, который полз последним, слегка задержались. Ведунья нашла что-то по пути, но в темноте не разглядела, что именно. И только при не слишком ярком свете холодного пламени она разглядела горсть алых кристаллов, которые вдруг начали переливаться изнутри тусклым свечением.

Герант взял с ее ладони один из камушков, пригляделся к нему и брезгливо бросил вниз.

– Зачем?! – спросила Сольвей, направив на Святителя ледяной взгляд.

– А тебе они ничего не напоминают? – мрачно отозвался Герант. – Ты же ведунья, ты же должна догадаться.

– Камни оборотней, – подсказал Олф. – Здесь, наверное, копи, где их добывают.

– Для меня важно не догадаться, для меня важно понять… – Она все-таки наклонила ладонь, и остальные кристаллы тоже посыпались вниз.

– Чаша Цаора! – вдруг сказал Ион, глядя на холодное пламя. – «Чаша Цаора вновь голодна, Владык Цаора поразила праздность, и никто не ведет на юг великие армии. Иссяк поток пленников из варварских пределов, никто не восходит к Чаше в жертвенном венце, и Када вновь пьет тепло земли, утоляя голод и жажду восшедших в лучший мир по его милосердной воле. Забыв обычаи предков, всё больше людей умирает, не успев погрузиться в пламя Чаши, дарующее вечность и блаженство…»

– Что это? – одновременно спросили Герант и Сольвей, настороженно посмотрев на книжника.

– Пока вы все пировали и бездельничали, я читал летописи кадаров, – ответил Ион. – Хотя мне казалось, что легенда о Цаоре – всего лишь выдумка, грезы о прошлом величии.

– Расскажи. Расскажи всё, что ты знаешь о Чаше. – Чувствовалось, что Герант взволнован.

– А может, Творец подскажет, – совершенно беззлобно съязвил Ион.

– Книжник, у нас нет времени для склок, – вмешался Нау. – Назад вернемся, тогда и пособачимся.

– О Чаше я уже почти всё сказал, – сообщил Ион, присев на булыжник. – Это был главный жертвенник кадаров в те времена, когда здесь еще не было ледяного безлюдья. Когда-то давно, возможно, не одно тысячелетие назад, здесь располагалась империя Цаор, которая долгое время держала в страхе всех, до кого могла дотянуться. Владыки были беспощадны и к своим, и к чужим, а целью их жизни было кормление Чаши. И стоило уменьшить число жертв, как небо над Цаором покрывалось льдом. Этот огонь поглотил несметное число пленников, а порой даже обедневшие семьи продавали жрецам Чаши своих детей. Это не считалось жестокостью, потому что каждый здесь верил, что тело жертвы поедает Када, но он за это расплачивается с душой тем, что принимает ее в лучший мир, где нет предела покою… Цаор стал бедствием для всего мира, и мир объединился против Цаора. Империя рухнула под ударами варваров, Чаша осталась без пищи, и тех, кто остался в живых, погнал на юг невыносимый холод, уничтожающий всё живое. В летописи говорится, что кадары одичали, оставшись без Чаши, хотя на самом деле именно Чаша делала из них дикарей. И еще – может быть, переписчик ошибся, но в свитке сказано, что пламя должно быть кроваво-красного цвета…

– Оно изменило цвет, потому что его давно не кормили человечиной. – Герант сдвинул брови и стиснул посох в побелевших пальцах.

Все умолкли, вглядываясь в холодное ровное свечение пламени, и стало слышно негромкое гудение пламени.

– Ну, не век же здесь торчать! – вдруг заявил юный лорд и начал спускаться вниз по щербатой стене, и Ос последовал за ним.

– Может, не стоит дозволять мальчишкам своевольничать, – обратился Ион к Геранту, и тот после недолгого раздумья ответил:

– Никто из нас пока не знает, что делать дальше. Не стоит друг другу мешать.

Мальчишки тем временем набрали на полу камней, поднялись по лестнице к самому краю Чаши и начали швырять их в огонь. С уступа было видно, как булыжники, долетая до центра чаши, вдруг взмывают вверх и исчезают где-то под потолком. Когда камни кончились, Юм швырнул в Чашу монету, и пламя, как-то скособочившись, несколько раз дернулось короткими всплесками. Только после того, как серебряная молния ударила в потолок и исчезла, оно вновь стало ровным.

– Мы должны погасить его, – предложила Сольвей и достала из своей сумки кошель с серебром. – Оно не выносит серебра.

Не говоря ни слова, все полезли в карманы, в поясные и заплечные сумки, Фертин начал срывать с себя многочисленные бляхи, а Олф и сотник Дан стянули друг с друга серебряные налокотники. А когда Герант решил, что серебра достаточно, все спустились вниз, к основанию чаши. Два Служителя, сгрузив всё серебро на подол рясы Нау, поднялись к самому краю Чаши и начали сначала понемногу, а потом всё чаще и чаще швырять серебро в пламя. Огонь начал трещать, корчиться, завывать, гаснуть внизу и длинными языками взмывать под потолок, а куски серебра, покружившись со свистом в вихрях пламени, взлетали вверх и растворялись в каменном своде. Пламя почти погасло, когда Нау швырнул в него последнюю монету, лишь одинокий язычок, оторвавшийся от Чаши, одиноко трепыхался где-то вверху. Но вот он начал потихоньку разрастаться и подтягиваться вниз. Еще мгновение, и холодный огонь вспыхнул бы вновь, но Олф, стоявший вместе с остальными возле самой нижней ступеньки, сорвал с плеча лук и пустил стрелу с серебряным наконечником. Раздался слабый хлопок, и Чаша окончательно опустела. А стрела, поразив последний сполох огня, вдруг как будто споткнулась обо что-то, дернулась назад и, развернувшись наконечником к потолку, устремилась вверх…

– Ну, теперь можно и нам туда… – Герант сказал это так, чтобы услышать мог только Нау, но его слова, отраженные сводом, дошли и до остальных.

– А мы? – тут же спросил Ос с некоторой обидой.

– Там всё равно не хуже, чем здесь, – заметил Юм и слегка поежился.

Герант подумал, что если первым ступит на Чашу, он всё равно не сможет воспрепятствовать остальным сделать то же самое, и, махнув рукой, сделал шаг…

Резчик опять провалил дело, но теперь это уже не имело никакого значения. Великолепному просто нужна была передышка, чтобы смириться с прошлым и подумать о будущем, а Избранных нельзя было оставлять без дела, чтоб не расслаблялись. На то, что мор начнет косить земных тварей, Великолепный и не надеялся – два раза одна и та же шутка обычно не срабатывала. Но Резчику было невдомек, что главное он сделал, когда, еще перед началом представления затерявшись в толпе, незаметно засунул книгу в заплечную сумку какого-то подмастерья цеха переписчиков. Может быть, не скоро (спешить-то некуда) кто-то ее прочтет, кто-то перепишет, а потом она пленит чьи-то юные сердца, жаждущие новизны и свободы, и найдутся те, кто ступит на путь истины, прочитав «Путь истины» (славный каламбурчик).

Брик оказался более гостеприимным хозяином, чем Хомрик, и сейчас они втроем – Проповедник, Резчик и бочонок какого-то пойла из старых запасов Писаря – сидели в трапезной замка и расслаблялись, а потом хотели податься в Корс, зайти к Хачу, пройтись по кабакам и борделям. А Щарап куда-то пропала – еще третьего дня прислала недопырька с вестью, что она свою работу сделала, и с тех пор ни слуху ни духу. То ли она почуяла что-то, то ли и впрямь перетрудилась, развалина. Кабатчик еще вчера появлялся, всё на хомриков жаловался, мол, мало им других забегаловок или собственных домов добропорядочных Собирателей Пены, нет – они норовят всё больше в его погребе размножаться, среди бела дня по стенам бегают, а от этого посетители трезвеют раньше положенного, и в подвал к чудным наливочкам теперь никого не заманишь. А кому, спрашивается, его наливочки сейчас нужны – новая эпоха на пороге, а он всё по старинке соображает. Не оборотней строгать надо, не оборотней – сейчас и людишки попадаются почище любых лохматиков. Пора, пора нового человека воспитывать, такого, чтоб мог за медную деньгу бабушку свою зажарить, чтоб за себя, родимого, себя не жалел… Взять, к примеру, того же Кузнеца – не понимает он своего великого предназначения, всё золотишко тачками вывозит, а предложи ему серебро – и серебро бы взял, не побрезговал. Вот и пусть теперь в Цаоре взаперти посидит, пока нового дела ему не найдется…