Служба внешней разведки - Леонид Млечин

Полиция пришла к выводу, что Шильдбах уговорила Порецкого встретиться. Они поехали в загородный ресторан. После обеда пошли гулять, и тут на заброшенной дороге появился автомобиль, из которого выскочило несколько человек. Они запихнули Порецкого в машину, где застрелили его. Труп выбросили на дорогу.

Рената Штайнер назвала и имя Эфрона. По ее словам, он был агентом НКВД.

В 1932 году Рената Штайнер познакомилась с людьми, близкими к коммунистам, а в 1934-м пробыла шесть недель в Москве, пишет историк Петер Хубер, основательно исследовавший «швейцарский след» убийства Порецкого.

В Париже, как рассказала Рената Штайнер швейцарской полиции, она сотрудничала с организацией русских эмигрантов Союз возвращения на Родину. В союзе, рассказала Штайнер, она познакомилась с Сергеем Эфроном. Эфрон попросил ее следить за сыном Троцкого Львом Седовым.

В дальнейшем ее регулярно просили оказывать «небольшие услуги» — обычно следить за какими-то людьми.

Штайнер уверяла, что Эфрон участвовал в слежке за Порецким. Швейцарская полиция обратилась за помощью к французским коллегам. Но к этому времени Сергей Эфрон уже покинул Францию, и допросить его не смогли.

Зато допросили Марину Цветаеву, которая заявила, что Эфрон через пять недель (а не сразу, как поступил бы преступник!) после после убийства Порецкого уехал в Испанию, а те недели, когда шла подготовка к убийству и во время убийства, они вместе находились на берегу Атлантического океана.

Алиби для мужа?

«Лично я не занимаюсь политикой, — откровенно сказала Цветаева полицейским, — но мне кажется, что мой муж связан с нынешним русским режимом».

То есть Цветаева не сочла нужным скрыть, что ее муж поддерживает открытые отношения с официальными представителями СССР. Было бы возможным такое признание, если бы Эфрон работал на советскую разведку?

«Мы с мужем не высказывали по поводу дела Рейсса ничего, кроме возмущения, осуждая любой акт насилия, с какой бы стороны он ни исходил», — сказала Цветаева на допросе.

Непросто представить себе, что великая поэтесса Марина Цветаева, человек, пребывающий в мире высоких чувств, изворачивается, врет, выгораживает мужа по заранее составленному плану. Может быть, Марина просто не знала, чем занимался ее муж?

И это трудно предположить. Их любовь — это редкость для богемной среды — сохранилась через годы, и они не имели тайн друг от друга. Как показывает история разведки, жена всегда знает о том, что муж занимается этим тайным бизнесом.

Она уехала в Советскую Россию вслед за Сергеем.

В Цветаевой, писал Эренбург, «поражало сочетание надменности и растерянности; осанка была горделивой — голова, откинутая назад, с очень высоким лбом; а растерянность выдавали глаза: большие, беспомощные, как будто невидящие — Марина страдала близорукостью…

Марина многих в жизни называла своими друзьями; дружба внезапно обрывалась, и Марина оставалась с очередной иллюзией…. Жилось ей очень плохо: «Муж болен и работать не может. Дочь вязкой шапочек зарабатывает пять франков в день, на них вчетвером (у меня сын 8 лет, Георгий), живем, то есть медленно подыхаем с голоду».

Версия убийства Игнатия Порецкого, которой полвека оперируют историки, в принципе вызывает у меня серьезные сомнения. Это было не первое и не последнее политическое убийство, совершенное НКВД за рубежом. Неограниченность в силах и средствах давала возможность Москве тщательно организовывать эти убийства.

Такого рода акции, требующие подготовки, выполнялись кадровыми работниками госбезопасности. Оперативные группы перебрасывались из России за рубеж (НКВД располагал любыми фальшивыми документами всех стран). К услугам местных и ненадежных агентов старались не прибегать. Генерала Кутепова в 1930 году и генерала Миллера в 1937-м похитили в Париже сотрудники резидентуры внешней разведки и прибывшие к ним на помощь оперативные работники НКВД.

Порецкого наверняка убили совсем не те люди, которых запутали в это дело.

Первоначально убрать Порецкого поручили майору госбезопасности Теодору Малли (в иностранном отделе его называли Теодором Степановичем, оперативный псевдоним Манн), который дружил с перебежчиком. Малли с весны 1936 года был руководителем нелегальной резидентуры в Лондоне, работал с Кимом Филби и его друзьями.

Шпигельглас, приехав в Париж, вызвал к себе Малли. Шпигельглас предложил два варианта на выбор. Либо ударить Порецкого утюгом по голове в его гостиничном номере и инсценировать ограбление. Либо отравить во время совместной трапезы в кафе и распрощаться раньше, чем тот уйдет в мир иной. Малли отказался в этом участвовать.

Теодора Малли отозвали в Москву. Он был венгром, католическим священником. В Первую мировую служил в австро-венгерской армии и попал в плен. После Октябрьской революции вступил добровольцем в Красную армию, потом его взяли в ВЧК. Его арестовали 7 марта 1938 года — вместе с большой группой венгерских коммунистов во главе с Бела Куном, которые нашли убежище в Советском Союзе после падения Венгерской советской республики. 20 сентября 1938 года его приговори к смертной казни и в тот же день расстреляли…

Вместо Малли из Москвы вызвали специалистов по «мокрым делам». Они просто застрелили Порецкого. Павел Анатольевич Судоплатов, который, занимаясь в НКВД именно такими делами, дослужился до звания генерал-лейтенанта, в своих воспоминаниях даже назвал имена убийц Порецкого, двух сотрудников иностранного отдела, которые получили по ордену Красного Знамени. О роли Эфрона Судоплатову ничего не было известно.

Только два года прожил Сергей Эфрон в Советской России. 10 октября 1939 года его арестовали в Москве вместе с группой бывших эмигрантов, вернувшихся на родину.

В 1928 году во Франции сняли мелодрамму «Мадонна спальных вагонов». Действие фильма переносится в Советскую Россию. Герой, князь, оказывается в советской тюрьме и слышит, как из соседней камеры человека выводят на расстрел. Приговоренного к смерти сыграл Сергей Эфрон. В фильме эпизод длится всего четырнадцать секунд. В реальной тюрьме он ждал смерти два года.

Сразу же после ареста чекисты провели первый допрос.

Лейтенант госбезопасности Кузьминов, оформивший еще 2 октября постановление на арест, нашел, что Эфрон «во время Октябрьской революции находился в Москве и вместе с юнкерами принимал активное участие в боях против рабочих и солдат. После революции уехал на Юг, поступил добровольцем в Белую армию, принимал участие в борьбе против Красной армии во всех походах в московском направлении.

После разгрома армии Врангеля эвакурировался в Турцию. До 1937 года был в эмиграции, где принимал активное участие в белогвардейских организациях, ведущих работу против СССР».

Эфрону предъявили стандартное обвинение по 58-й статье Уголовного кодекса, которая поставляла основной контингент заключенных ГУЛАГа: измена Родине, террор, призывы к свержению советской власти…

В обвинительном заключении говорилось:

«В НКВД СССР поступили материалы о том, что из Парижа в Москву по заданию французской разведки прибыла группа белых эмигрантов с заданием вести шпионскую работу против СССР…

Обвиняемый по этому делу Эфрон в 1920 году бежал за границу и принимал там активное участие в антисоветской работе белогвардейских организаций.

Эфрон, занимая руководящее положение в так называемой просоветской организации в Париже — в «Союзе возвращения на Родину» — и пользуясь исключительным к себе доверием со стороны бывшего вражеского руководства 5-го отдела НКВД, по заданию французской разведки засылал в СССР шпионов, диверсантов и террористов».

Итак, в приговоре сталинского суда тоже говорится о сотрудничестве Эфрона с разведкой! Значит, это правда?

В этом утверждении, скорее всего, столько же правды, сколько и во всем обвинительном заключении, в котором соответствуют истине только имена и даты рождения обвиняемых.

Тех, кто допрашивал Эфрона, уже тоже нет в живых. Но по опыту множества других таких процессов можно предположить, что о связях с советскими чиновниками в Париже говорил следователям сам Эфрон, наивно пытаясь убедить следователей в нелепости предъявленного ему обвинения. И следователи охотно подхватили эти слова!

В архиве КГБ я читал дело агента-вербовщика советской разведки Петра Ковальского, тоже бывшего офицера Белой армии. Он несколько лет работал на советскую разведку в разных европейских странах. В 1937 году, в разгар массовых репрессий в СССР, его арестовало местное управление НКВД в украинском городе, где он жил в промежутке между выполнениями заданий московской разведки, и обвинило в шпионаже в пользу Польши.

Ковальский, разумеется, ссылался на свою службу в ОГПУ — НКВД, но малограмотный следователь, плохо владевший родным языком, и не подумал обратиться за справкой к коллегам в разведку, а просто написал в обвинительном заключении: «Видно, что Ковальский при использовании по линии иностранного отдела имеет ряд фактов, подозрительных в проведении им разведывательной работы в пользу Польши».