Дым без огня - Елена Малиновская

— Нет, он поступил намного хуже, — все тем же мрачным обвиняющим шепотом продолжила она. — Он отправил мне письмо, в котором было особое заклинание. Когда я открыла конверт, то прогремел взрыв. Я могла лишиться зрения, да что там — самой жизни! Но по счастливой случайности потеряла лишь красоту.

И судорожно вздохнула, опять очень осторожно приложив носовой платок к глазам. Чуть слышно добавила:

— Хотя разве это жизнь!

По всей видимости, леди Патрисия ожидала, что я кинусь уверять ее в обратном. Дескать, ее красота так и осталась при ней, а ее сын, несомненно, жестокий отвратительный мерзавец.

Но я собиралась досконально разобраться в столь непонятной ситуации. Я уже поняла, что у Томаса весьма непростые отношения с отцом. Получается, с матерью он тоже не в ладах. Но почему? Она ведь должна понимать, что он не виноват в произошедшем несчастье. К тому же леди Патрисия достаточно легко отделалась. О каких уродствах она говорит? Едва заметный шрам от ожога, расположенный в таком месте, где постороннему его ну очень проблематично заметить, вряд ли тянет на всемирную трагедию. Да, неприятно, да, леди Патрисия наверняка сильно испугалась, когда в ее руках взорвался конверт. Но, во-первых, она сама в некотором роде виновата. Спрашивается, кто просил ее проверять чужую корреспонденцию? Вообще-то, в приличном обществе чтение чужих писем отнюдь не приветствуется. А во-вторых, это же не Томас отправил ей эту гадость. Я видела его глаза, когда он разговаривал с Анабель. Не сомневаюсь, что он до сих пор очень переживает из-за всего случившегося и винит себя. Такие эмоции невозможно сыграть. Ну а, в-третьих, если рассудить здраво, то все завершилось более-менее благополучно. Никто не погиб, никто не пострадал. Казалось бы, забудь — и живи счастливо дальше.

Но леди Патрисия продолжает и продолжает в своих думах возвращаться к тому моменту. Не зря ведь ее поместили в лечебницу. Выходит, она действительно пострадала, пусть не физически, но психически.

К тому же оставалась пусть крохотная, но вероятность того, что передо мной не мать Томаса, а какая-нибудь другая женщина с похожей историей. Ведь мы так и не представились друг другу. Поэтому я решила не торопиться с выражением своего мнения насчет всего произошедшего, а продолжить расспросы.

— Да что вы говорите?! — с нарочитой патетикой воскликнула я.

Леди Патрисия тут же расплылась в широкой улыбке, польщенная моим неподдельным возмущением. Правда, тут же опомнилась и торопливо натянула на лицо прежнюю маску несправедливо оскорбленной добродетели.

— Ваш сын совершил такую подлость? — продолжила я сотрясать воздух гневными фразами. — Да как он посмел! Низкий, отвратительный, бесчеловечный тип! Самое настоящее чудовище!

— Да, вы правы, — жалобным голосочком подтвердила женщина и наконец-то широким приглашающим жестом указала мне на стул, позволив тем самым сесть.

Я поторопилась воспользоваться ее разрешением и преданно уставилась на леди Патрисию снизу вверх.

— Мой сын — чудовище, — протянула она и, в свою очередь, опустилась на краешек заправленной постели. Неестественно выпрямилась, положила на плотно сомкнутые колени сжатые в кулаки руки. Жеманно вздохнула и продолжила, торопясь излить мне душу: — Вы, наверное, слышали о моем сыне. Я говорю про лорда Томаса Бейрила. А я, как вы понимаете, его мать, леди Патрисия Бейрил.

— О, неужели? — ради порядка удивилась я, немедленно сделав очередную мысленную пометку.

Ага, стало быть, мои предположения подтвердились. Передо мной действительно мать Томаса, которая по какой-то непонятной причине винит во всех бедах своего сына.

— Мой сын имеет определенный вес в обществе, — с легкой ноткой гордости заявила леди Патрисия. — Он является правой рукой лорда Роберта Гиля, который возглавляет Тайную Канцелярию. Но на самом деле этот пропойца даже свою дочурку контролировать не в силах. Поэтому порядок в нашей стране и столице — суть вопрос ответственности Томаса. И некоторое время я искренне радовалась этому, считая, что он достиг небывалых высот в обществе. Однако вскоре мне пришлось переменить свое мнение.

Я слушала леди Патрисию, от напряжения почти не дыша. Безумно интересно, какие же тайны своего сына она мне поведает!

— Дело в том, что власть и деньги развращают людей, — холодно обронила леди Патрисия. — А у моего сына в избытке и первого, и второго. Видите ли, милочка, по долгу службы он вынужден расследовать самые мерзкие и отвратительные злодеяния. При этом ему приходится перенимать образ жизни и мыслей преступника. Это озлобило и ожесточило его. Прежде милый и домашний, он начал дерзить мне. Мы все чаще и чаще ссорились.

Я в последний момент удержала язвительное замечание, так и рвущееся с кончика языка. Сдается, я понимаю, в чем заключалась причина ссор Томаса с матерью. Судя по тем обстоятельствам, при которых она получила свой ожог, леди Патрисия — та еще любительница порыться в чужих письмах. А Томаса это вряд ли устраивало, особенно если учесть, что зачастую в его корреспонденции речь велась о секретных делах, которые не стоит знать посторонним, пусть даже эта самая посторонняя — родная мать. Надо уметь отделять мух от котлет, личное от рабочего. И я была почти уверена в том, что леди Патрисия не сумела смириться с таким поведением Томаса. Наверняка, по ее мнению, мать должна быть вне подобных категорий.

— А потом он получил наследство, — обронила леди Патрисия. — Очень крупное наследство. В один миг стал одним из богатейших людей страны и при желании мог оставить службу.

— Вот как, — вежливо проговорила я, понимая, что должна демонстрировать интерес к разговору, если хочу услышать суть.

— Да, я понимаю, это было его право: не делиться с моим мужем и, соответственно, своим отцом, — раздраженно фыркнула леди Патрисия. Криво улыбнулась. — Говоря откровенно, я бы и сама этому пропойце и медного гроша не дала. К тому моменту мы уже не жили вместе. Грегор слишком много пил, слишком много играл и слишком мало выигрывал. Мне надоело постоянно закладывать свои драгоценности, а потом и вовсе продавать, поэтому я переехала в дом Томаса. Естественно, о разводе речи не шло. В наших кругах это не принято. Но Томас милостиво дал понять всем кредиторам Грегора, что теперь долги старшего лорда Бейрила — забота только этого самого лорда. Ни сам Томас, ни я не будем иметь в дальнейшем ни малейшего отношения к этим проблемам.

— По-моему, очень разумно, — не удержалась я от очередного замечания.

— Я и говорю, что не имела ничего против такого решения Томаса, — холодно сказала леди Патрисия. — Но он не поделился даже со мной! Лишь выкупил из ломбарда фамильное кольцо, подаренное мне еще свекровью на помолвку. Сказал, что хотел бы оставить эту вещь в семье. И оставил. Себе, а не отдал его мне! И что насчет остальных моих драгоценностей? Он не сделал ни малейшей попытки вернуть их мне! А когда я мягко намекнула ему, что так любящие дети не поступают, то лишь рассмеялся. После чего проговорил, что, мол, это было моим решением — заложить драгоценности. И даже имел наглость сообщить, что не намерен давать мне денег впредь. Точнее, даже не так. Когда он сказал, каким будет размер моего ежемесячного содержания, то я расплакалась прямо в его присутствии. Это… Это было просто издевательством! На эти деньги я могла бы купить всего одно платье, возможно, два, если портниха сделала бы мне скидку. Но не больше!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});