Обитель подводных мореходов - Юрий Баранов

- А вот и ваш новый старпом, Леонид Мартынович, - указал комбриг вошедшему на Непрядова. - Я вам прошлый раз о нём говорил.

- Так точно, Христофор Петрович, - кивнул тот стриженной под бобрик лобастой головой.

Непрядов поднялся перед командиром, назвавшись, как положено по форме. Они крепко пожали друг другу руки.

С первых же минут знакомства Леонид Мартынович Крапивин пришёлся Непрядову по душе. В разговоре держался с должной мерой командирского достоинства, но без малейшего желания как-то выпятить перед старпомом свою значимость и обозначить характер. Непрядов понял, что они сработаются.

Можно было предположить, что приезд Непрядова ни для кого здесь не был неожиданностью. Во всяком случае, Крапивин уже имел со слов комбрига кое-какое представление о своём новом старшем помощнике. Но уж, могло статься, ещё более подробно и заинтересованно о нём рассказал замполит Вадим Колбенев. Судьба вновь сводила однокашников вместе - на этот раз в прочном корпусе одной лодки. Да и Чижевский, в общем-то, был Непрядову не чужой: как-никак под одной крышей прошла их курсантская юность.

Плавбаза во многом походила на комфортабельный пассажирский лайнер. Только интерьер офицерских кают и матросских кубриков был строже и проще. Здесь имелись просторные салоны, где трижды в неделю стрекотали узкоплёночные кинопроекторы, в обширных трюмах можно было заниматься едва ли не любым видом спорта, разве что кроме коньков и лыж. Была своя бильярдная с усатым "маркёром" боцманского звания. А душевые с парилками, по утверждению знатоков, не знали себе равных в пределах полярного круга и даже несколько южнее, вплоть до Сандуновских бань. Подводники - народ привычный к аскетической жизни в отсеках. И не потому ли стальная громада плавбазы представляется им райским дворцом, что хотя бы на время олицетворяет собой крышу родного дома, где можно отдохнуть от бесконечных вахт, отоспаться и отогреться, прежде чем снова далеко и надолго уйти на глубину.

Непрядова вселили в каюту, не слишком тесную, чтобы вообразить себя мучеником вагонного купе, и не очень просторную, чтобы позволить себе иллюзию присутствия в отдельной квартире. Каюта - всё же морское жильё.

Под иллюминатором письменный стол, справа рундучок для белья и одежды, слева задернутая плотным зелёным пологом койка с высокими бортиками - чтобы не вывалиться из неё во время качки. Хочешь - усаживайся в кресло, а надоест - перебирайся на узкий кожаный диван. Ну чем не роскошь после тесноты отсечной жизни!

Вполне удовлетворённый своим новым жильём, Непрядов принялся разбирать слежавшиеся в чемодане вещи. Парадную тужурку водрузил на вешалку, сорочки сунул в рундучок, а бритвенный реквизит разложил над умывальником на полке. Прежде чем подсунуть Катину фотокарточку под лежавший на столе плексиглас, немного полюбовался ею. Подумалось, что теперь и врозь - как бы всегда вместе...

По пути на Север ему удалось на несколько дней завернуть в Ленинград. По счастью, Катя находилась там, отрабатывая в экспериментальных мастерских вместе со своей группой очередной трюковой номер. Почти всё свободное время Егор терпеливо околачивался около манежа, наблюдая, как стремительная, изящная Катя вместе с её неизменным ловитором Сержем до изнеможения работали высоко под куполом на трапеции. Тимофей Фёдорович по-прежнему был ко всем деспотично строг, и уж тем более по отношению к собственной дочери, добиваясь от неё то филигранной отточенности движений, то безукоризненного чувства ритма, то музыкальной пластики, а то вообще чего-то такого, в чём Егор признавал себя полным профаном, даже не понимая, о чём между отцом и дочерью идёт речь. Егору, на его непосвященный взгляд, и так бы вполне сошло - лишь бы Катя поскорее освободилась. Когда же Тимофей Фёдорович как режиссёр и руководитель номера, наконец, выдыхался, Непрядов благодарил судьбу, что это случилось поздно вечером, а не глубокой ночью - и такое бывало. Разрядившись напоследок напоминанием, что "цирк необходим человеку как зелёная ветка за окном", Плетнёв отпускал до утра вконец измученных, растрёпанных и потных гимнастов.

Набросив на лоснящиеся плечи пёстрый махровый халатик, Катя убегала в душевую, потом торопливо переодевалась в своей уборной и выходила к Егору посвежевшей, улыбающейся, будто и не было за плечами изнурительной манежной работы.

Что это были за необыкновенно прекрасные мгновенья! Из мастерских они возвращались домой непременно пешком. Не спеша брели по улицам, счастливые и как впервые влюблённые друг в друга. Что им дождь, что им слякоть, если они были вдвоём. А дома - жили они у Светланы Игоревны - их ждал поздний ужин. Тёща всячески старалась показать, что обожает зятя и, по её словам, отнюдь не считала замужество своей Кати необдуманным поступком, на что Тимофей Фёдорович по-прежнему не упускал случая намекнуть. В душе он всё же не смирился с выбором дочери, хотя и непонятно, на что теперь мог рассчитывать. Ни Егор, ни Катя - оба уже не представляли себе жизни друг без друга...

Вечером, когда Непрядов решил с книгой поваляться на койке, дверь вдруг без стука распахнулась. В каюту ввалился широко улыбающийся Кузя. Следом за ним шагнул Вадим Колбенев, как всегда серьёзный и чем-то озабоченный. Вскочив с койки, Егор с сияющим лицом подался навстречу друзьям. И все трое разом обнялись, сомкнувшись лбами. На какое-то мгновенье замерли, крепко стискивая друг друга, до бесконечности счастливые и немного смущённые от нечаянно прорвавшейся взаимной нежности. Потом, как бы встряхнувшись, захохотали и загалдели, рассаживаясь, кому где удобнее.

- Это ж просто здорово, что Егорыча прислали к нам в бригаду, - с восторгом изрёк Кузьма, опускаясь в кресло, и переспросил, как бы не веря случившемуся. - Не, правда, Вадимыч? Да ещё на твою лодку!

Расположившийся на диване Вадим сдержанно кивнул и при этом добавил:

- Вот только лучше было бы...

Но договорить не успел. Снаружи постучали. В дверном проёме возник румяный, улыбающийся вестовой. Он шагнул через комингс, держа на растопыренных пальцах мельхиоровый поднос. Чуть прогнувшись, с видом циркового иллюзиониста, метнул на письменный стол белоснежную салфетку и ловко расставил на ней стаканы с крепко заваренным чаем. Выпрямившись, выжидающе глянул на замполита.

- Отлично заварили, Шустов. - Колбенев в знак благодарности зажмурился. - Свободны.

- Плохо не умеем, товарищ капитан-лейтенант, - весело отозвался матрос, поворачиваясь и выходя из каюты.

- Ребя-ят, - протянул Кузьма, хлобыстнув себя ладонью по лбу. - Совсем забыл! У меня ж на такой случай в заначке полкило "шила" есть, - и он покосился на Вадима. - Так я сбегаю?

- Табань, Кузя, - осадил его Колбенев. - Суши вёсла и не дёргайся.

- По самой малости, мы ж не дистрофики, - пробовал сопротивляться Обрезков. - В духе, так сказать, славных традиций флота Российского, как это повелось ещё со времён Петра. "Великий шкипер" тоже ведь не дурак был выпить.

- Оставь Петра Алексеевича в покое, - урезонил друга Вадим, назидательно помахивая перед его носом чайной ложечкой. - В его времена всё проще было: богатый служил в кавалерии, умный - в артиллерии, дурак - в пехоте, а пьяница - на флоте. Забыл?..

- Ну вот, опять намёки, подозрения, - Кузьма разочарованно вздохнул. И зачем?..

- А вот затем, - напирал Вадим. - Из-за этого проклятого "шила" ты и засиделся в "бычках" дольше обычного. Разве я не прав?

- Ну, было раз, чего уж там... - Обрезков болезненно поморщился, не желая ворошить прошлое. - А вообще-то, мне и в штурманах неплохо живётся, и Кузьма вызывающе громко захрупал галетой.

- Хоть бы ты проветрил ему черепную посудину для мозгов, - Вадим взглядом попросил у Непрядова поддержки.

Однако Егор не торопился высказываться на этот счёт. Отпивая по глоточку чай, он всего лишь кивнул головой, не то соглашаясь, не то просто принимая всё услышанное к сведению.

- Надо же! - продолжал Колбенев напирать на Кузьму. - Дважды в прошлом году оставляли тебя за помощника. Ну, кажется, как тут не развернуться, как не показать себя с наилучшей стороны, - и горестно развёл руками. - А ты?..

- А что я? - невозмутимо отозвался Обрезков. - Работу свою, между прочим, знаю не хуже других. Даром хлеб на лодке не ем. И ты это знаешь.

- Да не в том суть. - Вадим поглядел на него как на бестолкового школьника, с учительским сожалением и горечью. - Всегда у тебя чуть-чуть чего-то не хватает. Какая-то бескрылая приземлённость во всём, что ты делаешь.

- А нам крылья ни к чему, - Кузя заговорщицки подмигнул Егору, как бы приглашая в соратники. - Мы ведь все служим не в авиации, а в подплаве. Нам и плавники на заднице сойдут...

Егор невольно хохотнул. Вадим фыркнул.

- Между прочим, - продолжал Колбенев, - поучился бы у того же Чижевского. При любых обстоятельствах он всегда своего добивается.

- Ему легче, у него папа адмирал, - и со вздохом признался Егору: Всё-таки, ей-ей жаль, что тебя не к нам на лодку.