Unknown - popovy

Я делаю ещё одну последнюю попутку. Одна последняя надежда в аду.

— Лаклан, — говорю я, мой голос дрожит. — Я люблю тебя. Не важно, что ты сказал и во что веришь, я люблю. И клянусь, ты верил мне, чувствовал, до недавнего времени. Пожалуйста, не забывай об этом. Я не жалею о том, что приехала сюда, не важно что с тобой происходит. Но ты должен работать со мной, пожалуйста. Ты должен понять, что ты пьян.

— Ой, да отвали.

— Ты пьян, — громко повторяю я, пытаясь не кричать, пока он не поймёт, пока не увидит. — У тебя проблема и в этом нет ничего зазорного, но если ты не остановишься, это убьёт нас, убьёт тебя. Пожалуйста. Если ты не можешь помочь себе сам, пожалуйста, позволь мне тебе помочь.

Он несколько мгновений смотрит на меня, затем вскидывает бровь.

— Это все?

— Нет, — разочарование душит меня. — Нет. Это не все. Ещё кое-что, — я делаю паузу, закрывая глаза, потому что боюсь увидеть правду. — Ты не любишь меня?

Время на пределе. Проходит слишком много минут, и мое сердце стучит так громко, что я боюсь, не смогу услышать его ответ.

Наконец он говорит, тихо и грубо:

— Как я вообще способен любить кого-то, кто может любить меня?

Черт.

С меня хватит.

Мои глаза резко открываются, гнев ударяет в меня.

— Знаешь что? — огрызаюсь я на него. — Я действительно устала от твоего «я бедненький и несчастный» дерьма!

Но он просто пожимает плечами, глядя в сторону.

— Ты знаешь, где дверь.

— Невероятно. — Говорю я. — Ты себя слышишь?

— Хочешь, чтоб я показал тебе дверь? — говорит он, глядя мне за спину, словно он абсолютно чертовски серьёзен.

— Ты серьёзно угрожаешь выгнать меня отсюда?

— А мне надо угрожать тебе?

Ух. Весь воздух высасывает из моих лёгких.

— Нет, — говорю я, по лицу начинают стекать слезы. — Нет, тебе не надо угрожать мне, козел. Я сама найду дверь. — Я прохожу мимо него и ненадолго останавливаюсь рядом, глядя на него с такой яростью, что она может соперничать с его собственной. — Не знаю, кто ты или что ты сделал с Лакланом. Но я знаю, что этого тебя я не люблю. У меня нет ничего кроме ненависти для этого тебя.

Он ничего не говорит. Но это не важно.

Я проношусь мимо него и выхожу в коридор. Я едва могу видеть сквозь слезы. Даже не знаю, куда я собираюсь, но сумочка на мне и, по какой-то причине, я думаю что это все, что мне нужно, что я буду в порядке.

Лионель сидит у двери, скуля и просясь на улицу, выглядя напуганным и жалким. Если я не возьму его, никто этого не сделает. Лаклан безнадёжен.

Так сильно безнадёжен.

Я хватаю их поводки, пристёгивая Лионеля, а затем нахожу Эмили, трясущуюся под журнальным столиком. Я быстро покидаю квартиру, практически сбегая вниз по лестнице, и затем выхожу в ночь. Несусь вниз по улице, собаки бегут рядом, нервные, напуганные, не уверенные что происходит.

Я тоже не знаю, что происходит.

Я просто продолжаю идти и идти и идти.

Потому что мне некуда идти.

В конце концов, я падаю на скамейку в парке около Уотер оф Лейт. Здесь темно и, вероятно, очень опасно, может даже с двумя собаками. Но в этот момент я не боюсь ничего, кроме демонов, завладевших человеком, которого я люблю.

Я опускаю голову на руки и ломаюсь, дикие всхлипы вырываются из моего горла. Я плачу, потому что не чувствую ничего кроме безысходности, плачу потому что люблю его так сильно, что не знаю, где заканчивается он и начинаюсь я. Я плачу потому, что он не заслуживает этого, потому что он никогда не просил о жизни, которая ему досталась.

Мой сломленный зверь.

Как можно кого-то любить и одновременно ненавидеть, безжалостная шутка сердца.

Не знаю, как долго я остаюсь сидеть на скамейке, но, в конце концов, собаки становятся беспокойными и хотят вернуться домой. И у меня на самом деле нет выбора, кроме как вернуться. Собаки принадлежат своему владельцу, и я тоже принадлежу ему, возможно только лишь на ещё одну ночь. Я честно не знаю, что принесёт завтрашний день.

Пока я направляюсь обратно, мне страшно, что он все ещё там, все ещё злой, все ещё тот ужасный человек, которого я ненавижу. Сказанные им слова эхом отдаются у меня в голове, незнакомый, чужой, бездушный взгляд его глаз. Каждое воспоминание ударяет меня, словно нож для льда, равнодушно, резко и глубоко.

Но к счастью, когда я захожу в квартиру, не вижу никаких признаков его присутствия, пока не захожу в спальню. Он спит, растянувшись на кровати и громко храпя. Обычно я бы принесла ему воды и ибупрофена от похмелья, но сегодня, что ж, сегодня он может идти нахрен, и если он проснётся чувствуя себя как дерьмо, то хорошо, он заслужил подобное и даже хуже.

Не могу представить себе, как можно делить постель с существом, которым он стал, так что я переодеваюсь в ночнушку и ложусь на диване. Лионель сворачивается в ногах, Эмили на ковре подо мной. Их присутствие утешает, но его не достаточно.

Я пытаюсь не заплакать снова, но в этот момент практически невозможно отключить эмоции. Моего чёрного сердца уже давно нет, а это новое бьется в агонии. Единственное хорошее в рыдании то, что оно работает так же хорошо, как и снотворное и проходит немного времени, прежде чем я засыпаю.

Я ненадолго просыпаюсь в темноте, возможно в середине ночи, чтобы увидеть тень Лаклана у подножия дивана.

Я задерживаю дыхание, выжидая.

Он кладёт толстое одеяло на меня, укрывая.

Затем поворачивается и ковыляет обратно в спальню.

Я натягиваю одеяло на плечи и закрываю глаза.

Глава 25

ЛАКЛАН

Чувство вины это не эмоция.

Это живой, дышащий организм. Другой человек, живущий внутри вас, иногда кричащий так громко, что вам хочется содрать кожу и позволить ему уйти.

Но вы не можете.

И вы не в силах сделать ничего, чтобы заставить его замолчать.

Абсолютно ничего.

Есть вещи, которые, как вы думаете, помогут вам.

Порочные, прекрасные вещи.

Секс.

Наркотики.

Алкоголь.

Они все поют вам свои сладкие песни, надеясь, что вы не распознаете зло под ними. Они - искусительница, обещающая облегчить вашу боль, обещающая мягкие, тёплые объятия. Они обещают вам мир.

И они приносят его. Они всегда выполняют свои обещания. Может быть, на минуту, может, на несколько часов, они позволяют вам поддаться глубинному течению.

Вот почему вы продолжаете возвращаться. Потому что они не лгут.

И потому что на следующий день чувство вины усиливается. Словно вы худший человек, чем были до, если это вообще возможно. Словно ненависть к себе внутри вас может быть ещё глубже.

Но так и есть.

Снова и снова.

Изо дня в день.

И есть только один способ справиться с этим.

Притупить боль.

Надеть маску печали.

Притупить ненависть.

Вы снова делаете это с собой.

До конца своих дней.

Но я не хочу подобного до конца своих дней.

Потому что в моей жизни есть кто-то, кто делает ее стоящей. Это заставляет меня хотеть стать лучшим человеком. Заставляет меня хотеть бороться против всех вещей, с которыми я сталкивался снова и снова.

Ирония в том, что, думаю, я уже потерял ее.

Мне даже не надо открывать глаза, чтобы понять, она не со мной.

Ее отсутствие ударяет меня сильнее, чем боль в голове и неприятное, повторяющееся волнение в желудке. Когда Кайла не в постели рядом со мной, я чувствую себя совершенно потерянным.

Одиноким.

Каким-то образом я отталкиваю жалость к себе, отвращение и ненависть, и пытаюсь сформулировать план. Мозг заторможен и продолжает возвращаться к старым шаблонам, выясняя, что исправить, пока не станет слишком поздно.

Если уже не слишком поздно.

Я открываю глаза и солнечный свет, проникающий через окно, практически ослепляет меня. Я моргаю, набираясь храбрости, отталкивая большую агонию, бушующую внутри меня.

Я не помню большую часть вчерашнего дня и это проблема.

Раньше это не было проблемой. Провалы в памяти. Было в них что-то чистое и аккуратное. Что бы ни происходило в мире, я ничего не помнил. Даже если кто-то говорил мне, что я кого-то ударил или сказал что-то ужасное или заблевал весь бар, или что там ещё было, я не мог вызвать в памяти эти моменты. Так я притворялся и делал вид, что все это делал какой-то другой парень, потому что я, ну я бы определённо знал, если б делал подобное.

Но теперь я понятия не имел, что натворил и не мог больше делать вид, что это случилось с кем-то другим. Теперь в это была вовлечена Кайла, и я волновался о ней больше, чем обо всем остальном.

Я помню тренировку. Помню...что ж, помню время до тренировки. Когда пошёл в паб через дорогу и выпил две пинты эля. Утром я не ел ничего, за исключением яиц, и согласно своей странной логике подумал, что два пива будут лучше, чем ничего.

Но это был лишь предлог. Я это понимал. Я проснулся уставшим и обеспокоенным о том, каким будет решение Кайлы. Хоть она и сказала мне, что собирается остаться, это не было реальным, пока она не сообщила кому-то ещё, кроме меня. Я так привык, что люди говорили мне, то что думали, я хочу услышать и я хотел увидеть это, узнать.