Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович

От тяжкого раздумья лицо Алитета покрылось испариной. Он присел на оленью шкуру рядом с Тыгреной.

— Ты слышал, Чарли, новость? — называя его новым именем, спросила Тыгрена. — На реке Кувэт объявился какой-то новый русский. Из горячего железа делает ножи и топорики. Всем делает, кто принесет кусок железа, а железа у людей нет. Из старых топориков делает новые.

— Откуда эта новость? — оживленно спросил Алитет.

— Приезжий кочевник говорил. Очень хорошие топорики, какие любят оленеводы.

Алитет задумался, и лицо его сразу повеселело.

— Ты сама слышала эту новость?

— Да, я сама слышала.

Алитет подбежал к своему складу и ногой стал разгребать снег. Здесь лежала груда полосового железа, брошенного американской шхуной. Когда-то контрабандисты привезли его, но Алитет не дал за него ни одной шкурки, и американцы бросили железо, чтоб не везти обратно.

Теперь Алитет смотрел на железо горящими глазами и что-то шептал. Схватив железную полосу и выдернув ее из снега, он почувствовал, как к железу прилипла рука. Алитет бросил полосу и, посасывая ссадину на пальце, зашептал:

— Один нож — один олень, один топорик — три оленя.

К вечеру он нагрузил одну нарту железом, другую — таньгинской пищей: маслом, фруктами; сверху положил мешок с песцами и, забрав сына Гой-Гоя из школы, в ночь выехал на двух нартах в устье реки Кувэт.

Глава семнадцатая

Вскоре после отъезда Алитета учитель услышал стук мотора, доносившийся с моря. Дворкин крикнул Ваамчо, и они пустились бежать во весь дух к морскому припаю. Вслед за ними ринулась толпа ребятишек, побежали и женщины.

Вельбот приближался с необычайной быстротой.

И когда он ударился носом о припай, учитель восторженно закричал:

— Осипов! Василий Степанович! Здравствуй!

Люди ухватились за вельбот, он скользнул по ледяному припаю и вмиг оказался на берегу.

— Здравствуй, Коля, — сказал Осипов. — Жив?

— Конечно.

— Вельбот вот пригнал для артели. Один оставил у Русакова. Подготовлю здесь моториста и уеду на собаках к нему.

— Вот здорово! Сколько же ты проживешь у нас?

— Недельки две придется.

— Ваамчо, иди сюда! — крикнул учитель и, представляя его Осипову, сказал: — Председатель родового совета.

Осипов поздоровался.

— Вот с ним мы и будем учиться у тебя моторному делу, — сказал Дворкин, — а сейчас давай в школу.

— Надо мотор взять с собой, — озабоченно сказал Осипов.

Они вынули из гнезда руль-мотор, и учитель, взвалив его на плечо, понес к себе. Мотор блестел железом и разноцветной окраской. Толпа людей сопровождала учителя. А в это время старик Ильич осторожно, по-хозяйски скалывал топором лед с бортов вельбота.

— Дворкин, это чей вельбот? — спросил Ваамчо.

— Наш, Ваамчо, наш. Артельный. И мотор наш.

— О-о-о! — восторженно сказал Ваамчо. — Пожалуй, надо собрание устроить.

— Правильно, Ваамчо! Собирай всех в школу.

— И женщин и ребятишек?

— Всех, всех собирай. Всех, кто хочет.

Ваамчо побежал. Около яранги Алитета стояла Тыгрена и следила за толпой.

Ваамчо подбежал к ней и сказал:

— Тыгрена, Лось прислал нам артельный вельбот… с машиной. Не обманул Лось. Сейчас собрание будет. Пойдем, Тыгрена!

— Нет, Ваамчо, я не пойду.

— Как хочешь, Тыгрена. — И Ваамчо побежал в крайнюю ярангу.

Тыгрена смотрела вслед ему и думала:

«Перестал быть робким. Смелым становится. С русским подружился».

И вдруг ей самой захотелось пойти в школу, куда бежали люди из всех яранг. Самой захотелось поговорить с учителем, которого прислал сюда бородатый начальник. «Айе любил его, этого бородатого. Но зачем он услал Айе с нашей земли на русскую землю? Ваамчо вчера сказал: за новым законом Айе поехал. А новый закон пришел сюда сам. Везде на побережье говорят о новом законе. Обманывает Ваамчо. Пожалуй, он научился у таньгов обманывать, как Алитет у американов».

К ней подошла Алек.

— Пойдем, Тыгрена, в школу, — сказала она. — Там много новостей будет. Любопытно послушать. Он хороший, этот учитель. Я присмотрелась к нему за зиму.

Тыгрена молча смотрела на женщину, которая всегда тянула Ваамчо назад, а теперь Алек вздумала повести ее по тропинке новой жизни.

Тыгрена недовольно нахмурилась и сказала:

— Иди в школу. Одна.

А когда Алек скрылась, Тыгрена побежала вслед за ней.

Школьный класс был забит народом. За столом президиума сидели старик Ильич, Ваамчо, школьная сторожиха Уакат и учитель.

Войдя в школу, Тыгрена почувствовала себя здесь чужой. Ей показалось, что все смотрят на нее, смеются над ней. Из школьного коридора она посматривала внутрь помещения, и взгляд ее остановился на Уакат, которая сидела рядом с Ваамчо. Эта женщина вместе с ним хотела заставить Алитета убрать дохлых собак. Раньше она всегда ходила с опущенной головой и разговаривала с Алитетом тихим голосом. А теперь голова ее торчит высоко. Что случилось? Не оттого ли, что она часто ходит в эту деревянную ярангу а каждый раз разговаривает с русским учителем?

Тыгрена перевела взгляд на старика Ильича. Он сидел, важно посматривая на людей.

Учитель взял мотор и положил его на стол.

— Товарищи! — сказал он. — Вот он, мотор. А на берегу стоит ваш вельбот. Теперь вы никогда не будете знать, что такое голод. Весной у нас будет настоящая охота. На вельботе с этим мотором мы будем быстро настигать моржей.

— Он говорит правильно, — сказал старик Ильич. — За дорогу я видел, как он ходит. Без паруса ходит, сам, как вельбот Алитета. За три дня мы доехали к вам, ни разу не махнув веслом. Учитель правильно сказал: весной будет настоящая охота.

Все с любопытством и возбуждением смотрели на мотор.

— В нем живет добрый дух! — торжественно сказал Ильич. — И зовут его Бен-Зин. Так сказал инструктор.

Глава восемнадцатая

Красноармеец Кузаков демобилизовался из частей особого назначения, которыми командовал приятель Лося — Толстухин. За время пребывания в армии Кузаков вступил в партию и теперь возвращался коммунистом. Пробираясь из Колымы к Берингову морю, где чаще ходили пароходы, Кузаков застрял на побережье и вынужден был остаться на зимовку.

Поселившись в яранге охотника, Кузаков от нечего делать как-то взялся починить сломанный топорик. Он отковал его заново, чем вызвал немалый восторг в среде охотников стойбища. Кузнец по профессии. Кузаков отдался этому занятию с любовью и неторопливо ковал топорики и ножи, коротая длинную зимнюю ночь.

Кузаков лежал в пологе и над жирником калил кусочек старого, обломанного ножа, когда вошел Алитет.

— Здравствуй! — заискивающе сказал Алитет.

— Здравствуй, здравствуй, — ответил Кузаков и принялся молоточком отбивать на булыжном камне раскаленное железо.

Алитет зорко наблюдал, как мягкое, горячее железо изменяло свой вид. Потом Кузаков опять повесил нож над жирником.

— Ты русский начальник? — испытующе спросил Алитет.

— Какой я начальник? Кузнец я.

Алитет взял топорик, сделанный Кузаковым, и долго вертел его в руках.

— Очень хороший топорик. Купцы привозят только американские и русские топоры. Кочевники любят топоры мотыжкой, вот такие, как этот.

— Было бы железо, знаешь сколько можно наделать их!

— Есть железо, — торопливо сказал Алитет. — Много есть железа. У меня на нарте лежит. — И, заглядывая в лицо Кузакову, спросил вкрадчиво: Хочешь посмотреть?

— Пойдем посмотрим.

Они подошли к нарте, и Кузаков вскрикнул от восторга:

— Ох ты? Да железо какое! — И профессиональное чувство заиграло в нем. — Эх, если бы мне настоящую наковальню да горн — завалил бы всех топорами!

— А что такое наковальня, горн? — живо заинтересовался Алитет, глядя в глаза Кузакову.

Кузаков объяснил, и Алитет вспомнил, как несколько лет тому назад он все это видел в тундре, брошенное американцами у камня Лысая Голова.