В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

– Э‑э, нет, – покачал головой Аганя, пряча ручки за спину. – Это еще не дом – духом людским не пахнет. Ты поживи в нем хотя бы немножко – тогда и шалаш домом станет. А там – скатертью дорога. Иди по своим делам, а я уж твое жилье в порядке поддерживать буду…

– А жить‑то сколько?

– Сколько? Да сколько хочешь.

Арталетов только сейчас почувствовал, как сильно он устал, как слипаются глаза, подгибаются от усталости ноги. Все же бессонная ночь, дикий стресс, да и не слишком привычный труд на закуску…

– Я, пожалуй, прикорну в твоих хоромах, Аганя.

– Отчего же в моих? Ты строил, значит, они твои.

Спорить с занозистым нечистиком Жоре не хотелось и он, зевнув, полез в шалаш, выстланный изнутри сухими листьями.

– Ты… это… – пробормотал он уже в полусне, положив руку на эфес шпаги. – Покарауль…

– Не сомневайся, хозяин, подежурю в лучшем виде! Да только ты не бойся: упырина этот гадский в лес не то что днем – ночью не сунется. Не его это земля. По‑научному выражаясь – не его ареал. Он ведь, понимаешь…

Арталетов так и задремал под успокаивающе журчащий говорок домового.

* * *

Знающие люди говорят, что если домового уважать и не обижать, то и он из кожи вон вылезет, лишь бы хозяину было хорошо. По крайней мере, сон Георгия был сладок и безоблачен, словно в детстве, и проснулся он задолго до заката, чувствуя себя отдохнувшим и полным сил. Будто не на земле спал, а в мягкой постели под теплым одеялом.

– Сладко спалось – легко всталось! – приветствовал его Аганя, отвешивая земной поклон. – Вот и спасибочки тебе, хозяин, что уважил меня, бродягу бездомного…

– Да ладно тебе, – засмущался путешественник. – Я ведь просто долг вернул.

– Не долг ты вернул, а меня в долгу неоплатном оставил. – Характер домового разительно переменился: прямо другой человек… м‑м‑м, не совсем, конечно, человек…

– Замнем для ясности.

Арталетов выбрался из‑под уютного крова и легко вскочил на ноги.

– Эх… – потянулся он. – Как тут ни прекрасно, а мне пора топать… Дела не ждут.

– А почему топать? – спросил Аганя, уже успевший слазать внутрь и что‑то там подправить.

– Понимаешь, Аганя… – задумался путник, как бы объяснить свои дальнейшие намерения и не находя понятных выражений.

– Да не волнуют меня твои проблемы! – оборвал его нечистик. – Топать почему? В смысле – пешком?

Вопрос озадачил.

– Почему пешком? Да потому что ехать не на чем. Лошади у меня нет, денег, чтобы ее купить…

«Шевалье» с досадой вспомнил, что денег у него тоже нет ни гроша и, следовательно, никакой он не шевалье[112].

– Денег нет, говоришь… – задумчиво проговорил домовой, и на его подвижной мордочке явственно отразилась игра чувств. – А‑а‑а! Была не была! Все равно они ему теперь без надобности… Пойдем!

– Куда?

– Увидишь.

Домовенок довел Арталетова почти до самой корчмы, при дневном свете выглядевшей совершенно невинно, и остановился, не дойдя до опушки нескольких шагов.

– Копай! – решительно указал он пушистым пальчиком под корни раскидистого дерева, с некоторой опаской следя за домом.

– Зачем? – опешил Георгий, но все‑таки без особенной охоты принялся рыть мягкую лесную почву кинжалом.

На глубине примерно в тридцать сантиметров клинок звякнул обо что‑то твердое, и на поверхность был извлечен небольшой, но подозрительно тяжелый кувшинчик с длинным узким горлышком, наверное, из‑под вина.

– Все сбережения бедного папаши Мишлена, – печально проговорил Аганя. – На черный день откладывал старик. Тут тебе и на лошадь хватит, и на все остальное…

На перемазанную землей ладонь, весело звеня, выбежала стайка ярко сверкающих под солнцем желтых кругляшей – французские экю, испанские дублоны, венецианские цехины[113]…

11

Больше всего на свете я люблю людей.

Ганнибал Лектер

Солнце весело светило в ярко‑голубом небе, насвистывали в окрестных кустах немногочисленные пичуги, еще не перебравшиеся в теплые края, и ничего не напоминало о позавчерашнем потопе.

Арталетов выступил в путь на рассвете, разумно решив, что какая‑никакая крыша над головой все же надежнее прогулки по ночной дороге, где если не нарвешься на «фаворитов луны», то уж на какую‑нибудь нечисть – точно. И не факт, что встретится кто‑нибудь такой же безобидный, как Аганя.

К слову сказать, домовенок потерял к благодетелю всякий интерес, когда понял, что обживаться в жилище из веток всерьез и надолго тот не намерен. Лишь махнул рукой куда‑то вдаль на вопрос о местоположении вожделенного Парижа и тут же забрался в «дом» наводить порядок. Словом: топай, мол, отсюда – и до понедельника, во вторник – поворот налево… Спасибо и на этом.

Согласно его указаниям и топал Георгий, куда глаза глядят, благо под ногами имелось какое‑то подобие дороги и мучиться над выбором направления не приходилось.

Удручало несколько отсутствие лошади, но тут уж поделать ничего было нельзя.

Встречались, конечно, по дороге фермы и деревеньки – как ни крути, а Франция уже в те далекие времена была населена весьма густо, – но крестьяне или, по‑местному выражаясь, виланы тут же уходили в глухую оборону, стоило путнику лишь заикнуться о четвероногом средстве передвижения. Буквально, оправдывая прозвище, брались за вилы.

И в самом деле: кто решится продать скотинку, на которой, во‑первых, держится все хозяйство, а во‑вторых, можно скататься в соседнее село или вообще в город! Ищи дурака, прохожий, в другом месте!

Оставалось только гадать, каким образом герои Александра Дюма‑отца ухитрялись так лихо менять лошадей, отправляясь из Парижа по спешному делу куда‑нибудь в Лондон или тот же Лангедок. Не иначе на водку… Что ни говори, а годы русского завоевания испортили простодушных французов…

Так размышлял Жора, измеряя ногами никем еще, похоже (судя по отсутствию верстовых, километровых или каких‑нибудь «льевых»[114] столбов), не измеренную дорогу.

По сторонам, то снова появлялся лес, изрядно поредевший из‑за сброшенной листвы, но все равно дремучий, то раскидывались поля и луга до горизонта… Одним словом, пейзаж разнообразием не радовал, особенно, если учесть, что дело происходило поздней осенью, не блещущей особыми красками ни во Франции, ни в России, ни где бы то ни было еще. Кроме, разве что, каких‑нибудь экзотических уголков, где и осени‑то никакой нет – сплошь одно лето и лето.

Поэтому и был Арталетов приятно удивлен, завидев еще издали небольшую фигурку, пригорюнившуюся на обочине дороги, вплотную подходящей к очередной чаще.

«Вдруг попутчик? – ускорил он шаг. – Вдвоем и идти веселее, и разузнаю, даст бог, что‑нибудь нужное!..»

Но чем ближе становился потенциальный спутник, тем сильнее падало настроение. Слишком уж мал был встречный, слишком уж жалок… Потерявшийся ребенок, не более того. Обуза в дальнем пути, а не подмога.

Завидев прохожего, мальчишечка, только что задумчиво гонявший прутиком какого‑то то жука, проклинавшего тот миг, когда решил высунуть голову из норки, залился в три ручья слезами. На радость своему пленнику, не преминувшему драпануть без оглядки.

– Что с тобой, малыш? – дрогнуло сердце Георгия, уже забывшего, что давал себе зарок не вмешиваться ни во что до самого выполнения миссии. – Почему ты один? Где твоя мама?

– Оди‑и‑ин я‑а‑а! Совсем оди‑и‑ин! – рыдал пацанчик, прилично одетый и довольно ухоженный, несмотря на густо, будто нарочно, измурзанную грязью мордашку. – Потерялся я‑а‑а‑а!!!

Пришлось доставать платок и неумело вытирать слезы пополам с соплями, причем последних оказалось не в пример больше.

– Отведи‑и меня‑а‑а домо‑о‑ой, дядя‑а‑а! – прогундел мальчишка, намереваясь выдать новую порцию рева. – Я к ма‑а‑а‑ме хочу‑у‑у!!!

Арталетов беспомощно оглянулся, словно надеясь увидеть беспечно прогуливающуюся мамашу в каком‑нибудь десятке метров. Увы, ни особы женского пола, ни дома в радиусе прямого видения не наблюдалось.

– А где ты живешь?

– За этим лесом, – махнуло дитя пухленькой ладошкой в самую глушь. – Прямо‑прямо, никуда не сворачивая, а потом – направо. Там и домик наш. А дома мама ждет. С пирога‑а‑ами‑и‑и!!!

«С ремнем она тебя ждет! – в сердцах подумал Жора, тем не менее ласково поглаживая пострела по непослушным соломенным вихрам. – Или с хворостиной… Выпишет тебе по первое число и будет права, между прочим… Черт! Похоже, придется опять отклоняться от маршрута! Совсем некстати…»

– А сам‑то чего не идешь, – спросил он в последней надежде отмазаться от почетной обязанности каждого доброго молодца, – коли так хорошо дорогу знаешь?

– Я бою‑у‑у‑усь… – снова захныкал пацан и принялся тереть глаза, постреливая из‑под руки на взрослого хитрым глазом. – Там стра‑а‑ашно!