Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей - Ричард Бокэм

Случай с трупом рыбака

Вместе с тем вполне можно хорошо помнить события прошлого, даже если они происходили очень давно. Приведем любопытный пример:

восьмидесятитрехлетний мужчина подробно рассказал о событии, происшедшем более семидесяти лет назад. Пример этот особенно интересен, поскольку воспоминания о столь далеком прошлом, как правило, трудно проверить на точность.

В июне 1901 года в местной газете графства Норфолк (Англия) появилась такая заметка:

Загадочная трагедия в Уинтертоне В дюнах найден мертвец

Во вторник вечером в Уинтертоне, рыбацком поселке в восьми милях от Ярмута, была обнаружена страшная находка. Некий рыбак вместе с джентльменом из Ярмута, гуляя с собакой по прибрежным дюнам, наткнулись на труп мужчины, висящий на столбе. И столб, и сам мертвец были почти занесены песком. Покойный висел на прочном шнуре, очевидно, затянутом его собственной рукой. Лицо его покрылось плесенью и сделалось практически неузнаваемым. Однако по одежде в нем узнали рыбака по фамилии Джислам, пропавшего около пяти недель назад, о котором думали, что он либо утонул, либо ушел в море. Таким образом, покойный был опознан. Труп найден в весьма глухом и малопосещаемом месте; возможно, он не был бы обнаружен еще долго, если бы собака не привлекла к нему внимание хозяина.

На следующий день было проведено дознание, о котором газета опубликовала следующий репортаж:

Первым дал свидетельские показания шурин покойного, Альберт Роберт Джордж, также рыбак, проживающий в Уинтертоне. Покойному, сообщил он, было тридцать шесть лет. Временами он начинал вести себя странно, и свидетель не может с уверенностью сказать, полностью ли он сознавал в это время свои действия. Последний раз свидетель видел его живым 8–го марта поблизости от дома. Он видел, как покойный обнял своего трехлетнего сына Стенли, затем сказал: «Прощайте» и ушел. Свидетель полагал, что он ушел в море. Мог ли покойный быть чем–либо расстроен, он не знает. Следующая свидетельница, жена покойного, Сюзанна Болтон Джислам, подтвердила слова своего брата. Ее покойный муж, сообщила она, застраховал свою жизнь в компании «Пруденшиал». 8–го марта он покинул дом — в этот день она в последний раз видела его живым. Каких–либо ссор между ними перед этим не было, однако покойный был расстроен необходимостью участвовать в качестве присяжного в слушаниях суда графства. Она полагает, что временами он не вполне понимал, что делает, хотя никогда не слышала от него угроз совершить самоубийство или даже разговоров об этом.

Присяжные вынесли вердикт: «Самоубийство в состоянии временного умопомешательства».

Много лет спустя, в 1973 году, в ходе исследования, посвященного старинным деревенским обычаям, престарелый местный житель рассказал интервьюеру эту историю.

Респондент: Давненько это было — в 1910–м, кажется. Жили они бедно, и жена постоянно его пилила. Отправляйся в море, найди работу, сделай то, сделай се… А у него ничего не получалось. Вот он и не выдержал. Вышел однажды из дома и, люди видели, пошел будто бы на юг. Последний раз его видели вон там, у поворота. Но он схитрил. В полдень, когда… все разошлись по домам обедать, повернул назад и ушел на север. Подняли тревогу… прочесали холмы… ходили в Ярмут узнать, не уплыл ли он на каком–нибудь судне. Но так и не нашли. Нигде ни следа. И бросили это дело. Жена его, бедная, из дому не выходила, все сидела и ждала, что он вернется… И вот однажды вечером один человек — а случилось это в мае, и прошло недель шесть, значит, был уже июнь, начало июня, должно быть, точнее не скажу… так вот, один человек гулял, как обычно, по берегу. С ним была собака. Отошел довольно далеко–должно быть, чтобы дать собаке хорошенько выгуляться. Они поднялись на дюны. И вдруг пес останавливается на одном месте, лает, воет и никак не хочет оттуда уходить. Было это довольно далеко от Уинтертона, к северу. Он думает: что за притча? Несколько раз подозвал пса, но тот не шел, так что ему самому пришлось пойти посмотреть. И видит он этого парня. Висит на столбе, примерно вот на этакой высоте. Ну… птицы его поклевали, да. Вид был жуткий. Страшно смотреть на такое. Ну, пса он отозвал, конечно. Вернулся домой, в Уинтертон, пошел прямо в береговую полицию и обо всем рассказал. Ну, конечно, тут началось… это… в общем, зашумел народ. Многие винили его жену. Собралась компания: сделали чучело, подожгли — дождались, пока станет темно, часов в десять или в одиннадцать вечера — и с песнями обнесли вокруг их дома. Что пели — не помню. Мне тогда десять лет было. Забыл… Но бедную его старуху это подкосило. Нет, она не свихнулась, но слегла, попала в больницу — там и померла.

Интервьюер: Люди считали, что она своими попреками довела его до этого?

Респондент: Да–да.

Интервьюер: Вы сказали, это произошло в 1910 году, и тут же — что вам тогда было десять лет?

Респондент: Да, десять лет мне было.

Интервьюер: А родились вы…

Респондент: В 1890.

Интервьюер: Значит, десять лет вам было в 1900 году.

Респондент: А я разве сказал не «девятисотый»?

Интервьюер: Кажется, вы сказали «девятьсот десятый».

Респондент: Ах да, точно. Значит, в девятисотом. Как раз на рубеже веков. В июне… А сделал он это с собой в мае — точнее не смогу вам сказать. И похоронили его здесь, в Уинтертоне, на церковном кладбище[844].

Даты в личных воспоминаниях сохраняются хуже всего; поэтому стоит отметить, что свидетель не только верно назвал месяцы, в которые происходили описываемые события, но и верно определил свой тогдашний возраст — хотя и перепутал год. Показания свидетеля вполне соответствуют репортажам в местных газетах; дополнительные детали также выглядят вполне правдоподобно, хотя и невозможно сказать, не являются ли некоторые из них («Он думает: что за притча?») своего рода «литературными украшениями», естественными для рассказа. Особенно интересно то, как дополняют друг друга, представляя разные точки зрения на происшедшее, рассказ свидетеля и газетный репортаж о дознании. На дознании жена покойника и ее брат, очевидно, тщательно избегают любых указаний на то, что она могла довести мужа до самоубийства. Из воспоминаний свидетеля видно, что многие соседи именно так и думали — и что, учитывая материальное положение и отношения этой семейной пары, их подозрения были не совсем необоснованными.

То, что свидетель так хорошо запомнил это событие, хотя оно не касалось его лично, и сам он был в то время ребенком, по–видимому, связано с необычным и зловещим характером происшествия — тем, благодаря чему оно оказалось очень запоминающимся, причем, быть может, для десятилетнего мальчика в особенности. Однако можно предположить также, что рассказ об этом событии часто повторялся — как самим свидетелем, так и другими в его присутствии. Частое повторение, как мы увидим далее — важный элемент сохранения воспоминаний.

Событийная память

Ту разновидность памяти, о которой пойдет речь в этой главе, мы будем называть, вслед за Уильямом Брюером, «событийной» (recollective)[845]. В литературе ее называют очень по–разному: «эпизодическая память», «личная память», «автобиографическая память». Однако Брюер считает термин «автобиографическая память» более широким и различает четыре типа автобиографической памяти. Вот они: (1) событийная память — личная память, включающая в себя ментальные образы, о конкретных событиях своей жизни; (2) общая личная память — личная память, включающая в себя ментальные образы, о постоянных или регулярно повторявшихся жизненных обстоятельствах или условиях; (3) автобиографический факт — знание о каких–либо фактах своей жизни, не сопровождающееся ментальными образами или «переживанием заново» этих фактов; (4) «схема Я» — общее представление о себе, сформированное множеством разнообразных переживаний[846].

Большая часть евангельских рассказов о конкретных эпизодах служения Иисуса, если они основаны на свидетельствах очевидцев, относятся к первой категории. Есть в Евангелиях и обобщенный материал, который можно отнести ко второй категории. Однако речения Иисуса, не являющиеся неотъемлемой частью сюжетных эпизодов, в эти категории не укладываются. Как мы показали в предыдущей главе — они, возможно, заучивались наизусть (в определенной степени) и передавались так же, как и другая информация, предназначенная для запоминания. По всей видимости, даже очевидцам нелегко было вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах Иисус произнес то или иное речение: даже если они это вспоминали — такое воспоминание становилось случайным дополнением к процессу воспроизведения и передачи речения. В этой главе мы обсудим психологию тех воспоминаний очевидцев, которые легли в основу сюжетных эпизодов евангельских повествований.