Ефрейтор Икс - Сергей Лексутов

Глядя на Крыню, Гиря подумал, что с таким подельником ни единого удачного дела не провернешь, а если и провернешь, то тут же сядешь, к тому же за мокруху. Не-ет, этого психа надо оставить в тайге… Потянув носом, Гиря недовольно пробурчал:

– Опять ацетона нахлебался…

Крыня улыбнулся улыбкой дебила:

– Дак ведь, где водки взять? Бабки кончились…

– Чума болотная… Тебя с зоны выпускать нельзя, свинья…

– Ты не очень-то возбухай! – сипло, перехваченным злобой горлом, выдавил Крыня.

Рука его потянулась куда-то вниз, к сапогу.

Гиря примирительно проговорил:

– Ладно, ладно… Я к тому, что когда на дело идешь, башку надо светлую иметь… – он спохватился, вспомнив, что хотел уступить главенство Крыне. – Сегодня уходим. Все, что с собой берете, смотать и после обеда по очереди – в сортир. Там, свесишься в крайнюю справа дыру, увидишь – куда…

– Как, в сортир?! – Губошлеп гадливо покривился.

– А ты что, думал, тебе аэроплан подадут за пять кусков? Отсидимся дня три в яме, ночью уйдем. А чтобы вертухаи подумали, будто мы прямо с зоны ушли, на барже, которую досками грузят, тайники подготовят, – Гиря пошарил за пазухой, вытащил свернутый лист бумаги: – Это по твоей части, Хмырь; с военной карты скопировано.

Крыня встрепенулся, даже вместо рыбьего выражения лица у него появилось более близкое к человеческому, и в глазах мелькнуло что-то вроде мысли:

– А серьезный ты человек, Гиря; с тобой не пропадешь…

Глава 5

Светская беседа посредством телефона по уху

Наутро Павел начал приводить в действие свой план. Достав визитную карточку той самой стройненькой девушки из "Губернского канала", которая напала на него и Димыча на крыльце разгромленного "Беркута", Павел накрутил номер. Трубку взяли почти сразу, приятный женский голос протянул:

– Ал-ле-у? Отдел криминальных новостей "Губернского канала"…

Стараясь говорить как можно более приятным мягким баритоном, Павел выговорил:

– А как бы мне услышать Веронику Осиповну?

– Я вас слушаю? – тут же оживилась девушка.

– Добрый день, Вероника Осиповна. Это вас Павел Яковлевич Лоскутов беспокоит…

Трубка некоторое время молчала, но вскоре выдохнула:

– Тот са-амый?!

– Ага, тот самый… Так это вы меня разыскивали через Союз писателей?

– Разумеется! Мне очень бы хотелось сделать большое интервью с единственным в нашем городе писателем детективного жанра!

– Ну что ж, сегодня вечерком я как раз свободен. Если вас не затруднит, подъезжайте со своим оператором к общественно политическому центру часикам к семи вечера.

– А пораньше нельзя?

– Видите ли, Вероника Осиповна, – проникновенно затянул Павел, – пораньше никак нельзя. Я ведь работаю. У меня очень жесткие контракты с издательствами.

– Хорошо, Павел Яковлевич, – быстро проговорила она, – я вас буду ждать ровно в девятнадцать ноль-ноль в вестибюле "ОПЦ".

Примерно такой же разговор у него состоялся и с остальными репортершами и репортерами телеканалов, которых развелось в городе столько, что ни на одном телевизоре уже кнопок не хватало. Правда, некоторые из репортеров удивленно переспрашивали: – А кто это такой, Павел Лоскутов? И Павлу приходилось терпеливо объяснять, кто он есть такой. Потом он обзвонил редакции всех газет; и вполне желтых, и не вполне желтых, и даже вполне респектабельных. Газетчики тоже проявили нешуточный интерес к единственному знаменитому писателю своего города. Так что, представив размеры толпы в вестибюле центра, он с удовольствием потер ладони.

Он примерно знал распорядок дня ректора Университета в разгар летней сессии. Понедельник в любом вузе – день тяжелый, а во время летней сессии – особенно. Так что, набегавшись по Университету, и наобщавшись с подчиненными, ректор часов в пять, отпустив секретаршу, усядется в своем кабинете, в тишине и прохладе, чтобы окончательно развязаться с дневными делами.

В этот день, должно быть для разнообразия, с утра в небе копилось нечто значительное, и висела духота в атмосфере, несмотря на раннее время. Павел сходил под душ, после чего сел завтракать, поглядывая краем глаза на окно.

Сквозь уверенность, что Гонтарь все же решил избавиться раз и навсегда от единственного свидетеля, пробивалась и ледяная струйка беспокойства: а если не он? Все равно, он прошел по жизни Павла асфальтовым катком. Если бы не он, Павел бы сейчас преподавал в Университете, ходил бы летом в экспедиции со студентами и аспирантами, и не помышлял бы о писательском труде, и с позвоночником было бы все в порядке. Собственно говоря, правы великие, когда говорят: писание художественной прозы и поэзии – тяжкий, мучительный труд. Павел испытывал истинное наслаждение, когда писал фантастику, или криминальный роман. Но время от времени на него накатывало, что он не мог не написать рассказ или повесть психологической прозы. Вот тогда и начинались мучения грешника в котле с кипящей смолой. Даже после коротенького рассказика он чувствовал себя выжатым лимоном, или футбольным мячом, по которому долго и упорно лупили ногами дюжие мужики в трусах и гетрах. Почти на полтора десятка лет Павел выбросил Гонтаря из головы, и вдруг накатило: рассчитаться за все; и за свою поломанную жизнь, и за хорошего парня Валерку Фирсова.

Нет, ну просто не может не быть в прошлом чего-то такого, из-за чего Гонтарь до сих пор боится Павла! Последнее, что он помнил, когда шел по тайге после "скоротечного огневого контакта с немедленным переходом в рукопашную", это громко хрупнувший сук, будто кость под колесом автомобиля. Продырявленный в трех местах, он кое-как ковылял по берегу речонки, когда наткнулся на глубокий и узкий, захламленный валежником, лог. По дну его струился ручеек, кое-как пробиваясь между черных древесных стволов, черт знает сколько лет уже не могущих сгнить в этой ловушке. Лезть напролом через эту чертоломину он поостерегся, и побрел вдоль лога, намереваясь либо обойти его, либо найти местечко, не так заваленное буреломом и валежником. Вскоре наткнулся на гигантский кедр, видимо весной упавший поперек лога, потому как хвоя не успела пожелтеть, но за жаркое лето дерево успело высохнуть качественно. И хватило ума у Павла попробовать по кедру перейти на ту сторону. Кедр – дерево коварное; толстенный сук может хрупнуть, как спичка, от малейшего усилия. Павла постоянно смешило, что многие писатели приключенческого жанра принимая, видимо, кедр за родственника тиса, заставляют своих героев изготавливать из него луки. Павел из своего детства помнил, что самый лучший лук из лиственницы. Перебираясь по стволу дерева через лог, он оступился, потерял равновесие, ухватился за, казалось бы, толстый и надежный, сук, и полетел вниз головой в темную и сырую глубину…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});