Секреты, скрытые в шрамах - Estrella Rose

то я не могу промолчать.

— Вообще-то, я говорил про нас обоих.

— Да? А, вот как! — Терренс тихо усмехается. — Извини, я не слышал тебя, когда ты говорил о себе. Засмотрелся на птичку вдалеке.

— Мне что, пора надрать тебе задницу?

— Ты не посмеешь посягать на святое.

— Ты что ли святое? — негромко ухмыляется Эдвард. — Интересно посмотреть на лицо человека, который так возвысил тебя до небес. Хотя… Не надо говорить. Я и так его вижу. Он идет рядом со мной.

— Не вынуждай меня разбираться с тобой здесь и сейчас.

— А что? Разве я что-то сказал? Просто отметил, как сильно меня любят родственники Наталии.

— При малейшей провинности ты мигом окажешься у них в черном списке.

— Могу сказать то же самое и про тебя, если Ракель хоть раз пожалуется им на тебя.

— Об этом не беспокойся. Я договорюсь с этой красавицей, и она будет продолжать нахваливать меня перед своей семьей и моей матерью.

— Ох, Терренс… — устало вздыхает Эдвард и бросает взгляд в сторону.

— Но родственники наших девчонок и правда нас любят.

— Хотят видеть этих красавиц счастливыми. А поскольку их семьи видят, что они без ума от нас, то как тут устоять.

— Да, только жаль, что в последнее время мне не удается проводить с Ракель много времени из-за того, что она пропадает на съемках.

— Правда?

— Да, из-за этого мы практически не видимся, — с грустью во взгляде отвечает Терренс. — Но ничего, я все понимаю. Не могу же я запретить ей работать и заставлять сидеть дома. Если ей поступают предложение, то почему нет. Тем более, что когда Ракель закончит всю работу, она планирует взять перерыв до окончания суда.

— А сегодня у нее свободный день, раз она решила провести его с подругами?

— Да, мы бы побыли вместе, но я сказал, что хотел бы навестить маму, поскольку очень давно с ней разговаривал в последний раз. Ракель была совсем не против и отпустила меня. Тем более, ей позвонила Анна, и они договорились куда-то сходить. Да еще и Наталию с собой прихватили.

— А я вчера говорил с Наталией про маму и выразил сожаление, что мы в последнее время мало разговариваем. Конечно, по моей вине, но все же…

— Ну вот сегодня вы наконец-то отлипнете друг от друга на какое-то время. — Терренс по-доброму усмехается. — Вы и так несколько дней подряд не расставались друг с другом. Хотя разлука может быть очень полезной.

— Не могу отрицать. Разлука действительно помогла мне и Наталии, расставив все на свои места и дав возможность разобраться в себе. Я вот понял, что мне плохо без этой девушки, и не могу думать о ком-то другом, кроме нее.

— О, можно часами наблюдать за тем, как вы мило общайтесь.

— А я могу часами проводить с ней время. Буду безумно рад даже просто поваляться с ней на кровати или где-нибудь на траве или песочке, ничего не говоря и просто пялясь на небо.

— И не забудь оберегать ее как смелый, крутой герой, ничего не боящийся и всегда готовый прийти на выручку той, которую он любит.

— Ох, да какой из меня смелый герой, — устало вздыхает Эдвард. — Жалкий трусливый мальчишка, который боится всего на свете…

— Да ладно наговаривать, чувак! Был бы ты трусливым, то ни за что не вмешался бы в столь опасные дела, из-за которой тебе надавали очень много больных пинков под зад.

— Я никогда не был смелым.

Эдвард медленно останавливается и с опущенной головой отходит в сторону. Терренс тоже останавливается, переводит свой взгляд на молодого парня и, слегка хмурясь, подходит к нему поближе.

— Все в порядке, Эдвард? — проявляет беспокойство Терренс. — Ты чего такой грустный?

— Нет совсем, — тихо отвечает Эдвард, задумывается на пару секунд и переводит взгляд на Терренса. — Знаешь, Терренс… В разговоре с родителями Наталии я сказал им, что всегда чувствовал себя неуверенным в себе и нерешительным. Никогда не был в уверен в том, что делаю. Боюсь всего на свете.

— Черт, не могу поверить, что ты все еще думаешь о том, что тебе говорил дядя, — качает головой Терренс. — Неужели ты не понимаешь, что он говорил это специально для того, чтобы унизить тебя?

— Однако он всегда был прав. На самом деле я жутко трусливый, неуверенный в себе и нерешительный мальчишка. И дядя Майкл всегда об этом знал. Поэтому он никогда не верил, что я реально такой, каким хотел казаться.

— Пожалуйста, брат, перестань. Забудь обо всем, что сказал этот больной человек и его прихвостни. Пускай они думают что хотят — нас это совершенно не волнует.

— Все это было притворством, — признается Эдвард и встряхивает головой, дабы убрать с глаз некоторые пряди волос, что развиваются из-за умеренного ветра. — Желанием скрыть то, кем я являюсь на самом деле. Скрыть то, что меня с трудом можно назвать мужиком из-за трусости и неуверенности в себе. Я постоянно слышал эти вещи. И не только от дяди Майкла. Практически никто не воспринимал меня взрослым человеком. Все видели во мне маленького мальчишку. А я… Я не хотел этого показывать и… Строил из себя крутого… Хотя и понимал, что, по крайней мере, с дядей это не сработает, ибо он знает обо всех моих страхах и сомнениях. Знал все мои слабости… И это позволяло ему играть со мной как вздумается…

— А как же то, что ты вмешался в такое опасное дело? Ты ведь знал, что это очень опасно!

— Просто пытался всеми способами доказать, что дядя лжет, и я на самом деле никого и ничего не боюсь. Однако у меня это не получалось. Снаружи был холодным и смелым героем, а внутри — трясся как трусливый заяц. Я чувствовал себя маленьким беззащитным ребенком перед этим старым хрычом. Выглядел комично в его глазах. Он говорил правильные вещи. Как бы мне ни хотелось отрицать что-либо, к сожалению, я вынужден признать, что дядя Майкл говорил правду. Он никогда не притворялся, что считает меня сильным и уверенным в себе.

Удивленным подобным признанием Терренс качает головой и пару секунд ничего не говорит, пока Эдвард опускает взгляд на свои руки, которые он крепко сцепляет.

— Черт, Эдвард… — удивленно произносит Терренс. — Я поверить не могу… Поверить не мог тому, что ты говоришь.

— Однако это правда, брат, — немного неуверенно отвечает Эдвард. — Хотя мне и трудно это признавать. Если я казался смелым и крутым, то это неправда. Я всегда страдал от жуткой неуверенности в себе и боялся всего на свете. И…