Вернуться в осень - Павел Стретович

Сердце согласно трепыхнуло: «Да, родненький, да, хороший мой, ты все делаешь правильно – не сворачивай с пути, Сережа. Прислушивайся к хорошему в себе, и отвергай плохое…»

«Ленка ты моя, Ленка. Хорошая ты моя. Я и не думал никогда, что можно любить двух человек – одинаково крепкой, удивительно мирной и очень хорошей любовью».

«Можно любить всех людей, Сережа. Одинаково крепкой. Удивительно мирной. И очень хорошей – любовью».

«Спасибо тебе, Лена. Именно этого мне так и не хватало. Уверенности. Что все это – правильно. Спасибо тебе, родная моя. За все – что сейчас, и за все – что будет. Ибо я верю – ты будешь рядом…»

Сергей улыбнулся, поднялся и, сделав несколько уверенных шагов, встал на круглое ограждение колодца в центре. Ему незачем было долго думать, незачем долго рассматривать черную тьму перехода внизу. Он опять улыбнулся и сделал шаг: «Ушвара».

В мирной и доброй Ушваре ничего не изменилось – все так же паслись стада домашних яков, добирая последнюю в этом году изрядно пожелтевшую траву. Все так же поднимались дымки многочисленных костров, наполненные запахами дома и степи, разносились крики хозяек и ржание лошадей, веселый гомон молодых «джигитов-мальчишек» и сердитое одергивание старавшихся казаться взрослыми девочек, где-то блеяли дикие козы и стучали топоры, эхом отдавались хлесткие удары выделываемых шкур и выбиваемого казана – какофония дома, мира и спокойствия. Только стойбище сместилось к западу – там, где еще оставалась трава позеленее и не облетевшие побеги…

За исключением одного – Харона здесь уже не было. Как отчего-то и предполагал Сергей…

– Давно уже, давно, мой друг Серго, – вздохнул седобородый Ао Шум – старейшина и непререкаемый авторитет общины. – Почти сразу после твоего ухода.

– Кто он такой? Как давно у вас появился, почтенный Ао, и откуда? – задумчиво спросил Сергей, сощурив взгляд на языки пламени в домашнем очаге. – Поверьте, мне очень надо.

– Кто будет проделывать такой путь ради пустяка? – собрал мудрые морщины в углах глаз старец. – Я верю тебе. Только чем я могу помочь? Мне трудно сказать то, что нужно тебе. Он жил у нас последние двадцать лет. Был добр, как голубь, и мудр, как змея. Я не знаю – откуда. И не знаю – куда.

– Он часто ходил в Рох? – спросил Сергей. – И надолго?

– У нас – вольный народ. Мы не следим друг за другом, – сказал старец. – Он уходил куда-то. Бывало – часто, бывало – нет. Бывало, пропадал по полгода. Мы не спрашивали – где. Как и не спрашивали – когда. Нас не интересует Шеол. И мы не хотим спрашивать про туман.

– Ясно, – вздохнул Сергей. – И Харон никогда не говорил, когда хочет вернуться?

– Разве может это знать тот, кто идет в открытый зев смерти? – усмехнулся Ао Шум. – Мы никогда не спрашивали. Но всегда держали наготове горячий плов и сладкий чай.

– Понятно, – тихо пробормотал Сергей, – что ничего не понятно…

…Кочевники – народ крайне нелюбопытный. Может, именно поэтому у них и никогда ничего не меняется – нынешнее поколение живет примерно так же, как жили их прапрадеды лет эдак тысячу назад. А те, в свою очередь, – как жили их прапрадеды, и так далее – до тех самых дальних времен, когда человек впервые поймал и оседлал лошадь. И наверняка такими останутся до самого конца времен…

Да, Харон и в этом оказался, как всегда, молчаливо прав – если ты устал от суеты и слепой возни людей, хочешь тишины и спокойствия и неторопливого движения времен к лучшим временам, то лучшего места не найти во всем Шеоле. Здесь тебе всегда рады. Не потому, что ты лорд или дворянин, или у тебя большой дом и много слуг, или меряешь шагами Рох, или кладешь моргов десятками, просто потому, что ты человек. А значит – родня. Кум, сват и брат. Садись к костру, дорогой, и вытяни свои уставшие ноги, и выпей чайку – не откажи, мил человек, от души предлагаем. И не надо ничего говорить – кто, откуда и зачем… Разве от этого звезды станут ярче? Или сахар слаще? Или кони быстрей? А вот послушай лучше легенду про звезды. И ложись отдыхать…

«Эх, Харон, Харон… Как ты мне сейчас нужен! Но, может, именно поэтому тебя здесь и нет…»

Сергей остановился на границе тумана и оглянулся – расплывчатые, чуть видимые дымки костров виднелись где-то далеко на горизонте. Казалось – необозримая и бескрайняя степь, лишь изредка вспучиваемая грядами невысоких холмов да рощицами небольших кудлатых деревьев. На самом деле – пятачок. Маленький пятачок жизни – посреди дымящихся руин некогда красивой и зеленой земли… «Ого, кажется, я скоро стану поэтом».

Он вздохнул и, поправив за спиной клинок, вошел в невесомую белесую мглу. Так же, наверное, входят заключенные в ненавистную, но вынужденную и по стечению разных обстоятельств необходимую камеру. Сразу исчезла под ногами зелень травы, пропали веселые кучерявые рощицы и щебет беспрерывно перекликающихся птиц, сразу исчезли небо над головой и запах степной полыни – видимый мир сузился и стал зыбким и колышущимся. Сергей привычно замер и притих – справа, на границе видимости, мелькнула и исчезла длинная извивающаяся тень. Здравствуй, дорогой Рох, я тебе тоже очень рад…

Он медленно двинулся дальше, тихо и осторожно, мягким Хароновским шагом – внимательно сощурив глаза в полупрозрачную муть. Человек. Царь природы. Почти император, елки-палки…

Может, в этом и была проблема погибшей Империи? Может, в этом и заключается проблема вообще – всего мира, в том числе – и его? В зазнайстве людей?

Люди всегда любили о себе слышать, читать и смотреть такое, где человечество побеждает. Оно побеждает природу, оно побеждает другие – плохие человечества и разумы, оно разгрызает – своим упорством и своей находчивостью – гранит науки, открывает неразрешимые тайны вещества и секреты новых энергий, строит космические корабли и летит к звездам, вскрывая по дороге пологи тайн мироздания… Человечество любит быть сильным, смелым, решительным и упорным. Человечество всегда и везде в конце концов сметает на своем пути преграды и находит разгадки самых трудных решений. Оно само – это прогресс. И эволюция. «Человек – это звучит гордо…» – как сказал один из очень известных классиков.

Вот и попробуй объяснить этому человечеству, что, может быть, все совсем по-другому? Что, может быть, все совсем наоборот? Что, может быть, все его заслуги, научные достижения и разгадки тайн – от Коперника, Эдисона и до Эйнштейна – совсем не его заслуга? Что, может быть, это просто добрые подсказки свыше – конечно, людям неординарного ума – в надежде на правильное понимание и применение? И, может быть, всю его историю – историю многих тысяч лет – добрая рука пыталась его направить на правильный путь, а оно только огрызалось, бахвалилось, самоистреблялось, падало и превозносилось? М-да, кому хочется это слышать… Так, стоп. Ой…

Сергей резко замер – в неудобной позе, с приподнятой ногой. Из-за выступающего высокого корня прямо на него смотрело восемь немигающих глаз. Совсем рядом – буквально в нескольких метрах. Каракурт, елки-палки, каракурт, вот же холера. Как же я тебя не заметил… Это была небольшая разновидность членистой твари – величиной не больше собаки. Но они никогда не нападали поодиночке. И были ядовиты…

Спокойно, маленький мой, тихо… Сергей очень медленно поставил ногу на место и выпрямился, потом осторожно поднял глаза вверх. Стволы нескольких ближайших деревьев были просто усыпаны неподвижно замершими глазами и пересекающимися ногами. Вот же чума…

Он согнул в колене одну ногу, сделал очень медленный шаг назад. Никто не пошевелился. Потом так же осторожно – другой. Паук под деревом распрямился на своих раскинутых ногах – тонкие усы поднялись с земли. Заметил, холера, он его видит. Значит – капут. Выход один…

Сергей резко рванул с места назад и немного вбок, в сторону мрак-шахты, успев заметить краем глаза, как все деревья сзади пришли в движение. Воздух засвистел в ушах, туман по бокам слился в неразделимые полосы, но сзади нарастало шелестящее перестукивание сотен быстрых и прытких ног. Вот так спринт, елки-палки, только бы успеть… Спереди разинула пасть какая-то канава – он с ходу перескочил через нее и, выдавливая все силы, чтобы не снизить темп, стал взбираться на покатый склон небольшого взгорка – мелкая канава не остановит прытких тварей. Вот же пакость рохерская, разве на земле пауки бегают когда-нибудь вдогонку?

Шелест сотен ног нарастал – он прыжком перескочил через вершину, споткнулся о валявшееся трухлявое бревно, прокатился кубарем по склону, дико подскочил и огромными прыжками полетел вниз, бросая загнанный взгляд по сторонам, чтобы не потерять направление. Сейчас сюда соберется весь Рох…

Он бы не успел. Если бы не этот самый Рох. Потому что скорость маленьких семенящих ножек оказалась на порядок выше его собственной, потому что прямое направление к шахте преградил еще ряд очень «вовремя» высунувшихся из тумана холмов – он не рискнул терять скорость; и потому что начал задыхаться… Но белесая мгла впереди вдруг открыла большой вычурный силуэт тенетника, замершего в ожидании приближающегося шума. Низко опушенная голова, полусогнутые передние ноги и распластавшиеся усы говорили о крайней степени напряжения…