Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные - Дэвид Слоан Уилсон

1 я говорил: слово «прирожденный» не подразумевает, будто наши поступки всецело определены генами. Наоборот, правила «если – то» не могут работать без информации об окружающей среде. Врожденная психология облегчает и организует культурную эволюцию (это механическая часть машины Дарвина), предоставляя строительные блоки, из которых можно построить бесчисленные культуры.

И, подводя итог, напомню, что фундаментальная способность прощать – это биологическая адаптация, проявляемая во всем животном царстве, по крайней мере, в зачаточной форме. В отдельности ее не понять – ее надлежит рассматривать как часть ансамбля черт, действующих по правилам «если – то». Одна из самых крепких связей – связь между прощением и отмщением. В повседневной жизни часто прощение оценивается высоко, а отмщение низко, а в христианской мысли такие оценки выносятся особенно часто. Но нам и сейчас, и в ближайшем будущем необходимо приостановить вынесение таких ценностных суждений. В формате эволюционных моделей отмщение абсолютно необходимо для защиты от волчьей жестокости эгоизма, а свершение возмездия может быть божественным деянием.

Проксимальные психологические механизмы

В главе 5 я провел различие между предсказательным и производственным направлениями адаптационистской программы. Мы можем предсказать поведение организмов, основываясь преимущественно на их стремлении выживать и размножаться, но подчиненные этим стремлениям типы поведения – прямой итог работы биологических механизмов, которые сами должны быть поняты. Наука, искусства и повседневный опыт подтверждают, что мотивами для указанных выше видов поведения служат некоторые эмоции, самые сильные из известных роду человеческому. Жажда мести может заставлять людей совершать безрассудные действия, а ее удовлетворение описывается как «сладкое». Прощение – это катарсис, после него порой настолько легче, что это существенно влияет и на здоровье (McCullough, Pargament and Thoresen 2000). У нейробиологов уже принято представлять эмоции как древний набор механизмов, призванных мотивировать на адаптивное поведение и сумевших развиться задолго до появления нашего биологического вида. Даже наша новехонькая способность к рациональному мышлению требует наличия эмоций, которые и задают ценности, лежащие в основе мышления по принципу подсчета затрат и выгод. Удачно названная книга «Ошибка Декарта» (Damasio 1994) показывает, что мышление неотделимо от чувствования. Пациенты с повреждениями мозга, потерявшие способность чувствовать, в прямом смысле не могут принимать решения. Они могут рассматривать альтернативы, но не расценивать их.

Так «производственный отдел» адаптационистской программы сходится с «прогностическим». Можно показать, что для видов поведения, предсказанных как адаптивные, существуют мощные проксимальные механизмы. Однако связь между поведением и эмоцией нужно истолковать с надлежащим вниманием к нюансам. Прощение может совершаться на поведенческом уровне, но не на эмоциональном. Супружеская пара может общаться мирно, даже если вина и чувство обиды от предшествующего предательства все еще подспудно медленно кипят. Бывшие враги могут, не доверяя друг другу, сформировать альянс, нацеленный на достижение выгоды. Эти частичные формы прощения имеют адаптивный смысл и проксимальные механизмы, но не достигают уровня очистительного эмоционального переживания, при котором прошлый проступок на самом деле прощается и отношения продолжаются так, будто бы проступка никогда и не было. В рамках нашей более формальной эволюционистской системы взглядов по-прежнему остается понятным то, что люди имеют в виду, говоря о «радости настоящего прощения», – но эта радость, вероятно, все же относительно редка. Почти несомненно, что, несмотря на результаты симуляции правила «око за око» и наших сконструированных моделей, более сложные модели подтвердят то, что уже и так кажется верным: предательство отношений в парах и более крупных группах – очень серьезное дело, особенно когда последствия имеют важность вопроса жизни и смерти. И если говорить об адаптации, то предательство можно полностью простить лишь тогда, когда или личность, или ситуация изменились настолько, что предательство совершенно ничего не значит в свете будущих взаимодействий.

Антропология прощения

Ранее я показал, что прощение имеет биологическую основу, и эта основа охватывает все животное царство. В рамках дочернего исследовательского проекта мы – я и антрополог Крис Бём – изучаем по всему миру феномен прощения в традиционных человеческих обществах. По правде, найти описания прощения в обществах охотников-собирателей очень сложно – не потому, будто там никто никого не прощает, а потому, что прощение происходит столь естественно, что зачастую остаются незамеченными. Исключение – предложенное Тернбуллом (Turnbull 1965) бытописание племени мбути (формально – «пигмеи»). Тернбулл ярко и подробно изображает жизнь одной группы, входящей в племя. Следующий рассказ о проступке и прощении настолько живописно отражает жизнь в малых группах, что я приведу его полностью:

Вечером мы поели и сели вокруг костров. Мы болтали с Кенге и группой холостяков о каких-то пустяках, когда внезапно со стороны лагеря Сифу раздался громкий и продолжительный вопль, а затем и крик. Пара мгновений – и с дороги, соединявшей два лагеря, послышались возгласы, а потом сквозь наш лагерь пронесся Келемоке. Его неотступно преследовали другие юноши, вооруженные копьями и ножами. Все разбежались по лачугам и закрыли дверцы. Впрочем, холостяки к родственникам не присоединились – они побежали к ближайшим деревьям и забрались на нижние ветви. Я вслед за Кенге влез на одно из маленьких деревьев и сел прямо посреди муравьев, не обращая внимания на их непрестанные укусы. Мое внимание было приковано к тому, что происходило внизу.

Келемоке попытался укрыться в хижине, но его вышвырнули прочь, окатив руганью, а затем кто-то зашвырнул в него горящим поленом. Масиси прокричал ему: беги в лес! Преследователи почти его настигли, а потом все исчезли в дальнем конце лагеря.

В этот момент на открытом участке показались три девушки, бегущие из лагеря Сифу. У них тоже были ножи – маленькие ножи для чистки овощей, которыми они обрезали лозу и скоблили и резали корни. Девушки не просто проклинали Келемоке и его родню – они плакали, и слезы струились по их лицам. Когда они не нашли Келемоке, одна бросила свой нож на землю и начала бить себя кулаками, постоянно крича: «Он убил меня, он убил меня!» Едва умолкая, чтобы глотнуть воздуха, она добавляла: «Я больше жить не могу!» Кенге, пользуясь безопасностью положения, едко высказался о логике этой фразы, и девушки тут же, увидев нас на дереве, подступили с угрозами к нам. Они кляли нас на чем свет стоит, а затем