Учитель - Филип Жисе

исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления») заставили старика распрощаться с близоруким священником и покинуть в скором времени Чигирин. Тем не менее, благодаря общению со священником и прихожанами старик понял, каким слепцом был всю свою прошлую жизнь. Для него стало очевидным, что любая религия — источник угрозы в мире, придерживаясь взглядов той или иной религии, люди теряют себя, становятся ограниченными и неспособными объективно смотреть на мир. Для таких людей существует только одна истина — та, которую проповедует их религия, все остальное относится к ереси и богохульству. Старику стало жалко этих людей, в их жизни напрочь отсутствовала свобода мышления.

Чигирин остался позади. Позади остался и Светловодск, а еще множество сел, через которые проходил путь старика. И теперь Александр Петрович сидел на берегу Днепра и водил палкой по воде. Совсем недавно они с Шариком покинули Светловодск и двинулись в сторону Кременчуга. Заметив издали Кременчуг, раскинувшийся на левом берегу Днепра, старик сошел с трассы и спустился к реке. Старик не спешил попасть в город, так как только начал отходить от шума и многолюдности предыдущего города. Этот день Александр Петрович решил провести на берегу Днепра, а завтра, когда солнце окрасит горизонт золотом, он отправится в Кременчуг, после которого собрался вернуться домой к семье.

Александр Петрович скользнул взглядом по противоположному берегу Днепра, затем перевел взгляд на собаку, лежавшую у его ног.

— Завтра, Шарик, мы посетим с тобой Кременчуг, а послезавтра, может даже и завтра, отправимся в обратный путь, только вот идти мы уже будем не по правому берегу Днепра, а по левому, — старик махнул палкой куда-то вперед, словно показывая собаке предстоящий путь. — Не будем нигде задерживаться. Пойдем прямо домой. Нечего нам с тобой медлить. Ведь так?

Старик погладил собаку и улыбнулся. Улыбка получилась грустная. Вот уже второй день Шарик отказывался есть. Старик заметил, что за последнюю неделю собака стала какой-то вялой и пассивной, больше предпочитала лежать и спать, чем двигаться. Даже сейчас, когда старик ее приласкал, единственной ее реакцией было едва заметное движение хвоста. Шарик положил голову на ноги старику и устремил взгляд на Днепр. Казалось, то, что говорил старик, его нисколько не заботило.

Старик вздохнул и посмотрел на город справа, огромный и серый, шумный и многолюдный. Словно щупальце неведомого чудовища, часть города перекинулась на правый берег реки, тем самым отвоевав у природы значительный кусок земли.

Отвернувшись от серой массы города, старик снова посмотрел на собаку. Волнение за Шарика ни на миг не отпускало его. Он не так боялся за себя, как за собаку, своего единственного друга, который теперь мало походил на того Шарика, с которым он покинул дом. Таким как сейчас старик его никогда не видел и это пугало. Шарик был не здоров. Старик понимал это, но сделать ничего не мог.

Старик перевел взгляд на воду и провел концом палки по поверхности. По воде пробежалась рябь, и спустя мгновение поверхность вновь стала гладкой, как зеркало.

— Я знаешь, что подумал, Шарик, — сказал старик и полез к кульку. — А давай-ка перекусим. Я последний раз ел вчера утром, да и ты давненько не ел. Поешь, так может, и здоровье поправишь.

Старик достал из кулька остатки хлеба, кефир и пачку собачьего корма. Открыв пачку с кормом, старик высыпал его содержимое на землю рядом с собакой.

— Давай, братишка, покушай, — сказал старик и слегка подтолкнул голову Шарика в сторону корма.

Собака приблизила голову к корму и принюхалась, затем отвернулась и вернула голову на колени старику.

— Что ж это такое? — пробормотал старик. — Давай, Шарик, поешь хоть немного.

Но все уговоры старика были напрасны. Собака закрыла глаза и, казалось, заснула.

— Может, еда тебе не по душе. А давай я тебе кефирчика налью с хлебом. Может, такая еда тебе больше по душе будет.

Старик достал из кулька одноразовый стаканчик, который купил еще в Борисполе, и наполнил его кефиром, затем накрошил туда хлеба и подсунул под нос собаке.

— Давай, дружок, поешь.

Собака открыла глаза и принюхалась, после чего лизнула содержимое стакана и снова закрыла глаза.

— Ну, вот видишь, — обрадовался старик. — Давай еще поешь, потом поспишь.

Радость старика пошла на убыль после нескольких безуспешных попыток накормить собаку. Шарик не желал есть. Старик почувствовал, как на глаза навернулись слезы.

— Что ж с тобой такое-то? — всхлипнул старик, поглаживая собаку по холке. — Хоть немного поел бы. Ну да ладно. Не хочешь, значит, не хочешь. Может, потом поешь.

Старик отставил стакан в сторону, после чего взял ломоть хлеба и засунул в рот. Сделав несколько жевательных движений челюстью, он понял, что и ему наполнять желудок не слишком-то охота. Тем не менее, старик заставил себя доесть кусок хлеба, затем сделал два глотка из бутылки, закрыл ее крышкой и бросил на кулек.

Перекусив, старик лег на спину и закрыл глаза. На душе было тревожно. И не только из-за Шарика. На дворе стоял апрель. Старик думал о том, успеет ли он вернуться домой прежде, чем смерть настигнет его. Прогнозам врачей, обещавших ему полгода жизни, он не слишком доверял. Старик знал, что врачи — обычные люди, им свойственно ошибаться, как и другим людям. Поэтому полгода жизни могли превратиться для него в пять месяцев жизни, а то и меньше, но могли — в семь и даже восемь. О последнем раскладе старик мог только мечтать. Тогда бы он, конечно же, успел вовремя вернуться домой. Но все дело в том, что старик не был провидцем, он не мог видеть будущее, хотя бы свое, поэтому единственное, что ему оставалось это верить и надеяться. Старик так и поступал, он верил и надеялся, что увидит семью прежде чем…

Старик открыл глаза и посмотрел на нежно-голубое небо, словно необъятный океан раскинувшееся перед взором. Мелкие поросли белых облаков были настолько редкими, что совсем не защищали от теплых лучей полуденного солнца, которые, словно водомерки скользили по телу старика, ни на миг не желая упускать его из виду.

— Жизнь, — пробормотал старик. — Для кого-то ты борьба, для кого-то — игра. А для меня ты познание. Не потому ли человек и создан любопытным существом, чтобы познавать? Ведь только через познание он может развиваться, только через познание он может познать истину. Не создай матушка-природа человека таким, каким создала, стал бы он тем, кем стал — существом, способным через познание и развитие достичь совершенства. Если лишить ребенка