Обязан жить. Волчья яма - Борис Силаев

— А что ж ты в двадцатом году под знаменем батька Корня ходил?

— То не простое дело, — с горечью проговорил дядько Иван. — Пока шла война с беляками, еще можно было терпеть. А як она подошла к концу, а нужда не покидает, что нам делать? Есть в хате нечего, топить нечем, детки плачут, жинка сохнет. Из-под стрехи вытащил куцак, направился в лес. Что награбил — все мое.

— А теперь народ не пойдет за Корнем?

— Нет! То он, Корень, и лютует с той причины. Мужик за Советскую власть. Она правильно людям говорит: живите мирно, сейте хлеб, любите землю. Она же землю нам и дала! А бандит нам белый свет застит.

— Это ты правильно сказал, дядько Иван. Дай время, Корня я возьму.

Они замолчали. Ветер задувал на чердак, неся с собой капли дождя. Дышать было легко, запах сухой полыни и мяты кружил голову. В соломенной крыше суетились тихие мыши, осыпая со стропил тонкую пыль…

Лазебник нагрянул совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, даже не позвонив по телефону. Глоба услыхал знакомый гудок губмилицейского «форда» и, перескакивая через несколько ступеней, выбежал во двор — по улице споро катил черный автомобиль с натянутым верхом, по бокам его рысили конные милиционеры, Глоба распахнул ворота, и вся эта тяжело дышащая, пыхающая дымом, заляпанная грязью кавалькада заполнила усадьбу. Всадники спешивались, отпускали конские подпруги, сразу же тянулись за табачком — погреться от пронизывающей сырости. Из машины вылез Лазебник, а за ним всегда неунывающий Кныш, солидный Замесов со своей неизменной трубкой, Сеня Понедельник — по-мальчишески быстрый, с нестерпимой голубизной наивных глаз.

— Встречай, Глоба — весело загудел баском Лазебник, дружелюбно протягивая Тихону обе ладони. — Не ожидал? Ты не обижайся… Так оно будет лучше — меньше любопытных глаз… Я тебя прошу: покорми людей, дай им чуток отогреться.

— Будет сделано, Семен Богданович, — ответил Глоба, с легким недоумением оглядывая двор, заполненный вооруженными людьми. — Мне свой взвод готовить?

— К чему? — хитро сощурился Лазебник.

— Так неспроста вы к нам такой компанией.

— Нет, ты своих людей не беспокой. Я слыхал, вам тут живется тревожно. Мы управимся своими силами.

— Если не секрет, — осторожно спросил Глоба, — что намечается?

— Помнишь, Глоба, я тебе обещал когда-нибудь показать настоящую работу? — напомнил Лазебник. — Так вот, время наступило.

— Значит, решили без меня? — оскорбленно проговорил Глоба.

— Ты в амбицию не ударяйся, — почти попросил Лазебник и даже тронул Тихона за плечо. — Не надо… Мы твоих планов не нарушаем. Работай в своем направлении.

— Как же это так? — вспыхнул Глоба. — В моем уезде… Я тут все готовлю к обезвреживанию банды… А вы с налету?

— Бог его знает, сколько ты еще с ней будешь возиться, — добродушно сказал Лазебник. — А у нас возникла надежда покончить с Корнем одним ударом. Мы по своим каналам узнали о встрече бандитов с богатеями села Двуречье в хате кулака Зарывайко сегодня ночью. Сил у меня вполне достаточно, чтобы окружить то село.

Стоящий рядом сотрудник Замесов чуть заметно качнул головой.

— Думаю, что они уже знают о нашем приезде.

— Мы выступим ночью, — уже с раздражением буркнул Лазебник.

— Вам, конечно, виднее, — с легким сомнением в голосе пробормотал Замесов и пошел к милиционерам, старательно обходя лужи, чтобы не испачкать до желтого горения начищенные заграничные ботинки с крагами.

Кныш посмотрел на серое небо и вздохнул:

— Погода не располагает… Небось, сидят те бандиты в лесу и носа не кажут.

Пожалуй, из приехавших в машине только Сеня Понедельник радовался — подумать только: риск, звон ножен клинков, звяканье шпор, усталое фырканье лошадей, слова команд. Все пьянило его сердце. Он страшился того, что должно было произойти ночью, и в то же время ждал его с нетерпением, чтобы проверить себя в испытании, каким-то отчаянно храбрым поступком убедить всех окружающих людей в своих исключительных качествах, в которых он сам, Сеня Понедельник, ничуть не сомневался.

— Я никогда в селе подолгу не был, вот честное слово, — оживленно говорил он Глобе. — Всю жизнь провел в городе. К вам в тот раз приезжали, но все время мимо сел. Все время мимо и мимо. А какие леса кругом. Поля огромные, как море. Море я еще увижу. Вы думаете будет жестокая стычка?

— Не приведи бог, — холодно, с неприязнью бросил Глоба и пошел к флигелю. Лазебник стоял у крыльца, картинно облокотившись о перила, распахнув длиннополую шинель и молодцевато сбив на затылок суконный шлем. Маня, сидя на верхней ступеньке, слушала его с улыбкой.

— …Не собираетесь возвращаться? Мы до сих пор не можем простить Глобе, что он умыкнул самую красивую девушку. Как вам тут живется? Я думаю, придет время и вашего мужа переведут в город. Он на хорошем счету. Я это вам говорю от чистого сердца. Могу повторить ему самому. Ты слышишь, Глоба?

— Вас можно на минуту? — потребовал Тихон, и Лазебник, бросив на него раздраженный взгляд, отошел в сторону.

— Ты хочешь меня отговорить от ночной операции? — первым спросил он Глобу. — Даже если она не принесет пользы, вреда от нее не будет. Ведь каждому ясно, — Лазебник строго выпрямился, полоснув Тихона презирающим взглядом, — что следует бороться с бандитами активными действиями, а не путем поддержания личных приятельских взаимоотношений.

— Что вы имеете в виду? — оторопел Глоба.

— Твою встречу с Корнем на проселочной дороге. С каких пор эти мерзавцы выпускают из западни своих заклятых врагов? Тем более, в чине начальников уездной милиции? Молчишь? Может быть, ты и квит с тем бандюгой, но перед Советской властью ты в большом долгу!

У Глобы перехватило дыхание, он сцепил зубы, на секунду прикрыв веки. Потом сказал ледяным тоном, чувствуя на своем лице взгляд Лазебника:

— Да, они нас подловили… И могли всех перестрелять, точно куропаток.

— Однако, этого не произошло?

— Как видите…

— За какие же такие пироги?

— Думаю, их было не так уж много.

— Может быть, ответная услуга за освобождение жены?

— Не исключено.

— Одолжение за одолжение?

— Если видите в том служебное преступление — арестуйте меня.

— И не подумаю! Я не сниму ответственность с тех, которые имели несчастье поручиться за тебя. В первую очередь я подразумеваю Рагозу.

Лазебник отвернулся и направился к машине, явно не желая больше говорить. Тихон беспомощно поглядел ему вслед, тот шел к «форду», непримиримо выпрямив спину, сердитыми толчками колена отбрасывая звенящие ножны старинной шашки.