Демон движения - Грабинский Стефан

____________

* Неаполитанская цветочница (ит.).

- 371 -

И потекли дни тихого счастья.

Те совместные путешествия по длинным большакам, изнурительные от клубящейся пыли и дорожного праха, те ночевки в придорожных заведениях, ночи, проведенные где-то на краю поля под шатром неба! Эх! Боль сжимает сердце, глаза мутнеют от слез... Прошло, все прошло...

И в искусстве Яна тогда произошли изменения. Перестали пылать на окоеме злобные маски, перестали щериться на людей улыбки огненных тварей. Подобрели развлечения пиротехника. Перед глазами зрителей горели теперь голубые огни умиротворения в ореоле лазурных пламен индия и каломеля, расшивали узорами плащ ночи нежные ирисы, склоняли чашечки тюльпаны, раскачивали веера сочной баритовой* зелени длинноволосые пальмы...

Ян начал вести оседлую жизнь. Построил большой белый дом над берегом реки, насадил вокруг финики, лимоны, апельсины. Внутри устроил мастерскую, нанял нескольких помощников. В больших бочкообразных сводчатых печах плавил металлы, прокаливал в тиглях, прогонял их через все состояния.

Марита преданно стояла рядом с мужем: растирала пестиком смеси для зарядов на мраморных плитках, размешивала роговой лопаточкой препараты, с женской осмотрительностью начиняла пустые гильзы и патроны. Гудели топки, кряхтели мехи, шумно пенились реторты.

На плоской крыше дома мастер обустроил пиротехническую лабораторию для огневых проб; здесь подвергал свои творения суровым испытаниям, прежде чем выпустить их в свет, людям на удивление и восторг.

Ибо Ян пожелал возвысить свое огненное мастерство до вершин великого святого искусства; не хотел быть шарлатаном, как другие его бродячие собратья, цирковым потешником, стреляющим в небо ракетами лишь для забавы и блажных увеселений. Старался вложить в огневое дело мысли свои, выразить в бурных и шумных пламенных извержениях свои чувства, грезы и красочные сны. Его по¬

____________

* Индий, каломель, барит - минералы, применяемые в пиротехнике для получения разноцветных огней.

- 372 -

ражало несовершенство средств, снедала боль и тоска по чему-то большому и прочному. И безбрежная грусть ледяным саваном ложилась на сердце всякий раз, когда он видел в небе прекраснейшие из своих огней. Ибо ведал, что мгновения чуда кратки, словно проблеск молнии, что спустя несколько мгновений погаснет световое произведение и падет к его ногам метеоритным шлаком.

И тогда из тоски, окутавшей его в полдень жизни, родился величественный и смелый замысел, который должен был стать единственным в своем роде шедевром, бессмертным и непреходящим творением пиротехника Яна.

Зародился он в тиши семейного счастья и залег глубоко на дне души. Окутала его тайна святости и какая-то особая застенчивость. Ян не открыл его даже жене.

С того чудесного часа зарождения каждый день вечерней порой, когда уже остывали реторты, огонь угасал в топках и товарищи по работе расходились по домам, закрывался мастер в опустелой мастерской. Когда через час-другой выходил из потайного помещения, лицо его выглядело удивительно изменившимся и бледным, а в глазах стояла возвышенная задумчивость. На вопросы жены отвечал невнятно, обещая все раскрыть как-нибудь потом.

Но известно, что женщины любопытны. Не в состоянии совладать со своей нетерпеливостью, прокралась Марита под вечер в мастерскую и спряталась за железной перегородкой, которая отгораживала доступ к печи от ниши для руды. И узрела вещь удивительную.

Убедившись, что двери хорошо закрыты на все засовы, Ян нажал пальцем в определенном месте на стене; и тогда открылся выдолбленный в ней тайник, откуда он извлек большую хрустальную чашу, наполненную какой-то пурпурной жидкостью, в которой плавала черная круглая субстанция. Поставив препарат перед собой на столе, закатал рукав, царапнул кожу острием ножа выше локтя и выпустил в жидкость несколько капель крови. Затем, перевязав руку, склонился над чашей, касаясь черного шара пальцами обеих вытянутых рук. Глаза его медленно остекленели, белки закатились, конечности затвердели, как дерево,

- 373 -

и... он уснул стоя. В какой-то момент выпрямленные руки поднялись вверх и неподвижно застыли над чашей. Тогда черный шар, будто притягиваемый таинственной силой, вынырнул из жидкости и, качнувшись несколько раз над ее поверхностью, свободно завис в воздухе. Мастер спал каменным сном.

Перепуганная Марита не шевелилась. Какое-то смутное предчувствие шептало на ухо, что его сейчас нельзя будить, нельзя трогать. Поэтому ждала, затаив дыхание. А когда долгий час наконец подошел к концу, по телу Яна пробежала дрожь, руки легко затрепетали в воздухе, а застывшие ладони снова косо склонились над чашей. Тогда шаровидная масса медленно погрузилась обратно в рубиновую жидкость. Ян пробудился.

С того вечера Марита перестала расспрашивать мужа. Единожды утолив женское любопытство, она не стремилась постичь суть тайны; была охвачена страхом и тревогой. Поэтому держалась подальше от «Яновых таинств».

Так проходили их лета в тиши и счастье умиротворения. Слава мастера тем временем широко распространилась, расходясь все более широкими, все более мощными кругами. Отовсюду стекались мудрые и сильные мира сего, а равно смиренные и малые, чтобы дивиться искусству пиротехника из Белого Дома. Неизмеримо вырос он в глазах людей...

Пока не пришли дни печали и траура. Однажды утром тяжело заболела Марита. Какая-то убийственная лихорадка предательски овладела ее молодым телом. Она краснела и бледнела попеременно от горячки и холода. Три дня боролась за жизнь, боролась с болезнью, чтобы под утро четвертого тихо отойти в загробный мир на руках Яна...

Смолкла на годы песня мастера огня. Каменная боль воцарилась в сердце, укрыла скорбным трауром тоскующую душу. Умолкли голоса товарищей в пиротехнической лаборатории, стихли веселые песни работников. Зияли жерлами отверстий остывшие печи, дремали в залежах пыли заброшенные тигли, паутина оплела пустые реторты. Ян забылся в боли, застыл в тупом отчаянии.

- 374 -

Пока не освободил его любящий дух Мариты... Она явилась ему в ясную декабрьскую ночь посреди опустевшей лаборатории, в один из тех долгих одиноких часов, которые он теперь проводил впустую, запершись в четырех стенах.

Появилась, прелестная и чистая, с ангельской улыбкой на лице и, положив ему руку на голову, произнесла шепотом:

— Встань и свидетельствуй миру о потусторонних делах.

Возглас радости вырвался из груди Яна, и он протянул руки, чтобы обнять ее; но светлое видение развеялось у него на глазах. Только откуда-то издали, будто дуновение ветра, донесся до него тихий вздох...

И вновь взялся он за духовный труд. Из мастерской пиротехника на небо начали ложиться могучие проекции страстно увлеченной влюбленной души, уже осененной потусторонней радостью: это была какая-то молитва, величественная в своей безграничной кротости, какое-то неизмеримое погружение в надмирную музыку. Брошенные в межпланетное пространство огни расцветали мистическими литаниями духа, чистыми хоралами сердец, небесными ангельскими концертами. Колдовские снаряды, вышедшие из кузни Белого Дома, достигнув свода небес, разлетались по окоему фалангами световых творений, какими-то процессиями пилигримов, движущихся к неведомой цели в мир иной...

И шли по небу эти ясные фигуры в безграничной печали, теплились некоторое время в праведном напряжении, а затем, истощенные слишком длинной дорогой, умирали и гасли...

Их творец смотрел на эту сердечную муку, и с еще большим рвением работал над главным делом своей жизни. И вышло так, что окончил его к тому времени, когда у него уже поседели волосы на висках, когда уже согбенный годами, пожелал опочить вечным сном.

Тогда созвал на представление множество людей из городов и сел и пригласил их сесть в полукруглом каменном амфитеатре на морском берегу. А сам, встав на подмостках в центре круга, над плеском вздыбленных волн, среди смертной тишины, начал действо.