Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вышедши на берег, я тотчас вспомнил о матушке; она не могла ехать с нами на корабль и в смертельном беспокойстве ожидала, чем кончится суд. Батюшка и капитан Стенбау начали толковать о приготовлениях к большому обеду, которым они хотели праздновать мое оправдание, а я побежал к дому, где мы остановились. В два прыжка очутился я у дверей матушкиной комнаты и почти вышиб их. Матушка стояла на коленях и молилась обо мне.
Я еще не успел выговорить ни слова, как она увидела меня, протянула ко мне руки и вскричала:
— Спасен! Спасен! О, я счастливейшая из матерей!
— А от вас зависит сделать меня счастливейшим из сыновей и мужей.
XXXI
Можно представить себе, как удивилась матушка, услышав такой ответ, и с беспокойством начала меня расспрашивать. Минута была такая благоприятная, что я тотчас приступил к объяснению, которое нарочно отлагал до тех пор. Пользуясь отсутствием батюшки и моих товарищей, я подробно рассказал ей свои приключения с того времени, как бежал из Константинополя и до того дня, когда получил в Смирне последнее ее письмо.
Разумеется, что этот рассказ возбудил самые сильные ощущения в сердце матушки. Я держал ее за руку, и, когда рассказывал о нашем сражении с пиратами и о том, как я чуть не потонул, рука ее трепетала. Когда я говорил о смерти Апостоли, слезы лились из глаз ее. Она не знала Апостоли, но он был ей не чужой: он спас жизнь ее сыну.
Наконец я дошел до прибытия нашего на остров Кеос; изображал свое любопытство, желание, рождающуюся любовь к Фатинице. Я описал ее матушке такою, какова была в самом деле, то есть ангелом любви и чистоты. Я говорил, как она твердо верит моему слову, как она предалась на мою волю, когда я объявил, что хочу самолично просить благословения моих родителей. Я представил матушке, как должна страдать теперь бедная Фатиница, когда она уже пять месяцев не имеет обо мне никаких известий и ее поддерживает только одно убеждение, что я люблю ее столь же горячо, как она меня. Потом я стал на колени, схватил матушкины руки, целовал их и умолял не доводить меня до ослушания.
Матушка была так добра и так любила меня, что хотя вся эта история, по нашим нравам, должна была казаться ей чрезвычайно странною, однако же я видел ясно, что дело на половину уже решено в мою пользу. Для женщин в слове «любовь» столько прелести, что они им всегда увлекаются, сначала на свой собственный счет, а после на чужой. Но оставалось еще уговорить отца моего; конечно, я не мог сомневаться в нежной любви его ко мне, но невероятно было, чтобы он легко сдался. Батюшка весьма уважал древность фамилий и всегда желал, чтобы я женился на какой-нибудь знатной девушке; правда, Константин Софианос, как и все Майноты, вел свое происхождение прямо от Леонида, но батюшке, верно, показалось бы, что ремесло пирата не совсем соответствует знатному имени. Что касается до матушки, то она тотчас поняла, что когда Фатиница будет в Лондоне отличаться своей красотою в светских обществах, или в Виллиамс-Гаузе услаждать наш домашний круг своим милым характером, никто не вздумает доискиваться, чем занимаются на Киосе потомки спартанцев. Притом я говорил ей, что от этого брака зависит счастье всей моей жизни, а мать никогда не считает невозможным того, что может составить благополучие ее сына. Матушка обещала все, чего я хотел, и взялась вести переговоры об этом важном деле с батюшкой.
В это самое время батюшка и Джемс пришли за мною, потому что капитан Стенбау, ссылаясь на то, что я служил под его начальством, настоял, чтобы обед по случаю моего оправдания дан был на «Трезубце», и батюшка принужден был согласиться; впрочем, я думаю, что он очень рад был хоть еще раз в жизни пообедать на корабле по-офицерски.
Батюшка просил, чтобы Тому позволили обедать с матросами; разумеется, капитан охотно на это согласился. Мы взяли Тома с собою, и я тотчас познакомил его с Бобом. Эти два морских волка с первого взгляда поняли друг друга, и через час они уже были такими друзьями, как будто двадцать пять лет на одном корабле служили.
Это был один из самых счастливых дней моей жизни. Свободный и оправданный, я снова очутился между своими добрыми товарищами, когда так долго думал, что мне уже не видать их. Капитан Стенбау был так рад, что с трудом поддерживал свое достоинство. Что касается до Джемса, то, как ему важничать было не для чего, он с ума сходил от радости. После обеда он рассказал мне, что тотчас догадался, зачем я поехал на берег в день дуэли моей с Борком. Боб сам утвердил его в этой догадке, рассказав, как я с ним прощался и что говорил ему при этом. Как скоро капитан возвратился, Джемс просил позволения ехать на берег с Бобом по весьма важному делу с тем, чтобы с него не взыскивали, если он воротится поздно ночью. Стенбау сначала не пускал было его, но Джемс поклялся честью, что ему нужно быть на берегу, и тогда он согласился.
Джемс пристал к берегу в том самом месте, где я простился с Бобом, и они прямо пошли на галатское кладбище. Они вскоре наткнулись на труп Борка, и тут Джемс увидел, что догадка его была справедлива; да если бы он и мог еще сомневаться, то убедился бы, осмотрев шпагу, которою лейтенант был проколот, и увидев, что это моя шпага.
Он поднял шпагу Борка, лежавшую подле него, и осмотрел ее, чтобы видеть, не ранен ли я. Не заметив на ней крови, он успокоился. Джемс, так же, как и я, не слыхал, что лейтенант переведен от нас, и потому догадался, что я, зная, какая судьба ждет меня на корабле, никогда уже не возвращусь.
Джемс остался на кладбище, а Боб послал искать кого-нибудь, кто бы взялся вывезти труп Борка. Он скоро возвратился и привел с собою грека и осла; тело взвалили на одно из этих животных и все трое отправились к воротам Топчханэ, где стоял наш баркас.
Все на корабле тотчас догадались, что Борка убил я. Притом на другой день еврей привез мои письма и, к большой радости экипажа, объявил, что я уже теперь избежал наказания.
Капитан тотчас написал донесение об этом деле, стараясь, сколько можно, оправдать меня; ко тут было обстоятельство, которого ничем смягчить было невозможно. Я убил своего начальника, и, следовательно, по законам всех стран в мире, заслужил смертную казнь. Это очень огорчало доброго капитана, и он был весьма печален до тех пор, пока не получил предписания возвратиться в Англию, потому что при этом предписании приложено было уведомление о том, что Боше переведен на другой корабль. Это, как я уже говорил, придало совсем другой оборот моему делу, и с тех пор рее были уверены, что я буду оправдан.
Мы воротились домой довольно поздно. Прощаясь с матушкою, я напомнил ей, что она обещала постараться за меня, и оставил ее одну с батюшкой.
- Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов - Героическая фантастика / Прочее / Прочие приключения
- Царевна, спецназ и царский указ - Наталья Филимонова - Прочие приключения / Фэнтези / Прочий юмор
- Трое в одной лодке, не считая собаки - Джером Клапка Джером - Классическая проза / Прочие приключения / Прочий юмор
- Баллады о Боре-Робингуде: Из России – с приветом - Кирилл Еськов - Прочие приключения
- Учитель фехтования - Александр Дюма - Прочие приключения
- Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 3 - Александр Дюма - Прочие приключения
- Людовик XV и его эпоха - Александр Дюма - Прочие приключения
- Женитьбы папаши Олифуса - Александр Дюма - Прочие приключения
- Братья Кип (сборник) - Жюль Верн - Прочие приключения
- В четыре сорок из ЛЮБЕРЕЦ - Владимир Буров - Прочие приключения