Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки - Маркус Вольф

Андропов приветствовал нас в костюме. Он выглядел бледным и расслабленным. Он никогда не производил впечатления человека, часто бывающего на свежем воздухе. Мильке и Андропов в соответствии с протоколом удалились для короткого разговора с га азу на глаз. Между тем сопровождавший нас руководитель разведывательной службы Владимир Александрович Крючков доверил мне государственную тайну: болезнь его шефа была серьезной. Был нужен совет компетентного немецкого уролога.

Это была плохая новость. Я высоко ценил политические и аналитические способности Андропова. Среди посвященных он считался реальным преемником больного Брежнева. Советский Союз, его союзники и прежде всего все более угрожающее международное положение требовали в Кремле здорового человека масштаба Андропова. Я возлагал на него большие надежды.

В своей обычной трезвой манере Андропов сделал так, чтобы церемония награждения прошла быстро и без громких слов. После этого у нас начался разговор о ситуации в связи с конфликтом Востока и Запада. Никогда до сей поры я не видел Андропова столь серьезным и подавленным. Он обрисовал очень мрачный сценарий, по которому атомная война представляла собой реальную угрозу. Его трезвый анализ подводил к выводу, что правительство США всеми средствами стремится к ядерному превосходству над Советским Союзом. Он процитировал президента Картера, его советника Збигнева Бжезинского и представителей Пентагона, высказывания которых сводились к тому, что при определенных обстоятельствах упреждающий удар против Советского Союза и его союзников представляется оправданным.

Малооптимистичным было высказывание Андропова и о положении в Афганистане. Я осторожно поинтересовался, не предполагается ли закончить авантюру в Афганистане. Он меня тотчас же понял и сказал как-то отстраненно: “Теперь мы уже не можем отступить”. Человек, который, по моим соображениям, более чем кто-либо другой в советском руководстве стремился к разумной политике, реформам и разрядке, казалось, искал ответ на стремление Запада к превосходству только лишь в политике силы. Итог его анализа был таков: “Сейчас не время обнаруживать слабость”.

Это было и однозначным предостережением руководству ГДР. Андропов дал понять, что советское руководство с большим недоверием следит за тайными переговорами на различных уровнях между германскими государствами. О важных переговорах нашего руководства с Бонном товарищи в Кремле не были информированы или информированы не полностью, особенно о подготовке встречи Гельмута Шмидта с Эрихом Хонеккером. Андропов предостерег от ошибочной оценки западногерманского канцлера. На мое замечание, что, по нашей информации, складывается все-таки неоднозначное представление о внешней политике Шмидта, он сказал: “Да, у этого человека два лица. Но фактически он стоит на стороне американцев. С ним не следует вести переговоры на высшем уровне”.

Характеристика Шмидта как человека с двумя лицами не противоречила нашему представлению о нем. Бундесканцлер принадлежал к духовным отцам “двойного решения” НАТО, которое теперь делало непредсказуемо опасным развитие конфликта Запад — Восток. Именно Шмидт после соглашения между Вашингтоном и Москвой об ограничении количества межконтинентальных ракет спросил: а как же теперь будет выглядеть защита Западной Европы?

Ответ был дан НАТО в конце 1979 года решением разместить ядерные ракеты в четырех западноевропейских странах, в том числе в Федеративной республике, если Советский Союз не уберет свои ракеты из ГДР и западной части России. Правда, в сообщениях наших источников были признаки того, что бундесканцлер сам стал опасаться тех ракет, которые он же попросил. Однако перед общественностью в противоположность большей части своей партии он выступал бескомпромиссным защитником “двойного решения” НАТО и противником движения за мир.

От Герберта Венера к нам поступали все более драматичные предостережения о возрастающей опасности войны. Через наши связи с Венером мы получили строго доверительный документ председателя парламентской фракции СДПГ. В нем он высказал следующее предположение: “ЦРУ посеяло бациллы возможной войны между двумя германскими государствами. Это не выдумка. Нейтронные бомбы скроены для Рура и Берлина. Я разделяю скепсис Шмидта относительно Картера. Не потому, что у него темные намерения, а потому, что он способен использовать любой вариант. Эта позиция вполне может обернуться боком”.

Но Вольфгангу Фогелю Венер представил совершенно негативный облик Шмидта. Он полагал, что человек, которому он помог стать канцлером, действует в русле “авантюрной” политики США. Это опасение он довел до сведения “друга своей юности” Эриха Хонеккера.

Теперь, по прошествии лет, опасение войны, которое возобладало в начале 80-х годов, может показаться преувеличенным. Однако в Бонне и Восточном Берлине лица информированные и мыслящие были тогда серьезно озабочены. Эту озабоченность разделяли и многие граждане в обоих германских государствах. “Шпигель” вышел в 1980 году с заглавной статьей под названием “Как в августе 1914-го? Страх перед большой войной”. Сравнение с обстановкой накануне первой мировой войны, когда великие державы неудержимо двигались к вооруженному конфликту, сами его, в сущности, не желая, было, согласно нашим источникам, предметом дискуссии ответственных политиков. Однако, вопреки разумному подходу, власть имущие и на Востоке, и на Западе, казалось, были подвержены фатальному давлению. Москва и Вашингтон требовали также от своих немецких союзников подчиниться своей конфронтационной логике.

Министр иностранных дел ГДР Фишер вернулся после встречи со своим советским коллегой Громыко с такими же впечатлениями, которые оставила у меня встреча с Андроповым. Предложения нашего, руководства о развитии отношений с ФРГ были в Москве практически проигнорированы. То, что Громыко хоть как-то их воспринял, можно было понять лишь по его недоверчивым «опросам.

Эрих Хонеккер уже давно отказался от слепого подчинения Москве. Без колебаний он следовал своему курсу расширения контактов ГДР и Бонна на высшем уровне. Он упрямо стремился к осуществлению своей мечты — быть встреченным в Бонне на красном ковре под звуки гимна ГДР. Столь же значительным для него было возвращение в родной Саар, где он под руководством Герберта Венера когда-то организовывал борьбу против национал-социалистов.

Важнейшей целью интенсивных политических контактов между Бонном и Восточным Берлином было, конечно, создание, в противоположность атмосфере иррациональности в отношениях двух великих держав, некоей общегерманской оси разума.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});