Хлопок одной ладонью. Том 2. Битва при Рагнаради [OCR] - Василий Звягинцев

— В горах все бывает…

А когда мы заплутались и поднялась общая тревога — и с собаками нас искали, и с вертолетов, как раз Руслан и встретил нас, уже на обратном пути, и вывел. Очень переживал, когда нас изгоняли «грязной метлой», чтоб другим неповадно было.

И, похоже, действительно «глаз на меня положил», пусть и был лет на восемь старше, армию давно отслужил. Приезжал несколько раз тем самым автобусом Грозный — Минводы, стоял у ворот гимназии. Случайно, мол, тут оказался. Раза два проводил до дома, а чаще просто смотрел издалека. Думал, я не замечаю, а не заметить было нельзя: такая мощная аура привязанности и желания. Потом исчез навсегда…

Неужели, правда, был он? Страдал, страдает и даже с того света старается помочь?

Нет, совершеннейшая ерунда. Из другого времени был тот Гериев, из другого мира. Да и что между нами общего — чеченец из дальнего аула и казачка из «хорошей семьи», дипломированный лингвист…

Психоз это, психоз, скорее бы Ляхов приезжал, лекарство, может, пропишет.

Или в том мире тоже живет такая Любченко? Гериев, умирая, говорил Вадиму: «Я тебя в бинокль увидел, узнал, капитан, в одной армии служили…»

Занятно. И недоступно здравому рассудку. Коли так, бояться мне или нет? Кривая, косая, зигзагообразная вывезет?

Стол был накрыт на втором, или не знаю, не разобралась в переходах лестниц, первом-бис, подвесном этаже? Статуи почти те же, лианы вокруг, сплошные окна, выходящие во внутренний двор. Откуда-то доносится ненавязчивая музыка. У стола — не стулья, а кушетки с высокими спинками и грудой подушек, трапезовать следует полулежа, опять как в Риме. Не знаю, может, и лакеи с кисточками из гусиных перьев для скорейшего облегчения желудков от избытка деликатесов прятались за колоннами? Не видела.

Меню, многообразное и живописное, меня занимало не слишком. Быстрее бы, подняв и сдвинув бокалы, расслабиться, поговорить, потом снова думать.

Вдруг вспомню и этого Валентина, как вспомнила Гериева?

Привстав, он наполняет бокалы из тонкой черной бутылки, рука чуть подрагивает, совсем непонятно отчего. Говорит со мной, незначащие любезности изрекает, а в глаза старается не смотреть. Да еще и суетливость появилась, хозяину такого дворца пристойная ли? Даже у Эвки глаза забегали — на него, на меня, снова на него. Еще взревнует, упаси бог.

Удивительно, но по мере развития банкета напряжение только нарастало. Бокалов по пять уже выпили, пусть и очень легкого, игристого вина. Изумительного вкуса, только сейчас поняла, в чем разница между ценой — два рубля бутылка или две тысячи!

Он не выдержал первым.

— А не пойти ли нам покурить?

Эва с готовностью сбросила ноги с кушетки. Валентин тут же напрягся лицом, губы затвердели и скулы.

— Эвелин, ты обещала, что бросила навсегда! Лицо у нее сначала стало обиженным, но сразу же в глазах засверкали льдинки. Да, не в свои дела я влезла. Я еще подумала, не жалеет ли она, что пригласила меня к себе. Но теперь, дорогая, от тебя уже ничего не зависит и от меня тоже, наверное. Понеслось… Очередной незаметной дверью среди лиан мы прошли в его кабинет, так я догадалась. Помещение, похожее на иллюстрацию к роману про капитана Немо. Книжные шкафы до потолка по всем четырем стенам, письменный стол, кресла, камин, разумеется. А вот дивана, на котором он мог бы меня соблазнить — нет.

Глупая мысль, или я, уходя, прихватила с собой последнюю эмоцию Эвы? Что удивляться? Как еще ей думать? Привела в дом совершенно незнакомую женщину, укрыть, обогреть, и тут же твой мужчина (за которого ты все время боишься, не бросит ли, не отправит обратно в Париж) запал на нее и повлек в глубины дома. Я бы тоже психанула, безусловно. Да еще и с шумом! Но у нее другое положение.

Валентин указал мне на кресло, подвинул открытую коробку сигар.

— Что вы, я такого никогда…

— Оставьте. Сейчас все по-настоящему светские женщины курят только сигары. Самый писк! И очень полезно для здоровья…

Я послушалась. Он помог мне ее раскурить. Да, действительно, совершенно новое впечатление.

Пока я училась, Валентин сидел напротив, молчал. Ждал, наверное, что я заговорю первая. О чем? Я его еще «не признала», пусть и мелькали между нами какие-то флюиды, намеки на воспоминания-ассоциации. И тоже молчала, из упорства, наверное, или из последней попытки сохранить самоконтроль.

Вдруг меня осенило! Я увидела на краю стола телефонный аппарат и вспомнила, что так и не позвонила Майе.

— Разрешите? — и, не дожидаясь ответа, набрала номер телефона в доме Ларисы. Пять, десять, пятнадцать гудков — ничего и никого. Гуляют в городе или?..

Валентин сочувственно наблюдал за моими действиями. Дождался, когда я разочарованно положу трубку, ни одним движением, ни одним словом не выразил отношения к предпринятой попытке. Кивнул, словно сам себе, когда я снова откинулась в кресле, и заговорил.

Как жаль, что не было у меня диктофона. Так кто знал?

Что он начал нести, плести, не знаю, как еще выразиться. Словно бутылку водки выхлестал, не закусывая, и прорвало сдерживаемые чувства!

Ошеломленность от услышанного не позволила мне и половины смысла уловить в его сумбурном рассказе, мольбе, покаянии — не знаю.

Финал: «Я знаю, ты считала меня негодяем, мерзавцем, думала, что жизнь тебе сломал, убил, по сути дела…»

Я смотрела на него с ужасом и удивлением.

О чем это?

Абсурд какой-то! Встать немедленно, уйти, пусть Эвелин с ним разбирается!

А он продолжал, и начинала вырисовываться вдруг дурацкая, но логика.

— Так было, прости меня, но за триста лет на Земле ты единственная, кто мог меня здесь держать и дальше. Я хотел с тобой, любимая, прожить до последнего данного тебе часа и умереть вместе! Не удивляйся. Я уже начал вводить тебя в курс моей миссии на Земле, а ты все поняла неправильно…

А потом тот случай! Я считал тебя мертвой до сегодняшнего дня, и тут Эля тебя ввела в дом! Потрясение и ужас! И восторг, и счастье! Ты — жива. И ты — здесь!

Ну вспомни, вспомни, Таня, Танюшка!

Что мы теперь будем делать?

А что делать? И главное — зачем?

Эти ваши постоянные триста лет! Что я вам, Тортилла, что ли? Голова кругом.

Он уже стоял передо мной на одном колене, сжав ладонями мои руки, а глаза у него были… Таких глаз я не видела никогда и ни у кого.

Нет, видела! И вспомнила. Аспирант Славик, которого я пыталась отвлечь от общежития, где подруга перед свадьбой прощалась с любимым. Я тогда как раз успела расстаться с юнкером Тархановым, незачем мне было ехать с ним в дальний гарнизон. И — Славик. И безумная ночь в гостинице. А ведь Валентин — это же он! Невероятно, невозможно, но — он!

И Валентин понял, что я — узнала. Точно тем же жестом, что тогда, восемь лет назад, скользнул мне горячими ладонями по коленям и вверх. Выше, выше. Еще немного — и все…

Нашла в себе силы, оттолкнула. Не до того. А вдруг еще и Эвелин войдет?

— Уйди. Оставь меня. Хоть на час, на полчаса…

Он ушел.

А я — осталась.

Одна. Без любимого, когда-то до безумия любимого человека. И побежали мысли, перескакивая через годы и события.

Почему я его забыла? Совсем. Час сидела глаза в глаза и не вспомнила. Неужели та неделя в реанимации выбила у меня из памяти все?[62]

Постой, постой, Таня…

Я помнила, что на боковом столике в кабинете стояла, рядом с сигарами, бутылка коньяка.

Встала, схватила, сделала три длинных глотка из горлышка, как обычный алкоголик.

Вадим говорил — нет лучше средства, чтобы сбить шок или прогнать наваждение. Клин — клином! Если, конечно, они разного происхождения. Белую горячку водкой лечить не стоит.

Вытянулась в кресле, подставив под ноги стул.

Плавно потянуло в теплую, ускоряющую вращение воронку.

Он не был первым в моей жизни мужчиной. Мы тогда в институте рисовались друг перед дружкой, кто, с кем, когда и сколько. Чаще врали, конечно, но ведь было, было, хоть как.

С Сергеем получалось не очень интересно, а с этим (Валентином, Славиком?) — потрясающе. Казалась себе взрослой, мудрой, рассудительной, а с ним, в его руках — как воск.

И потом — жуткая, надрывная любовь!

Забыла, а сейчас вспомнила — он же меня спас! Плыли на байдарке по горной реке, на Алтае, мода такая появилась, подальше уехать и порисковее жить. Шесть парней и девушек. Перекат. Завертело, перевернуло, поволокло по дну. Помню краски на дне — зеленовато-серебристые, желтые, обросшие водорослями камни. Лица медленно плывущих мимо меня друзей. Прекрасные, зовущие с собой. И на душе радостно. Пришла, куда хотела…

Вдруг — резкий рывок, боль во всем теле и темнота.

Как сейчас понимаю, у него была полная возможность вытащить меня даже и с того света.

Звонкий бревенчатый сруб в тайге, странный после случившегося покой, здоровая пища, общая постель.