Роман по заказу - Николай Почивалин

— Нет. Спасибо.

— Тогда прикончу уж. — Под столом забулькало; он быстро выпил, заел куском блина, подмигнул. — А силен же ты дрыхнуть! Мы с Клавкой чуть свет на ногах. — Тимофей что-то тянул, медлил и, так как Яков ни о чем не догадывался, выложил наконец впрямую:

— Ты знаешь что? Четыре рубля, что от сдачи вчера остались, — ты дай мне их. Сочтемся при расчете.

— Конечно, конечно. Скажи, сколько надо, — я все отдам.

— Это потом, это ты с ней, — заторопился Тимофей, завидев на крыльце жену. — Ей только молчок, лады?

Проворно сунув в карман деньги, он поднялся, заговорил громко и независимо:

— Ты сейчас куда? В лес?.. Ну и правильно. Погуляй до обеда. В том вон углу ягод этих — прорва!..

Кофточка и белая косынка Клавдии мелькали в раскрытом окне, но из дома она не выходила. Похоже, это она ждала, пока Яков позавтракает, чтобы убрать со стола, а он в свою очередь терпеливо поджидал ее — окончательно договориться об условиях и отдать деньги.

— Хозяюшка!..

Она вышла, вытирая цветным фартуком мокрые руки, поздоровалась.

— Позавтракали?

— Да, спасибо. Очень вкусно! — Взяв инициативу в свои руки, Яков тут же протянул ей деньги: — Это возьмите, пожалуйста. На расходы.

Клавдия приняла деньги, свежие ее щеки до самых ушей зарумянились; оставив зеленую пятидесятирублевую бумажку, она решительно вернула Якову две десятки.

— Хватит, и так много. — И, пряча взгляд, стыдясь того, что говорит, попросила: — Тимофею, если спрашивать станет, ничего не давайте.

— Ладно, — посмеявшись про себя, второй раз за сегодняшнее утро пообещал Яков, хотя просьбы жены и мужа по сути своей не совпадали.

Разговаривая, Яков никак не мог поверить, что стоящая перед ним молоденькая симпатичная девчонка с русыми нахмуренными бровями и маленькими, только природой крашенными губами, — женщина, мать: старше ее самое малое лет на пять, он вдруг почувствовал, как ненатурально звучит его обращение на «вы», да еще это нелепое — хозяюшка, — легко перешагнул через условность.

— Подожди, сейчас я еще тушенку сдам.

Он принес чемодан, намереваясь опростать его в доме, — Клавдия, по-прежнему стоя на крыльце, наклонилась, подставила фартук. И тотчас из-за ее плеча выглянула любопытствующая моська Раи; после бани засохшие ссадины на ее носишке слетели, на их месте остались смешные рябоватые полоски-следы. Яков подмигнул ей — белобрысая головенка немедленно скрылась.

Ну слава богу, как говорят: со всеми деликатными переговорами покончено, впереди — полная свобода и никаких обязанностей!

Не разбирая дороги, Яков забрался в чащу, на первой же полянке лег, раскрыл книгу. Толстенная «Сага о Форсайтах» увлекла его еще дома; за несколько дней он дошел только до половины первого тома, а второй, такой же объемистый, лежал в чемодане. История династии Форсайтов разворачивалась медленно, неторопливо и — по контрасту, что ли, — привлекала Якова. Можно ли жить так теперь? Разве что в такой глухомани, как здесь. Да и то — если ты в отпуске… Как бы из отдаления, со стороны, Яков окинул мысленно свою жизнь — с ежедневными, в несколько сотен километров поездками, собраниями, заседаниями, с кино и пляжем, с горячими спорами, множеством встреч — и присвистнул. Да, темп не тот: по сравнению с теми временами, когда жили Форсайты, жизнь неслась теперь так, что в ушах гудело! Поэтому и тянет человека к морю, на речку, в лес из городов, раскаленных, как железная крыша, — летом и с черным, покрытым копотью снегом — зимой. А тут вон какая благодать!

Отложив книгу, Яков лег на спину, подложил руки под голову.

Безостановочно струилась, текла, оставаясь на месте, высокая синева, тончайше вызолоченная солнцем; врезанная в эту синеву, неподвижно, не шелохнувшись, висела узорная листва деревьев, где-то вблизи трудолюбиво отстукивал тире и точки лесной связист — дятел, тоненько высвистывали синицы, и от этих ненавязчивых естественных звуков зеленое безмолвие было живым, радостным, успокаивающим…

Проснулся Яков от того, что стало жарко: поднявшееся в зенит солнце отыскало его и на укромной поляне. Опершись на локти, он подвинулся в тень, коснулся щекой прохладной травы и засмеялся: прямо у его глаз, на тонкой согнутой ножке, висела крупная земляничина. Может, она и покраснела, пока он дремал? — один пупырчатый бочок ее был еще бело-сизым.

Благородные Форсайты обедали поздно, они вполне могли подождать, а Яков не прочь уже был бы подкрепиться. Зря, наверно, с блинами поскромничал — половина стопы осталась!..

Он еще не вышел из лесу, когда услышал громкие незнакомые голоса. Не показываясь, Яков раздвинул кусты и не узнал тихой усадьбы.

У дома стояло несколько подвод. Рядом со стогом сена, что высился у сарая, поднялся второй. Громко разговаривая, под сосной, во главе с Тимофеем, сидели мужчины, один из них, с седыми усами, — в черной тюбетейке. Звенели стаканы, застольная беседа была в полном разгаре.

Яков обогнул поляну, забрался на сеновал. Он немножко злился и сам же над собой подтрунивал. Пообедал, называется!.. Кажется, он опять задремал; во всяком случае, когда он очнулся, ни голосов, ни лошадиного ржания уже не было слышно.

— Ты где это пропал? — хмельной широкой ухмылкой встретил его Тимофей, укладываясь на свое излюбленное место — в телегу, на мягкую привядшую траву. — Жалко!.. А мы тут гульнули.

Он смачно зевнул, вытянулся. Ожесточенно выскабливающая стол Клавдия на секунду оглянулась, шарахнула на доски целое ведро воды…

Вообще Яков вскоре убедился, что дом лесника навещают довольно часто, и посетители, по простейшему признаку, делятся на две категории: тех, кого Тимофей угощает сам, и кто угощает его. Вторых было больше: от лесника зависело, где и какую делянку отведет он под заготовку дров, разрешит ли накосить сена: на поллитровки в этих случаях не скупились. Сам же угощение, покрикивая на жену, Тимофей ставил своему лесному начальству и тем, кто оказывал ему услуги по хозяйству. Любопытно, что и с теми, и с другими Тимофей вел себя совершенно одинаково: не угодничал перед старшим лесничим, приезжавшим на «газике», не заносился перед просителями — выпивки проходили просто, деловито, как нечто само собой разумеющееся.

— Ловчишь ты, мужик, — поневоле разобравшись во всей этой нехитрой механике и, главное, по дурацкой своей привычке вмешиваться не в свое дело, сказал однажды Яков.

— Это чем же? — удивился Тимофей. — Люди ко мне с уважением, и я к ним. Видал, какой татары мне стог сгрохали? Так что ж я им — бутылку пожалею?

— Да ведь незаконно.

— Почему? Билеты у них выправлены, бумажки на руках — все честь по чести. У меня вон ни одного самовольного порубщика нет. Не то что у других. Закон я знаю. Все по-людски.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});