Македонский Лев - Дэвид Геммел

— Но сам ты так не думаешь?

— Я не могу составить определенного мнения. У меня есть опасения, что Афины со Спартой заключат договор, оставив Фивы в одиночестве. Если дело в этом, то Агесилай получит свободные руки для введения войск в Беотию — и в этот раз мы столкнемся с ним лицом к лицу.

— Фивы против Спарты, — прошептала она.

— На смерть, — сказал он.

— И этого ты хочешь? — вдруг спросила она.

— Что ты подразумеваешь?

— Ты ненавидишь спартанцев. Нужен ли тебе на самом деле мир?

— Ты хитрая женщина, Фетида. Но ты права. Мир мне не нужен. Эти годы были тяжелы, но теперь я как никогда близок к своей мечте. В один прекрасный день спартанцы придут — и я получу своё возмездие.

— А потом? — настояла она.

— Что я могу сказать? Я столько жил, не имея никакой иной мечты; я не могу ничего представить себе после падения Спарты. Они столько отняли у меня, и заплатят за каждое свое деяние позором и кровью.

— Либо так — либо ты умрешь, — заметила она.

— Одно или другое, — согласился он.

***

Парменион скомандовал прекратить тренировочный бой, и воины Священного Отряда спрятали мечи в ножны. В полной боевой экипировке они страшно потели. Некоторые опустились на высушенную глину учебной площадки, иные отошли в тень к Могиле Гектора.

— Не пытайтесь расслабиться, господа, — объявил Парменион. — Десять кругов будет достаточно, чтобы размять эти усталые мускулы.

Поднялся тяжкий стон, но все же мужчины начали бег. Парменион уже собирался присоединиться к ним, как вдруг увидел юного мальчишку, который сидел за деревом и внимательно наблюдал за тренировкой. Подросток был лет тринадцати, с темными, вьющимися волосами и лицом, которое в скором времени обещало стать весьма привлекательным. Но именно выражение на его лице затронуло в Парменионе какие-то струны. Лицо было неподвижным, все эмоции словно спрятаны под маску, и Парменион вспомнил свое собственное далекое отрочество, все издевательства и побои, что пережил он в Спарте.

Он прошагал к мальчишке. — Изучаешь искусство войны? — спросил он.

Парень встал и поклонился. Он не был высок, но сложен крепко. Его темные глаза замерли на лице Пармениона. — Полезно изучать методы иностранцев, — сказал он мягко.

— Почему полезно?

— Когда-нибудь мы можем оказаться врагами. Если станет так, то я буду знать, как вы сражаетесь. Если же будем друзьями или союзниками, то я буду знать, в чем смогу положиться на вас.

— Понимаю, — сказал Парменион. — Ты смышленый молодой человек. Быть может, ты принц?

— Так и есть. Я принц Македонии. Меня зовут Филипп.

— А я Парменион.

— Знаю. Я видел тебя на состязаниях по бегу. Почему ты соревнуешься под македонским именем?

Парменион сел, приглашая мальчишку расположиться рядом с собой. — Моя мать была македонка, — объяснил он. — Это посвящение ей. А ты — гость нашего города?

Парень рассмеялся. — Не надо церемоний, Парменион. Я заложник, захваченный, чтобы Македония вела себя хорошо. Но жизнь здесь неплоха, и Паммен хорошо обо мне заботится. Думаю, это лучше, чем оставаться в Македонии. Там я скорее всего был бы убит завистливым родственником.

— Мрачные слова, юный принц.

— Мрачные, но справедливые, — сказал мальчишка. — Я — один из многих братьев и полубратьев, каждый из которых имеет какое-то право на трон. Не в наших правилах оставлять конкурентов в живых. И, думаю, в этом есть определенная логика.

— Похоже, ты принимаешь свою судьбу с большим смирением, юный принц.

— А что мне остается?

Парменион улыбнулся. — Это не тот вопрос, на который я смогу ответить. Я не принц.

— Нет, — согласился Филипп. — И я не хотел бы быть им. Так же как и царем. И уж точно не в Македонии.

— А что не так с Македонией? — удивился Парменион. — Я слышал, что это прекрасная страна, полная зеленых лугов и густых лесов, высоких гор и чистых потоков.

— Так и есть, Парменион. Но это также страна, окруженная могучими врагами. К западу от нас — иллирийцы со своим царем Бардиллом: лихие, умелые вояки. На севере живут пеонийцы: дикие племена, которые ничего не любят так, как выезжать в грабительские набеги на юг. На востоке — фракийцы: умелые наездники, прекрасная кавалерия. И на юге — фессалийцы и фиванцы. Ну и кто захочет стать царем такой страны?

Парменион не отвечал. Глаза мальчишки были печальны, настроение мрачно, и спартанцу нечего было сказать. Судя по всему, парень был прав. Если он вернется в Македонию, его жизнь недорого будет стоить. Эта мысль омрачила Пармениона.

Неуютное молчание продолжалось, и Парменион встал, чтобы уйти. Священный Отряд все еще топал по беговой дорожке, и спартанец повернулся к юному принцу. — Когда-то давным-давно я усвоил урок, что нельзя сдаваться и отчаиваться. Фортуна, может, и стерва, но она любит мужчину, который пробует вновь и вновь. Думаю, ты силен духом, Филипп. Ты мыслитель, ты стратег. Большинство людей реагируют на обстоятельства, но мыслители создают обстоятельства сами. Если есть родственники, которые желают видеть тебя мертвым, то заставь их полюбить тебя. Покажи им, что от тебя не исходит никакой угрозы. Покажи, что можешь быть полезен. Но прежде всего, мальчик, ты должен стать человеком, которого будет трудно убить.

— А как это сделать?

— Оставаясь в живых. Продумывая все пути, по которым враги могут подобраться к тебе. Готовясь к их приходу. Отчаяние — брат поражения, Филипп. Ни за что не давай ему коснуться тебя.

Мальчик кивнул, затем указал на бегунов, которые, шатаясь, дожидались команды после десятого круга. Парменион вышел им навстречу. — Думаю, на сегодня всё, господа, — объявил он. — Будьте здесь завтра через час после рассвета.

— Имей же сердце, Парменион, — взмолился один молодой парень. — Три дня подряд?

— У меня нет сердца, — сказал он. — Я человек из камня. Через час после рассвета, если вас это устроит.

Обернувшись к деревьям, он обнаружил, что мальчик ушел. Парменион вздохнул. — Да помогут тебе боги, Филипп Македонский, — прошептал он.

***

Три недели миротворческой конференции в Спарте обещали положить конец всем мыслям о войне. Торговые соглашения были оговорены и подписаны, пограничные споры много раз пересматривались, но в конце концов были решены. Эпаминонд был принят как высокий гость и дважды ужинал с Царем Агесилаем.

Пелопид вернулся в Фивы на четвертую неделю, засыпав Пармениона историями о том, как гениально проходили переговоры.

— Думаю, Агесилай расписался в собственной утрате власти над нами, — говорил Пелопид. — Там присутствовал представитель Царя Царей, золотоволосый перс с вьющейся бородой. Ты бы видел его одежды: клянусь Зевсом, в его плаще было драгоценностей больше, чем звезд на небе! Он весь буквально сиял, когда входил в комнату.