Псы войны - Фредерик Форсайт

– Все будет в порядке, – сказал Шеннон. – Я буду у вас в Мадриде утром девятнадцатого.

Перед отплытием из Тулона Курт Земмлер передал Шеннону письмо для отправки. Оно было адресовано судовым агентам «Тосканы» в Генуе. Им сообщалось, что произошли некоторые изменения в плане и «Тоскана» не отправляется сразу к берегам Марокко, а держит курс на Бриндизи, где доберет небольшое количество дополнительного груза. Договор о перевозке этого груза весьма соблазнительный потому, что срочный, как писал агентам Земмлер, он подписал лично на месте, в то время как с поставкой туристического снаряжения в Марокко торопиться не обязательно. Будучи в роли исполнительного директора компании «Спинетти Маритимо», Земмлер отдавал распоряжения как начальник. Он просил агентов дать телеграмму в Бриндизи о резервировании места стоянки на 7 и 8 июня и договориться с администрацией порта, чтобы все письма, отправленные на адрес «Тосканы», оставили в порту до их прихода туда.

Одно такое письмо Шеннон послал из Гамбурга. На конверте значилось: синьору Курту Земмлеру, судно «Тоскана», п/о порта Бриндизи, Италия.

В письме сообщалось, что Земмлер должен следовать из Бриндизи в Плоче, что на адриатическом побережье Югославии, и если у него нет лоции, чтобы разобраться в хитроумных подходах к побережью к северу от острова Корчула, следует обзавестись ими на месте. Он должен привести туда «Тоскану» к вечеру десятого числа, место в порту будет зарезервировано.

Агентов в Генуе о дополнительном заходе из Бриндизи в Плоче ставить в известность не следует.

Последнее распоряжение для Земмлера было важным. Шеннон просил немецкого экс-контрабандиста раздобыть удостоверение матроса торгового флота на имя Кейта Брауна, завизированное итальянскими властями и снабженное печатью, как положено.

Кроме того, потребуется запастись путевым листом, в котором должно быть указано, что «Тоскана» направляется из Бриндизи прямиком в порт Валенсия, а из Валенсии, после загрузки, идет курсом на Латакию, в Сирии. Земмлеру придется использовать свои старые связи в Бриндизи, чтобы раздобыть оба документа.

Перед тем как отправиться из Гамбурга в Югославию, Шеннон отослал еще одно, последнее, письмо Саймону Эндину, в Лондон.

Эндину предлагалось прибыть на встречу с Шенноном в Рим 16 числа и прихватить с собой необходимые морские лоции.

В это время торговое судно «Тоскана», натужно пыхтя, преодолевало пролив Бонифачо, узкую полоску прозрачной лазури, разделяющую южную оконечность Корсики и северные берега Сардинии. Палящее солнце слегка смягчилось прохладным ветерком. Марк Вламинк растянулся во весь рост на крыше люка грузового трюма, подложив под себя мокрое полотенце и раздевшись до пояса. Его мощный торс, натертый маслом для загара, розово лоснился под солнцем, издали напоминая спину небольшого, но упитанного бегемота. Жанни Дюпре, который всегда от солнечных лучей краснел как рак, сидел, облокотившись на стену рулевой будки, под тентом и высасывал последние капли из десятой по счету за сегодняшнее утро бутылки пива. Чиприани, матрос, красил в белый цвет перила на баке, а первый помощник, Норбиатти, спал внизу, в своей каюте, после ночной вахты.

Там же внизу, в удушливой жаре машинного отделения, находился судовой механик, Грубич, смазывая что-то в двигателе, без чего, по его разумению, «Тоскана» не сможет спокойно давать свои восемь узлов по Средиземному морю. В рулевой будке Курт Земмлер и Карл Вальденберг потягивали холодное пиво и обменивались воспоминаниями о былых подвигах.

Жан-Батист Лангаротти очень хотел сейчас очутиться на корабле. С левого борта он мог бы любоваться залитым солнцем скалистым берегом своей родины, медленно проплывающим в каких-то четырех милях. Но он был очень далеко, в Западной Африке, где уже начался сезон дождей и, несмотря на невыносимую жару, небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами.

Алан Бейкер появился в отеле Шеннона, в Дубровнике, как раз в тот момент, когда наемник возвращался с пляжа, вечером 8 июня. Вид у него был замученный и несвежий.

Кот Шеннон, наоборот, и выглядел, и чувствовал себя куда лучше. Он провел неделю на югославском курорте как любой другой отдыхающий – загорая и проплывая по несколько миль в день. Слегка похудел, но загорел и окреп. Настроение у него тоже улучшилось.

Устроившись в гостинице, он отослал телеграмму Земмлеру в Бриндизи, запрашивая подтверждение прихода судна в порт и получения письма из Гамбурга. Сегодня утром пришла ответная телеграмма от Земмлера. «Тоскана» благополучно объявилась в Бриндизи, письмо получено и принято к сведению, они отплывают девятого утром, чтобы прибыть на место в ночь на десятое.

За рюмкой в баре на террасе отеля, где Шеннон снял Бейкеру номер на сутки, он поделился с дельцом из Гамбурга своими новостями. Бейкер кивал и улыбался.

– Прекрасно. Сорок восемь часов назад я получил телеграмму из Белграда от Зилиака. Контейнеры прибыли в Плоче и находятся на государственном складе, неподалеку от причала, под охраной.

Они переночевали в Дубровнике, а на следующее утро взяли такси и попросили отвезти их на сто километров к северу от Дубровника в Плоче. Это была не машина, а костедробильный агрегат. Казалось, что колеса у нее квадратные, а рессоры отсутствуют вовсе. Но дорога вдоль побережья была живописной.

Нетронутая человеком природа, если не считать маленького местечка Слано на полпути, где они остановились, чтобы выпить по чашке кофе и размять онемевшие мышцы.

К обеду они устроились в гостинице и дожидались на крытой террасе четырех часов, когда контора порта вновь начнет работу после перерыва.

Порт был расположен на берегу глубокого голубого залива, прикрытого со стороны моря длинным, выдающимся в море полуостровом под названием Пелисач, который выходил в сторону моря южнее Плоче и, свернув к северу, тянулся узкой полоской земли вдоль берега. На севере небольшой просвет между оконечностью полуострова и основной полосой берега был почти полностью загорожен скалистым островом Хвар, оставался только узкий проход со стороны моря в лагуну, на берегу которой расположился Плоче. Эта лагуна, длиной в тридцать миль, ограниченная землей на девять десятых своего периметра, была просто раем для купанья, рыбной ловли и парусного спорта.

Когда они подошли к управлению порта, появившийся невесть откуда маленький потрепанный «фольксваген» резко затормозил в нескольких ярдах от них и громко загудел. Шеннон замер.

Первое ощущение – беда, то, чего он так опасался все время, какая-нибудь оплошность с бумагами, неожиданное вмешательство властей и неминуемые долгие допросы в местном полицейском участке.

Человек, выбравшийся из маленькой машины, бодро помахал им и улыбнулся. Он, конечно, мог оказаться полицейским, если не учитывать, что в большинстве тоталитарных государств Востока или Запада полицейским запрещено улыбаться по уставу. Шеннон посмотрел на Бейкера и заметил, как тот облегченно опустил плечи.

– Зилиак, – буркнул он, почти не раскрывая рта, и пошел навстречу югославу, огромному и косолапому, словно косматый медведь.

Обеими лапами он приветственно обхватил Бейкера Когда их представили друг другу, оказалось, что его зовут Кемаль, и Шеннон подумал, что в нем должна быть немалая толика турецкой крови. Это вполне устраивало Шеннона. Ему нравились такие люди, обычно хорошие бойцы и товарищи, со здоровым отвращением к бюрократии.

– Мой помощник, – представил Бейкер, и Зилиак начал трясти ему руку, приговаривая что-то, по-видимому на сербскохорватском языке, как предположил Шеннон. Бейкер и Зилиак объяснялись по-немецки. Многие в Югославии говорят на этом языке. Английского он не понимал.

С помощью Зилиака они разыскали начальника таможни и пошли осматривать товар на складе. Таможенник буркнул что-то охраннику, они зашли, и в углу помещения обнаружили свои ящики. Их было тринадцать. В одном, очевидно, были две базуки, в двух других – по миномету, вместе с опорами и прицельным механизмом. В остальных ящиках находились боеприпасы. Четыре коробки с ракетными снарядами для базук, по десять снарядов в каждом, и еще шесть ящиков на триста мин для минометов. Ящики были из свежеструганного дерева, без описания содержимого, снабженные только порядковыми номерами и надписью «Тоскана» на каждом.

Зилиак и шеф таможни лопотали что-то на своем наречии и, к счастью, пользовались одним и тем же диалектом, ибо в Югославии основных языков семь, а диалектов и того больше. Известны случаи, когда это приводило к затруднениям.

Зилиак повернулся к Бейкеру и произнес несколько фраз на своем запинающемся немецком. Бейкер ответил, и Зилиак перевел таможеннику. Тот улыбнулся, они пожали друг другу руки и расстались. Солнечный свет на улице обрушился на голову сокрушительным ударом.