Пожарский - Дмитрий Володихин

Работать приходилось быстро: словами «спешно», «наспех», «не измешкать» пестрят документы тех лет.

Когда-то Дмитрий Михайлович всеми доступными способами собирал пополнения для земской армии. Ему приходилось туго. Теперь опять пригодился этот его трудный опыт. Фактически перед началом Смоленской войны князь сыграл роль «менеджера для кризисных ситуаций». Российская экономика находилась в плохом состоянии, людей катастрофически не хватало. Вновь, как полтора десятилетия назад, ратников буквально выжимали из городов и областей.

Но Дмитрий Михайлович всё, что ему поручалось, выполнил.

Дмитрий Михайлович не просто «отслуживал» положенный срок в том или ином учреждении, но и выходил в Боярской думе с крупными законодательными инициативами. Иными словами, князя по-настоящему интересовала административная деятельность, он имел к ней вкус. Всерьез подходя к делу, он не раз добивался согласия царя и Думы с его предложениями, а значит, имел значительное влияние на курс внутренней политики.

В конце 1620 или 1621 году Пожарский, возглавляя Ямской приказ, восстановил действие старого закона о защите государевой ямской службы от злоупотреблений.[354]

Осенью 1624 года Дмитрий Михайлович «провел» через Боярскую думу решение о порядке взыскивания ущерба по уголовным делам, совершенным людьми, зависимыми от бояр, дворян и дьячества. «Боярский приговор» приняли по докладу Пожарского, сделанному 14 октября.[355]

В феврале 1625 года, опять-таки по его докладу, Дума ввела закон о возмещении за убийство крестьян и холопов.[356] Ему принадлежит также инициатива по введению законов об ответственности за неумышленное убийство и торговлю краденым имуществом.[357]

Долгое время занимая пост главы Разбойного и Московского судного приказов, князь понаторел в деталях следственной работы и судебного процесса. Несколько раз Дмитрий Михайлович вносил дельные предложения о порядке судопроизводства. Дума принимала положительные решения по его проектам в 1628, 1635 и 1636 годах.[358]

По словам историка М. П. Лукичева, Пожарский «…нужен правительству на тех участках, где его опыт и авторитет могут больше всего пригодиться, так, например, не без расчета на его популярность поручалось ему дважды возглавлять сбор денег на устройство армии для войны с Польшей. Показательно и то, что Пожарский никогда не отстранялся от дел. Не было ни одного года в его биографии, который… не отмечен военной, приказной или дипломатической службой».[359]

Но востребованность князя в приказном управлении объясняется не только авторитетом Дмитрия Михайловича и его трудолюбием. Пожарский оказался столь же талантливым администратором, как и полководцем. Именно по этой причине его и назначали на управленческие должности без роздыха. Была в нем хорошая русская черта: вытягивать воз из ямы во что бы то ни стало. И на его крепкой хребтине, на его двужильности правительство Михаила Федоровича вытащило много возов…

За труды Пожарскому оказывали почтение и любовь. Кроме того, правительство платило ему самой ценной в политике монетой — доверием.

Один из главных признаков влияния того или иного вельможи на большую политику — его участие в дипломатических делах. Дмитрий Михайлович не является сколько-нибудь значительным лидером русской дипломатии того времени. Не он вырабатывает генеральный курс внешней политики. Но его нередко задействуют в переговорах с английскими, польскими, крымско-татарскими послами. Большей частью, правда, как фигуру дипломатического ритуала.[360] Однако само присутствие на посольских приемах — знак высокого положения.

Время от времени его даже ставят старшим среди бояр, остающихся в столице, когда государь надолго выезжает из нее. Первый раз такое случилось в июле 1628 года.[361] В этом смысле Пожарский пользуется полным доверием правительства.

Иностранные источники характеризуют его, как одного из главных доверенных лиц молодого государя. Шведы доносили своему правительству в середине 1620-х: князю Пожарскому «предан весь народ»; если требуется получить нечто важное от матери государя, то следует обратиться к ней через одного из узкого круга вельмож. В числе этих вельмож — Дмитрий Михайлович.[362]

Как уже не раз говорилось, ярко выраженная черта московского государственного строя — очень внимательное отношение к торжествам и ритуалам. Все тайные пружины придворной жизни, вся скрытая сила тех или иных персон оказывались на виду, когда их расставляли по рангам во время публичных церемоний. С этой точки зрения, высокий статус Дмитрия Михайловича постоянно подтверждали формально.

Так, он назначен «дружкой» Михаила Федоровича на двух свадьбах государя — 1624-го и 1626 годов. В обоих случаях родню Пожарского приглашали участвовать в свадебных торжествах и дали ей почетные места. Для сведущего человека это серьезный показатель: князь не только сам возвысился, его влияния хватило, чтобы вытащить наверх семейство.

В мае 1616 года царь оказывает Дмитрию Михайловичу особую почесть: приглашает его к себе за стол на «Николин день».[363] Позднее такие приглашения стали для Пожарского обычным делом. Если он не уезжал на воеводство, то несколько раз в год на праздничные дни и во время посольских приемов оказывался в тесной компании за государевым столом. А когда Михаил Федорович отправлялся на богомолье и Пожарский бывал среди сопровождающих лиц, то князя опять-таки звали за обеденный стол.[364]

В 1619 году из польского плена вернулся митрополит Филарет — отец государя Михаила Федоровича. Царедворцев, особенно важных для правительства, назначили в несколько почетных «встреч», т. е. застав, встречающих митрополита на дороге в Москву. Среди них началось скрупулезное подсчитывание, какая «встреча», да какое в ней место почетнее, а кто окажется в проигрыше… «Младшей» считалась первая «встреча» (самая дальняя от Москвы), «старшей» — последняя. Тот, кто шел первым в списке вельмож, составлявших заставу, оказывался «местом выше».

Пожарского сначала поставили вторым во вторую «встречу». Но окольничий Федор Бутурлин, попавший вторым в первую «встречу», бил челом, «…что ему меньше боярина князя Дмитрея Пожарскаго быть не вместно». Правительство виртуозно разрулило ситуацию. Бутурлины и впрямь стояли намного выше Пожарских в лестнице местнических счетов, но «задвигать» Пожарского после его недавних военных заслуг было бы преступной неблагодарностью. Поэтому их «развели» без ущерба для родовой чести обоих. Бутурлина поставили вторым в третью «встречу», самую почетную, зато Пожарского сделали первым в первой «встрече». Кто формально выиграл, один Бог разберет: соотнести эти два места трудно, прямого соотнесения нет. Но Бутурлин упорствовал: он все еще видел для себя обиду. Правительство, почувствовав назревание большого местнического скандала, приговорило «быти… всем без мест».[365]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});