Мистические истории. Призрак и костоправ - Маргарет Уилсон Олифант

class="p1">На Багнелл-террас[269] я прожил десять лет – и совершенно согласен с теми, кому посчастливилось тут прочно обосноваться: уголка отрадней, удобней и безмятежней не сыскать во всем Лондоне. Дома здесь невелики: устраивать вечеринки с танцами попросту негде, но мы, обитатели Багнелл-террас, о подобных увеселениях и не помышляем. Шумные ночные пирушки нам не по душе, да и в дневные часы здесь повсюду разлит покой: насельникам Багнелл-террас если о чем и мечталось, то единственно о том, чтобы бросить якорь в мирной и тихой заводи. Транспорт тут не ходит; в дальнем конце улица упирается в высокую кирпичную стену, и по ней летними ночами коты неслышной поступью отправляются к подругам с визитами. Даже и эти местные представители отчасти усвоили присущие Багнелл-террас степенность и невозмутимость: они не окликают друг друга протяжными воплями, исторгнутыми словно бы в предсмертной агонии, как это свойственно их родичам там, где жизнь протекает не столь упорядоченно; нет, они чинно проводят досуг в скромном приятельском кругу, подобно владельцам жилищ, к которым они снизошли, дабы квартировать и столоваться.

Но хотя нигде на свете, кроме Багнелл-террас, обретаться я и не желал, более всех прочих мне приглянулся один из тамошних домов – чужой, и, как я уже начинал побаиваться, сделать его своим мне было не суждено. Располагался он в тупике, вплотную к стене, замыкавшей улицу; и от остальных домов, почти одинаковых, его отличала одна особенность. Перед каждым домом имеется небольшой садовый участок, где весной распускаются высаженные нами луковицы тюльпанов или гиацинтов, придавая улице праздничный вид; впрочем, садики эти крошечные, а солнце над Лондоном светит так редко, что ожидать буйного цветения не приходится. Однако перед тем домом, на который я долгое время бросал завистливые взгляды, никакого садика не было: это пространство занимала просторная квадратная комната (если малый садик заменить комнатой, она покажется обширной), соединенная с домом закрытым проходом. Комнаты на Багнелл-террас, пусть светлые и веселые, тесноваты, поэтому пристройка столь большого помещения, как мне представлялось, придавала бы здешним приятным, но скромным жилищам полное и законченное совершенство.

Впрочем, о хозяине этого желанного приюта нашему узкому добрососедскому обществу оставалось только гадать. Мы знали, что там живет какой-то человек (иногда видели, как он уходит из дому или возвращается), но кто он такой, было неизвестно. Странность заключалась в том, что, хотя мы – правда, редко – встречались с ним на тротуаре, наши впечатления о нем разительно не совпадали. Да, шагал этот человек быстро и уверенно, словно от избытка энергии, однако если я считал его молодым, то Хью Эббот, живший с ним по соседству, не сомневался, что, невзирая на бойкую походку, возраста он не просто солидного, а весьма и весьма преклонного. Мы с Хью, убежденные холостяки и давние друзья, частенько поминали нашего незнакомца, когда Хью заглядывал ко мне выкурить послеобеденную трубочку или я направлялся к нему через дорогу сыграть партию в шахматы. Как зовут незнакомца, было нам неведомо, и я, поскольку хотел завладеть его домом, наименовал его Навуфеем[270]. И я, и Хью находили в нем нечто необычное, непонятное и не поддающееся определению.

Однажды зимой я провел пару месяцев в Египте. В первый же вечер после моего приезда мы с Хью отобедали вместе, а потом я продемонстрировал ему трофеи, от приобретения которых не под силу увернуться даже наиболее стойким путешественникам, когда на них наседает какой-нибудь облаченный в бурнус[271] проходимец посреди Долины Царей[272]. Это были бусы (не такие голубые, какими они выглядели раньше) и два-три скарабея, а напоследок я извлек сувенир, которым по-настоящему гордился: статуэтку из лазурита высотой всего несколько дюймов – изображение кошки. Кошка замерла в вытянутой позе, сидя на задних лапах и опираясь на передние; несмотря на миниатюрность статуэтки, все пропорции были так превосходно соблюдены, а скульптор был наделен такой наблюдательностью, что создавалось впечатление, будто статуэтка гораздо большего размера. На ладони Хью она определенно казалась маленькой, но, если я, не видя эту кошку перед собой, рисовал ее в воображении, она представлялась мне куда внушительней, чем была на самом деле.

– Чуднó, право! – сказал я. – Это, несомненно, лучшая моя добыча, но, хоть убей, не могу вспомнить, где я ею обзавелся. У меня такое чувство, словно она всегда у меня была.

Хью придирчиво всмотрелся в кошку. Потом вскочил с кресла и поставил статуэтку на каминную полку со словами:

– Что-то она мне не очень нравится – даже не могу объяснить почему. Нет-нет, мастерство налицо – и незаурядное, я не об этом. Так ты не помнишь, где ее взял? Странно, странно… Ладно, как насчет партии в шахматы?

Мы вяло и довольно рассеянно сыграли две партии. Я не раз замечал, что Хью то и дело бросает растерянный взгляд на каминную полку. Но о статуэтке он больше не заговаривал, а по окончании игры бегло ознакомил меня с местными новостями. Один из домов опустел и был незамедлительно куплен.

– Уж не Навуфеев ли? – спросил я.

– Нет, не Навуфеев. Навуфей по-прежнему собственник. Такой собственник, что только держись. С места его не сдвинуть.

– Что-то новенькое?

– Да нет, пустяки. В последнее время я очень часто с ним виделся, однако точно описать его не могу. Три дня тому назад мы столкнулись нос к носу, когда я выходил из калитки. Вгляделся я в него попристальней – и знаешь, мысленно согласился с тобой, что это юноша. А потом он обернулся и на секунду впился в меня глазами: вот те на, да я сроду никого древнее не видывал. Жизни в нем хоть отбавляй, но это не просто старик, а обломок давно минувших, первобытных времен.

– И дальше?

– Он пошел своей дорогой, а я – это нередко и прежде случалось – не в состоянии был припомнить, какое у него лицо. Старое или молодое? Непонятно. Какой у него нос, какой рот? Но главный вопрос, который ставит в тупик: сколько ему лет?

Хью вытянул ноги ближе к огню и поглубже устроился в кресле, снова бросив хмурый взгляд на кошку из лазурита.

– В конце концов, что есть возраст? Возраст измеряется временем: мы говорим «столько-то лет», забывая, что в любой момент пребываем в вечности, и точно на тот же манер утверждаем, будто сидим в комнате, расположенной на Багнелл-террас, хотя справедливее заявить, что местонахождение наше – бесконечность.

– А при чем тут Навуфей? – спросил я.

Прежде чем ответить, Хью выбил трубку о прутья каминной решетки.

– Видишь ли, это, наверное, покажется тебе