Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин

Сам же Б-ский, вопреки нашим ожиданиям, получил не увольнение и предание суду, а двухмесячный отпуск с сохранением содержания. Но если его дело выгорело, значит нам, остальным, кто хочет служить, а не прислуживаться, остается только убираться из гимназии или ждать, что и без прошения уберут.

С тяжелыми чувствами кончаю я этот год. Немало пришлось испытать нам под управлением Б-ского. А дальше, возможно, будет и еще хуже. В такую уж полосу попала наша русская школа! Новые штаты не коснулись нас, забытых педагогов женских гимназий, но новые веяния, разрушающие в школе все живое, достались нам в такой дозе, какая встречается далеко не в каждой гимназии. Находясь под командой Б-ского, мы воочию испытали на себе справедливость слов Маклакова в его последней думской речи: «Водворяется царство не государственных людей, а фаворитов правительства новой формации, политика лести в одну сторону и озорства в другую, политика невежества, которое принимают за свежесть, бесшабашность, которую принимают за силу. Начинается время тех новых людей, на которых старые серьезные люди смотрят с изумлением… Для того чтобы идти вместе с властью, мало быть человеком порядка, мало любить величие России, — нужно быть лакеем в душе!»

1913–1914

Учебный год

Новый учебный год

4 августа

Снова пролетело лето, давшее возможность несколько отвлечься от обыденной учительской жизни и отдохнуть. Но и тут, среди чудной горной природы, гимназия не давала забыть о себе. Так сильно расшатал нервы предыдущий учебный год, что и летом почти каждую ночь я видел кошмарные сны, где фигурировали и педагоги, и ученицы, и пресловутый Б-ский. Теперь, наконец, выясняются некоторые результаты ревизии. Б-ский и его шайка, несмотря на поддержку местных союзников и даже столичной черносотенной прессы, оказались невыносимыми даже для такого заядлого реакционера, как наш попечитель. И клубок взаимных жалоб и разоблачений стал распутываться пока в нашу сторону. Уволена уже ставленница Б-ского — классная дама В-ва, испортившая мне за время службы немало крови. Другая фаворитка Б-ского — учительница приготовительных классов Ч-ва осталась за штатом. А самому Б-скому давно бы уже следовало быть на скамье подсудимых (если не в сумасшедшем доме). Но окружное начальство не смеет справиться с ним, ссылаясь на то, что у него сильные связи. Ему предложено, правда, прошение об отставке как лицу, «недостойному занимать такой высокий пост». Но вместе с тем окружное начальство дало о нем хорошие отзывы в другие учебные округа, сознательно вводя в заблуждение своих коллег. Таким образом, карьера этого параноика далеко еще не кончена. И если со скверным отзывом из предыдущего места службы (откуда его уволили) он попал к нам на высший пост, то теперь с хорошим отзывом от нашего попечителя он сможет подняться и еще выше. И, поддерживая его ради какой-то протежирующей ему персоны, никто не подумает, как отзывается его деятельность на педагогах и ученицах. А ведь это все живые люди, созданные вовсе не для таких рискованных экспериментов!

8 августа

Начался учебный год, по обыкновению, с самой неприятной работы. Опять предстали друг перед другом два враждебных лагеря: малоспособные или ленивые ученицы, желающие проскочить в следующий класс, и педагоги, не желающие пропускать в старшие классы малоподготовленный элемент, который уже и так служит обузой. Особенно тяжело в этом отношении положение нас, словесников. Больное место учениц — это орфография. Все переэкзаменовки по словесности в V и VI классах обусловлены малограмотностью учениц. А разве может их орфография существенно измениться, если они только в июле взялись за ум и немного позанимались диктовками с каким-нибудь студентом? И вот на письменной переэкзаменовке у доброй половины учениц опять двойки. Девицы, конечно, расстроены и недовольны, ибо это означает в большинстве случаев уже оставление на второй год. Родители тоже раздражены перспективой лишний год платить за дочерей и винят за все педагогов. А что же мы можем сделать? Неужели всех поголовно переводить? Ведь и так большинство переходит в старшие классы малограмотными. И нам приходится, с одной стороны, выслушивать упреки начальства за излишнюю слабость (Б-ский сбавлял мои баллы на две и на три единицы и писал в «Русском знамени» о малограмотности учениц, да и ревизор сделал мне замечание на этот счет, а мне пришлось по этому поводу отписываться); а с другой — выдерживать атаки родителей и репетиторов, обвиняющих нас в чрезмерной строгости.

9 августа

Вместо уволенной ставленницы Б-ского В-вой, занимавшейся по русскому языку в IV классе, округ перевел к нам некую Ш-ву. Эта особа служила все время в частной гимназии своей сестры и здесь, видимо, привыкла к игре в дешевую популярность, снискиваемой всякими поблажками ученицам и заискиванием перед родителями, на что уважающий себя педагог, конечно, не пойдет. На этой почве с первых же дней совместной службы мне пришлось уже столкнуться с ней. Во время диктовки в IV классе, где из-за В-вой больше двадцати учениц отличаются своей малограмотностью, Ш-ва спрашивала, как я оцениваю работы. Я сказал, что при 5–6 грубых ошибках я больше двойки не ставлю, да иначе нельзя, т<ак> к<ак> начальство и так недовольно, что до старших классов доходят у меня малограмотные ученицы. При диктовке же ставить более щедро и вовсе не приходится, т<ак> к<ак> ученица, сделавшая в диктовке 5–6 ошибок, в сочинении сделает уже 10. «Не 10, а даже больше» — подтвердила Ш-ва. На этом мы и расстались. Каково же было мое удивление, когда сегодня явилась в гимназию одна мамаша и рассказала, что она справлялась у Ш-вой о диктовке своей дочери, и Ш-ва ей сказала, что она не прочь бы поставить ей и 3, но у нее пять ошибок, а я и за пять ошибок «велел ставить 2». Это бесцеремонное искажение моих слов и совершенно бестактное натравливание родителей и учениц на своего коллегу глубоко возмутило меня. И без того нелегко лавировать нам среди всех противоположных требований, предъявляемых с разных сторон к педагогу. А тут еще такие выходки разных В-вых и Ш-вых, играющих в дешевую популярность и притом еще на чужой счет!

1 сентября

Еще одна приятная новость. Директор мужской гимназии, пресловутый Н-в, друг и вдохновитель нашего Б-ского, тоже слетел с должности: его перевели в другой город на место учителя. На этот раз, таким образом, борьба против шайки этих, с позволения сказать, педагогов, окончилась удачно. Но удача эта скорее случайность. С одной стороны, очень уж глупы оказались и Б-ский и Н-в; а с другой стороны, ревизор на наше счастье оказался порядочным человеком и отнесся к делу объективно. Притом хотя мы пока и уцелели, но доносы Б-ского, наверно, все-таки до некоторой степени скомпрометировали нас в глазах начальства. К тому же местные союзники теперь, вероятно, постараются нам отомстить за неудачу своей кампании. Поэтому приходится быть особенно настороже, не допуская в своих действиях ничего такого, что может быть истолковано в дурном смысле. Во избежание всяких кривотолков я выпустил ныне из программы VIII класса Герцена, хотя он из министерской программы пока еще не изъят. Пришлось значительно сократить и список книг, рекомендованных для внеклассного чтения. Новых писателей (Вересаева, Чирикова, Андреева, Горького), некоторые произведения которых и раньше рекомендовал, ныне совсем выпустил, т<ак> к<ак> у нашего начальства царит какая-то боязнь имен, и всех новых писателей боятся, как какого-то жупела. А между тем в результате такого «умолчания» ученицы оказываются в области современной литературы без всякого авторитетного руководства. Часть их, конечно, ничего не будет читать и выходя из гимназии, не будет знать современных писателей даже понаслышке. А другая часть, слыша от окружающих об этих писателях, будет читать у них что попало, тогда как преподаватель мог бы указать из каждого писателя наиболее подходящие вещи. Но разве значат что-нибудь все эти доводы для наших мастодонтов!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});