Россия распятая - Илья Глазунов

Видно, уже в 1937 году, во время знаменитых чисток старой «ленинской гвардии, Сталин понимал, что напору штурмовиков и чернорубашечников, этой яростной волне национальной революции, вспыхнувшей в Европе, нельзя противопоставить любовь к Кларе Цеткин, Карлу Марксу, Розе Люксембург и миф о бунтующем рабе-гладиаторе Спартаке. Да и советская цензура отлично знала свое дело, чтобы представить нам Пушкина – „своим“, декабристом, наделе почти коммунистом, который лишь из-за временного разрыва не постиг премудрость „Капитала“ Маркса и скучных ленинских писаний. Точно стал бы он в наше сталинское время соцреалистом!

Ну, а что же теперь, в наши годы? Я помню, как один очень талантливый советский актер лет 1О назад, глядя в глаза телезрителям, говорил о своей любви к Пушкину, называя его Сашенькой, Сашей, Сашкой… Какая характерная и фамильярная наглость! Какая же наглость, как называть супругу Пушкина – Наталью Николаевну – Натали и смаковать на разные лады личную жизнь поэта, чтобы скрыть главное – ясно выраженное и четкое самосознание русского национального гения, не подвластного какой бы то ни было партийной идеологии, когда каждое его слово подобно солнечному лучу в нашем пропитанном кровью и смрадном бытии свидетелей погрома России. Пушкин – это свет. Не любить Пушкина – значит любить тьму. О какой «тайной свободе Пушкина» говорил Блок, слушающий музыку революции? Пушкин был всегда и во всем свободен явно, а не тайно!

Малороссы, которых уже много десятилетий называют украинцами, от мала до велика чтут имя Тараса Шевченко, где бы они ни жили – В Каневе или в Канаде.

Он понятен всем украинцам. Так же понятен каждому русскому Александр Пушкин – его имя объединяет нас и помогает встать с колен.

* * *

Но мы слишком отвлеклись после письма Пушкина от самой личности путаного «ротмистра в отставке» – Чаадаева. Знакомясь с плодами его нервически-больного ума, подогреваемого мнимой эрудицией, мне бы не хотелось тратить на разбор его антинаучных изъяснений ненависти к России время читателя и свое.

Я хочу лишь упомянуть о его холопско-льстивой записке к шефу жандармов графу Бенкендорфу, через которого он пытался убедить в своей бесконечной любви и преданности ненавидимого им царя – рыцаря Николая I, с таким мужеством раздавившего бунт всемирного масонства на Сенатской площади. Но все же приведу несколько строк из этой записки. Сколько в ней рабской угодливости и страха!

Чаадаев пишет Бенкендорфу: «…На мою долю выпало самое большое несчастье, какой может выпасть в монархии верноподданному доброму гражданину» А в конце письма: «Поэтому в сердце каждого русского прежде всего должно жить чувство доверия и благодарности к своим государям; и это-то сознание благодеяний, ими оказанных нам, и должно руководить нами в нашей общественной жизни»[48].

Не очень все это вяжется с этикой членов тайных обществ, когда Чаадаев на деле доказал свою ненависть к самодержавию, православию и народности, а его единомышленники готовили цареубийство и столь желанную «Конституцию» – свидетельство обетованной и достигнутой страны Демократии. Там-то и будет сиять неугасимо «Свобода, равенство и братство»!

Ни в столь любимой Петром Яковлевичем католической Европе, ни у себя на родине он не нашел ожидаемого им восторженного признания, со всем ядом накопленных и нереализованных честолюбивых амбиций дошел до той черты, когда и русское доброе общество отринуло его от себя – но радостно подобрали разноликие враги России!

Несмотря на то, что, к сожалению, русское высшее общество в полной мере уже с ХVIII века было пронизано метастазами государственной измены, с вековечной мечтой масонов и их тайных руководителей о разрушении великой самодержавной России, сопровождаемом убийством царской семьи, – здоровые силы общества молниеносно среагировали на «философический» бред одного из идеологов и вдохновителей декаризма.

Думаю, для читателя будут интересны выдержки из высказываний разных представителей нашей национально-мыслящей элиты, в оценках которых объемно и всесторонне лепится образ предателя русского народа и его государственных устоев.

Один из современников Чаадаева пишет: «Журнальная статьи Чаадаева (речь идет о первом „философическом письме“, опубликованном в журнале „Телескоп“, в котором он излагает свой кощунственный взгляд на историю России. – И.Г.) произвела страшное негодование публики… На автора восстало все и вся с небывалым до того ожесточением в нашем довольно апатичном обществе».

Ожесточение было в самом деле беспримерное; как свидетельствует другой его современник: «…Все соединились в одном общем вопле проклятия и презрения к человеку, дерзнувшему оскорбить Россию»[49].

Сегодня, когда обливание грязью истории и культуры России стало правилом для многих журналистов, историков и так называемых «средств массовой информации», – отрадно читать, что когда-то даже такой известный друг Пестеля, как П.Я. Чаадаев, был заперт под домашний арест, а его клевета – плод больного и воспаленного мозга – заставила правительство объявить его сумасшедшим. Поднялись против клеветника все как один потому, что у всех в душе жила совесть и патриотизм – любовь к Родине, над которой нельзя издеваться, как это делал якобы «христианский Философ» – как он сам себя называл – Чаадаев. Его нигилизм и ненависть к России развиты последующими учеными-западниками, коммунистом– ленинцем Покровским – вплоть до многих наших, еще недавно советских ученых.

Как известно, поэтами, художниками и музыкантами рождаются; это – дар Божий. Историками – становятся. Историк – это тот, кто в своих выводах опирается на изучение фактов и документов.

Я согласен с теми, кто считает, что история есть борьба религий, рас и народов. Вот почему марксизм, считающий историю борьбой классов и развитием товарно-производственных отношений, убивает само понятие истории.

Истории известны факты превращения ее иными учеными-историками, особенно нового времени, в идеологическую теорию, ничего общего не имеющую с исторической наукой. Апофеозом идеологии, а не истории, с моей точки зрения, является ХХ век – век наступления марксистской идеологии. К разговору об этом мы еще вернемся. Сейчас же отметим, что отцом «красной профессуры», заменившим историю идеологией, является друг Ленина М. Н. Покровский. Губительный вред, нанесенный им исторической науке, еще будет исследован историками будущей России в полной мере. Но до сего дня существуют последователи Покровского – «красная профессура», «красные академики». Иными, например, создан непререкаемый авторитет способного лингвиста Шахматова, который почему-то считается к тому же историком. Утверждения Шахматова тесно связаны с идеологией. Орудовавшая в канун революции партия «либерально-конституционных» демократов, называемых кадетами, яростно ненавидевших православную и самодержавную Россию, тоже вынашивала планы убийства царя[50].

Не удивительно, что ее идеология была свойственна члену ЦК кадетской партии лингвисту Шахматову.

Для советских ученых непререкаемым авторитетом многие десятилетия был и остается по сей день маститый историк и археолог академик Б. А. Рыбаков. В большинстве трудов советских историков на него ссылаются и цитируют наравне с классиками марксизма-ленинизма.

Советский академик Д. С. Лихачев – филолог – в наши дни почти канонизирован, и кое-кто называет его даже «совестью нации». В своей искусствоведческой работе «Русское искусство от древности до авангарда» (1992 г.) Д. С. Лихачев утверждает, что славянофилы «мешали открытию ценностей искусства и литературы Древней Руси – их подлинному пониманию». Наш академик находит много общего в искусстве икон и авангарда…

В последнее время с авторитетом советских академиков Рыбакова и Лихачева стали конкурировать «исторические фантазии» поначалу гонимого, а затем превознесенного до небес советского историка, ныне покойного Л. Н. Гумилева.

Что объединяет большинство советских и постсоветских историков?

Общеизвестна – установка, что история славян начинается с VI века – как будто они упали с неба именно в это время. В научном исследовании этой проблемы огромную роль играет археология. И масштабы работы советских археологов были значительны, но по результату они являются, я бы сказал, отражением «исторического любопытства». Ибо советская археология в оценке изысканного материала лишена научного расово-национального подхода. Ученые рассуждения обычно сводятся к эпохе «ранней» или «поздней» бронзы, бытию неких «андроновцев» или представителей «срубной культуры». Археология становится наукой, когда отвечает на вопросы расового и религиозного происхождения ушедших культур. Археология для нас – основа изучения происхождения великого славянского племени, являющегося частью семьи арийских народов. Но до сих пор не создан специальный музей славяно-русской археологии.