Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

приплюснутая сверху. С краев верхней площадки свисают ленты, которые медленно колышутся и постепенно становятся настолько тонкими, что рассмотреть их с такого расстояния совершенно невозможно. Однако нетрудно догадаться, куда уходят эти струящиеся ленты. Вниз. Туда, где они делятся на тонкие нити и расходятся по улицам.

– Я увидела ее сегодня, когда ходила на обед, – тихо говорит Венеца, пока все таращатся на башню. – Сначала подумала, что это какая-то художественная инсталляция, или плохой маркетинговый трюк, или еще что. Собиралась после работы сходить поглазеть. Но когда я написала об этом подруге – она там живет, в Хантс-Пойнте, – та сказала, что ничего подобного не видела.

Бронка тихо стонет.

– Я живу в Хантс-Пойнте. Черт, да эта штуковина, наверное, торчит прямо над моим домом.

Конг косится на Венецу.

– Я бы не советовал приближаться к этому месту.

– Да ну, правда, что ли?

– Что это? – спрашивает Паулу.

– Понятия не имею. – Конг вздыхает. – Ты, похоже, был прав, когда говорил, что этот город – необычный случай.

– Да, прав. – Паулу гневно смотрит на него. – Кстати, огромнейшее тебе спасибо за то, что бросил меня на амбразуру.

– Не за что, – спокойно отвечает Конг.

– Смотрите, – тихо, с ужасом говорит Бронка. Она указывает на улицу прямо перед центром. На другой стороне по тротуару идет компания латиноамериканских подростков. Наверное, они возвращаются домой с внеклассного мероприятия. Подростки смеются и шутят, отвешивают друг другу тумаки и радостно шумят, как и свойственно молодежи.

Всего их шестеро. У троих из шеи или из плеч торчат вьющиеся усики. У одного зараженного они покрыли все руки, и еще один маленький росток торчит прямо под глазом.

На некоторое время все замолкают.

Бронка нарушает тишину, делая шумный глубокий вдох.

– Мне нужно… черт. Пойдемте подышим воздухом. – Когда все лишь смотрят на нее, она стискивает зубы. – Просто обойдем квартал. Я здесь уже сорок восемь часов без перерыва. Мне недостаточно трепаться с вами, чтобы понять, что там на самом деле происходит.

Они переглядываются. Конг открывает рот, но Паулу толкает его локтем. Бронка раздраженно рычит и отворачивается от них, собираясь уйти.

Мэнни тут же идет за ней, но она останавливается и свирепо смотрит на него.

– Вам нельзя идти одной, – говорит он. Бронка прищуривается, сверля его взглядом, и, хотя она ниже его ростом, взгляд этот все равно пугает. Но Мэнни он нипочем. (Он уверен, что сталкивался с чем-то пострашнее, хотя и не помнит с чем.) – Никому из нас нельзя ходить поодиночке, пока все не закончится.

– Бред какой-то, – бормочет Падмини. Венеца неловко похлопывает ее по плечу, но затем присоединяется к Бронке и Мэнни.

– У вас есть наготове конструкт, чтобы защититься, если нападет Враг? – спрашивает Конг.

Уголки рта Бронки приподнимаются, но на улыбку это не похоже.

– Мои ботинки всегда со мной. – Мэнни замечает, что она сейчас вовсе не в ботинках, но Конг, похоже, доволен ее ответом. Конг смотрит на Мэнни, и тот морщится, понимая, что у него ничего нет. Нетрудно догадаться, о чем говорит Конг, но чем же таким исконно манхэттенским он сможет вооружиться, случись что дурное? Он здесь всего три дня, а в своем боро провел меньше суток.

Что ж… Мэнни тянется к заднему карману и находит свой бумажник. Вот дебетовая карта. Пока на ней есть деньги, он будет в порядке.

Конг с сомнением смотрит на него, а затем кивает Бронке.

– Ладно, мы все равно в ее боро. Старайся не путаться у нее под ногами.

Мэнни корчит рожу, но следует за Бронкой и Венецей на улицу.

Однако стоит им оказаться снаружи, как Бронка останавливается и хмурится. Мэнни замечает, что она вздрагивает, и кладет руку на бедро, словно ей больно.

– Черт, надо было выйти пораньше. Чувствую я себя совсем дерьмово.

– Да, но сейчас же жара, – говорит Венеца. Бронка лишь качает головой и начинает идти, заметно прихрамывая.

Центр расположен на пологом холме. Они направляются вверх по склону к небольшой аллее, которую Мэнни видит впереди. Ему кажется, что все выглядит нормально, не считая случайных людей или машин с усиками, которые изредка проезжают мимо. Больших шлейфов, как на магистрали ФДР, никто не оставляет, но раз столь многие в этом районе оказались заражены, значит, что-то где-то их заразило. Наверное, это сделали те башни. И, возможно, та штука на ФДР превратилась бы в нечто подобное, но он смог это пресечь.

Несмотря на свой возраст, Бронка шагает энергично, всякий раз поглядывая на зараженных и бормоча что-то на языке, который Мэнни наконец-то не может понять. Видимо, на Манхэттене он встречается не так часто. Еще она, помимо бедра, потирает бок. Оба жеста кажутся Мэнни знакомыми. Когда она делает это снова, морщась, словно у нее изжога, он говорит:

– Когда я сражался с той тварью на магистрали ФДР, мне казалось, что она раздирает меня, а не только асфальт.

Бронка вздыхает.

– О, хорошо. Я уж боялась, что меня ревматизм прихватил.

Однако на углу Бронка резко тормозит. На ее лице появляется потрясенное выражение. Мэнни напрягается, сует руку в карман, чтобы вытащить дебетовую карту, но Бронка смотрит всего лишь на груды щебня, лежащие на пустом месте напротив. Похоже, что там недавно снесли здание. От него не осталось ничего, кроме нескольких кирпичей и свежевыкрашенного фанерного забора, на котором красуется объявление о том, что скоро будет возведено на этом месте. Мэнни не видит причин для расстройства, но Венеца тоже делает резкий вдох, когда видит это.

– О не-е-ет, – говорит она. – Боже мой. «Киллербургер».

– Что? – спрашивает Мэнни.

– «Киллербургер» исчез! – Всем своим видом Венеца излучает трагедию. – Там делали самые жирные и сочные бургеры в мире. И этой забегаловке было больше лет, чем мне. Она – неотъемлемая часть Бронкса. Когда, черт возьми, они успели его снести? И почему? Там людей всегда было битком набито. Я думала, их дела идут хорошо!

Бронка мрачно поджимает губы и, напрягшись, топает через улицу. Мэнни спешит за ней, чтобы не отстать. Когда она снова останавливается, Мэнни видит, что Бронка сверлит взглядом плакат, который висит на заборе. «Элитное жилье» – гласит надпись над прекрасной архитектурной визуализацией модернистского здания средней этажности.

– Кондоминиумы, – рычит она таким тоном, каким другие сказали бы «кобры». – «Киллербургер» занимал первый этаж жилого дома, где много лет жили десятки семей. Я слышала, что пару месяцев назад у них начались какие-то проблемы и им сильно повысили арендную плату, но боже мой. Всех этих людей просто вышвырнули на улицу. Чтобы построить дорогущие, уродливейшие кондоминиумы.

– Эй, старушка Би, – внезапно настойчиво зовет ее Венеца. Она заглянула в одно из мутных пластиковых окон, встроенных в фанерный забор, и теперь пятится назад, выпучив глаза и безмолвно указывая в ту сторону. Когда Мэнни и Бронка заглядывают в окно, то поначалу ничего не могут разглядеть, но затем у Мэнни перехватывает дыхание.

По всей заваленной щебнем площадке среди обломков вьются короткие белые усики, похожие на только проросшие саженцы. Их здесь целое поле. По дальнему краю заваленной щебнем площадки неуверенной походкой бредет пожилая женщина, которая толкает перед собой ручную тележку, нагруженную бельем и продуктами. Женщина внезапно спотыкается, хмурится, опершись на тележку, и ненадолго наклоняется, чтобы потереть лодыжку. Когда она выпрямляется и идет дальше, из тыльной стороны ее ладони вырастает белый усик. Вероятно, такой же торчит и из лодыжки, но Мэнни его не разглядеть.

Дыхание Бронки учащается. Она резко поворачивается к плакату и прищуривается.

– Это началось еще до того, как город ожил, – рычит она, быстро пробегая глазами по тексту. – Плевать, скольким людям они дали на лапу и скольких подчинили, – в этом городе даже зловещие чудовища не смогут получить разрешение на строительство за одну ночь. А это значит, что доктор Белая планировала свои ходы не в последние два или три дня, а задолго до.

– Но как? – Мэнни все еще смотрит в окно, хотя теперь, зная, что по ту сторону от забора растут белые усики, он старается отступить подальше. –