Мозг рассказывает. Что делает нас людьми - Вилейанур Рамачандран

Крайнее сенсорно-эмоциональное разобщение и умаление «я», которое я предлагаю считать объяснением синдрома Котарда, объяснило бы и странное равнодушие к боли у таких пациентов. Они воепринимают боль как ощущение, но, подобно Микки (из главы 1), не испытывают страдания. Предпринимая отчаянные попытки восстановить свою способность ощущать что-то хоть что-нибудь! такие пациенты могут совершать попытки причинить боль самим себе, чтобы почувствовать себя более «привязанными» к своему телу.

Так можно было бы объяснить и парадоксальное открытие (пока предположительное и недоказанное), что некоторые пациенты с тяжёлой депрессией совершают самоубийство при начале приёма антидепрессантов типа прозака. Можно поспорить с тем, что при крайних случаях синдрома Котарда самоубийство будет излишним действием, так как коль скоро индивидуальность уже «умерла», то нет и субъекта, который нуждается в освобождении от её мучений. С другой стороны, антидепрессант может восстановить самосознание как раз в той мере, которой окажется достаточно для осознания пациентом бессмысленности существования его «я» и мира, и тогда самоубийство покажется единственным выходом. По этой схеме синдром Котарда апотемнофилия в приложении ко всему своему «я», а не только к руке или ноге, и самоубийство есть его успешная ампутация.

Доктор, я соединился с Богом

Теперь подумайте, что произойдёт, если случится противоположное чрезвычайная сверхактивация пути 3, вызванная возбуждением такого рода, как встречается при височной эпилепсии (ВЭ). Результатом было бы крайнее повышение уровня эмпатии к другим, к себе и даже к неодушевлённому миру. Вселенная и все в ней исполнились бы глубочайшего значения. Это бы ощущалось как пребывание в единении с самим Богом, что тоже часто встречается в описаниях ВЭ.

Теперь, как при синдроме Котарда, представьте, что ко всему этому добавилось повреждение в лобных долях, что тормозит активность зеркальных нейронов. Обычно эта система охраняет эмпатию, предотвращая «сверхэмпатию» и таким образом сохраняя наше ощущение идентичности. Следствием повреждения этой системы было бы другое, ещё более глубокое чувство слияния со всей Вселенной.

Это ощущение выхода за пределы своего тела и достижения единения с некой бессмертной и вечной сущностью присуще только человеку. Человекообразные обезьяны, к их чести, не увлекаются теологией и религией.

Доктор, я умираю

Ошибочное отнесение наших внутренних психических состояний к ложным спусковым механизмам во внешнем мире является только частью сложной сети взаимодействий, которая приводит к психическому заболеванию в целом. Синдром Котарда и «слияние с Богом» крайние формы этих явлений[30]. Куда более обычное проявление синдром панической атаки.

Определённая часть людей, вполне нормальных в других отношениях, подвержена внезапному, длящемуся 40–60 секунд, ощущению неминуемой смерти своего рода мимолётному синдрому Котарда (в сочетании с сильным эмоциональным компонентом). Учащается сердцебиение (что ощущается как трепетание и усиление пульса), потеют ладони, и человека охватывает ощущение абсолютной беспомощности. Такие атаки могут происходить несколько раз в неделю.

Возможным источником панических атак могут быть короткие миниприпадки, затрагивающие путь 3 и, особенно, миндалевидное тело с его исходящим потоком спонтанной эмоциональной и поведенческой активации через гипоталамус. При этом запускается мощная реакция «нападай или убегай», но, так как человек не видит в окружающем мире ничего, что могло бы вызвать такие изменения, он придаёт угрозе субъективный характер и начинает чувствовать, что умирает. Это снова проявление неприятия мозгом расхождений на этот раз между нейтральными сигналами извне и далеко не нейтральными внутренними физиологическими ощущениями. Единственный способ для мозга справиться с такой комбинацией приписать изменения какому-то непостижимому и устрашающему внутреннему источнику. Мозг менее терпим к «непривязанному» (необъяснимому) беспокойству, чем к беспокойству, которое можно однозначно связать с каким-то источником.

Если эти предположения верны, то интересно, нельзя ли для «лечения» панических атак использовать тот факт, что пациент обычно за несколько секунд знает о приближении атаки. В этом случае, почувствовав приближение атаки, пациент мог бы быстро начать смотреть какой-нибудь фильм ужасов, например на своём iPhone. Это могло бы остановить атаку, позволив мозгу приписать физиологическую активацию внешнему страху, а не какой-то пугающей, но непостижимой внутренней причине. То, что пациент на каком-то высшем уровне интеллекта «знает», что это лишь кино, не обязательно должно помешать такому лечению: в конце концов, вы ведь испытываете страх, смотря фильм ужасов, даже осознавая, что это «только кино». Убеждения не монолит; в них существует несколько слоёв, взаимодействия которых можно использовать клинически, пользуясь соответствующими уловками.

Постоянство

Понятие о последовательно организованных воспоминаниях, накапливающихся в течение жизни, неявно присутствует в концепции «я». Существуют синдромы, которые ощутимо влияют на различные аспекты формирования и извлечения воспоминаний. Психологи различают три различных типа памяти (это слово примерно соответствует слову «обучение»), которым могут соответствовать отдельные мозговые, нейронные субстраты. Первый из этих видов памяти называется процедурной памятью, она позволяет нам осваивать новые навыки, такие как катание на велосипеде или чистка зубов. Такие воспоминания мгновенно воскрешаются, когда того требует ситуация, и вы даже не задумываетесь об этом. Этот тип памяти встречается не только у людей: он свойственен всем позвоночным и некоторым беспозвоночным животным. Второй вид семантическая память, ваше фактическое знание объектов и событий в мире. Например, вы знаете, что зимой холодно или что бананы жёлтые. Этой формой памяти тоже владеют не только люди. Третья категория, впервые выделенная Энделем Тульвингом, называется эпизодической памятью, это воспоминания об особенных случаях, таких как ваш выпускной вечер или день, когда вы сломали лодыжку, играя в баскетбол. Или, как выразился психолингвист Стивен Пинкер: «Кто кому когда что и где сделал». Семантические воспоминания можно сравнить со словарём, а эпизодические с дневником. Психологи противопоставляют их как «знающие» и «вспоминающие»; на последние способны только люди.

Гарвардский психолог Дэн Шектер сделал оригинальное предположение, что эпизодические воспоминания могут быть близко связаны с ощущением человеком своего «я»: мы нуждаемся в «я», с которым были бы связаны эти воспоминания, а воспоминания, в свою очередь, обогащают «я». Кроме того, мы склонны организовывать наши эпизодические воспоминания приблизительно в правильной последовательности и можем устраивать что-то вроде мысленных путешествий, чтобы «посетить» места или «оживить» эпизоды нашей жизни в ярких ностальгических деталях. Такими возможностями почти наверняка владеют только люди. Более парадоксальна наша способность устраивать путешествия в будущее, чтобы предвосхищать и планировать его. Эта способность, вероятно, тоже характерна только для нас (и возможно, что для её осуществления требуются хорошо развитые лобные доли). Без такого планирования наши предки не могли бы изготавливать каменные орудия для охоты или сохранять посевные семена до следующего урожая. Шимпанзе и орангутанги при необходимости тоже могут делать и пользоваться инструментами (например, счищать листья с прутьев, чтобы извлекать термитов из муравейника), но они не могут изготавливать инструменты с намерением приберечь их для будущего употребления.

Доктор, где и когда умерла моя мать?

Все это интуитивно понятно, но существуют также свидетельства об умственных расстройствах некоторые встречаются часто, другие гораздо реже, при которых различные компоненты памяти избирательно повреждены. Эти синдромы ярко иллюстрируют наличие подсистем памяти, включая те, которые встречаются только у человека. Почти все слышали об амнезии вследствие травмы головы: пациент с трудом может вспомнить конкретные события, которые происходили в течение недель или месяцев, предшествовавших увечью, даже если он в здравом уме, узнает людей и способен усваивать новые эпизодические воспоминания. Этот синдром ретроградная амнезия так же часто встречается в реальной жизни, как и в голливудских фильмах.

Гораздо менее распространён синдром, описанный Энделем Тульвингом: у одного из его пациентов, Джейка, были повреждены участки и лобных, и височных долей. В результате Джейк лишился эпизодических воспоминаний любого рода, как из детства, так и из недавнего прошлого. Новых эпизодических воспоминаний он также не мог формировать. При этом его семантические воспоминания о мире остались невредимы; он знал о королях и капусте, любви и ненависти, о бесконечности. Нам очень трудно представить внутренний психический мир Джейка. Тем не менее, несмотря на то, чего мы могли бы ожидать в соответствии с теорией Шектера, у него было ощущение своего «я». Различные атрибуты «я» подобны стрелам, указывающим на воображаемую точку психический «центр тяжести» индивидуальности, о котором я ранее уже упоминал. Отсутствие какой-нибудь стрелы может обеднить «я», но не разрушить её; «я» храбро противостоит камням и стрелам жестокой фортуны. Даже при этом я бы согласился с Шектером в том, что автобиография, которую каждый из нас носит в своём мозге, основана на эпизодических воспоминаниях и тесно связана с нашим ощущением «я».