Крылов - Николай Степанов

Было поздно. Напудренный лакей в ливрее принес большой поднос с чаем…

Прошло немногим более года, и Пушкин был убит на дуэли с Дантесом. Незадолго перед дуэлью он приезжал к Ивану Андреевичу. Они беседовали о литературе и общих знакомых. Крылов не знал, что видит его в последний раз. Смуглое лицо Пушкина было омрачено каким-то беспокойством, крупные белые зубы, рыжеватые бакенбарды, темные глаза под высоким лбом и кудрявые волосы навсегда запомнились Крылову.

«Вельможа»

Это была его последняя басня. Ею он как бы прощался со своей полувековой писательской деятельностью. Крылов не захотел напоследок промолчать и высказал в ней все, что думал о современном порядке вещей. Когда-то в «Почте духов» он писал о том, что когда властителю подземного царства Плутону доктора сообщили, что из трех адских судей двое оглохли, а третий лишился рассудка, то властитель подземного царства обратился к бывшему танцовщику Фурбинию, назначенному им начальником над тенями. Фурбиний посоветовал приставить к судьям умного секретаря, который бы вместо них рассматривал дела, а они бы подписывали то, что он им скажет.

Но ведь и сейчас все, как прежде.

Дела в государстве вершатся чиновниками, корыстолюбивыми и недобросовестными, а их начальники, именитые вельможи, лишь им потакают и равнодушно относятся к нуждам народа. Иван Андреевич вернулся к теме юношеской сатиры, назвав басню «Вельможа».

Какой-то, в древности, ВельможаС богато убранного ложаОтправился в страну, где царствует Плутон.Сказать простее — умер он;И так, как встарь велось, в аду на суд явился.Тотчас допрос ему: «Чем был ты? где родился?»— «Родился в Персии, а чином был сатрап,Но так как, живучи, я был здоровьем слаб,То сам я областью не правил,А все дела секретарю оставил».— «Что ж делал ты?» — «Пил, ел и спал,Да все подписывал, что он ни подавал».— «Скорей же в рай его!» — «Как! где же справедливость?» —Меркурий тут вскричал, забывши всю учтивость,— «Эх, братец! — отвечал Эак, —Не знаешь дела ты никак,Не видишь разве ты? — Покойник был дурак!Что если бы с такою властьюВзялся он за дела, к несчастью?Ведь погубил бы целый край!..И ты б там слез не обобрался!Затем-то и попал он в рай,Что за дела не принимался!»

Вчера я был в суде и видел там судью:Ну, так и кажется, что быть ему в раю!

Когда он захотел напечатать эту басню, цензура ее не пропустила. Ей показалась слишком неблагонамеренной насмешка над вельможами, да и в сатрапе — не приведи господь! — еще кто-нибудь заподозрит царского министра или губернатора! Крылов попытался добиться разрешения непосредственно у Николая I. Он передал басню министру народного просвещения графу Уварову, которого лично знал по оленинскому кружку. Но Уваров не исполнил просьбы баснописца, а рукопись басни даже не вернул. Ему также эта басня представлялась крамольной. Прошло больше года.

Между тем кто-то ее списал, передал другому, тот третьему, и за короткое время басня разошлась в публике в списках. Ее знал весь Петербург. Дошло до того, что воспитанники Пажеского корпуса читали ее на экзамене. Поговаривали, что Крылов назло цензуре, вопреки ее запрещению сам распространил эту басню. Алексей Николаевич Оленин был в большой тревоге и настойчиво советовал баснописцу обратиться к императору, чтобы положить конец слухам.

Иван Андреевич решил подчиниться его настояниям и воспользовался представившимся случаем. В январе 1836 года во дворце устраивался маскарад. Крылов был в числе приглашенных. За несколько дней до маскарада он в мрачном расположении духа сидел в гостиной Олениных.

«Что с вами, дедушка?» — спросила его Варвара Алексеевна. «Да вот беда, — тяжело вздохнул Крылов, — надо ехать во дворец в маскарад, а не знаю, как одеться». — «А вы бы, дедушка, — рассмеялась Варенька, — помылись, побрились, оделись чистенько, вас там никто бы и не узнал!» Иван Андреевич весело рассмеялся на эту шутку своей «фавориточки», но оставался по-прежнему озабочен. Наряжаться для маскарада для него было делом не легким. Только желание осуществить задуманный план заставляло его жертвовать покоем для утомительного и шумного празднества, на котором вдобавок он должен был играть довольно заметную роль.

Выручил его актер Каратыгин, который придумал для грузной фигуры Ивана Андреевича подходящий костюм кравчего[28]. Костюм состоял из старинного русского кафтана, шитого золотом, красных сапог. Крылову подвязали большую серебристую бороду.

На праздник съехался весь аристократический Петербург. По английскому обычаю вечер начался с раздачи праздничного пирога, в котором был запечен боб. Тот, кому доставался этот боб, объявлялся царем праздника. К этому «царю» и должен был обратиться с приветствием баснописец. Иван Андреевич заранее приготовил поздравительную речь в стихах и, тяжело ступая в боярском костюме кравчего, прочел шутливые стихи перед счастливым обладателем заветного боба:

По части кравческой, о царь, мне речь позволь,И то, чего тебе желаю,И то, о чем я умоляю,Не морщась, выслушать изволь.Желаю, наш отец, тебе я аппетита,Чтоб на день раз хоть пять ты кушал бы досыта,А там бы спал, да почивал,Да снова кушать бы вставал.Вот жить здоровая манера!С ней к году, — за то я, кравчий твой, берусь —Ты будешь уж не боб, а будешь царь-арбуз!Отец наш, не бери ты с тех царей примера,Которые не лакомо едят,За подданных не спят,И только лишь того и смотрят и глядят,Чтоб были все у них довольны и счастливы;Но рассуди премудро сам,Что за житье с такой заботой пополам,И, бедным кравчим, намКакой тут ждать себе наживы?Тогда хоть брось все наше ремесло.Нет, не того бы мне хотелось!Я всякий день молюсь тепло,Чтобы тебе, отец, пилось бы лишь да елось,А дело бы на ум не шло.

Стихи были встречены слышавшим их Николаем I благосклонно: он много смеялся и милостиво обнял Крылова. Это была лесть, но лесть уместная, тактичная. Иван Андреевич рассчитал проницательно. И теперь, когда император одобрил его стихи и весело смеялся, лукавый старик обратился к нему с просьбой разрешить прочесть еще и новую басню. Получив согласие, Крылов вынул из-за обшлага кафтана «Вельможу» и прочел перед всеми присутствующими. Граф Бенкендорф слушал с недовольным видом, но император, не выходя из благодушного настроения, милостиво промолвил: «Пиши, старик, пиши!» Тогда, понимая, что надо ковать железо, пока горячо, Иван Андреевич испросил разрешение эту басню напечатать. Дозволение было дано, несмотря на явное неудовольствие графа Бенкендорфа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});