Одинокие боги Вселенной - Александр Заревин

— Должен до утра, а там — как получится.

— Тогда я с тобой прощаюсь. — Она подошла и чмокнула меня в щеку.

— Я провожу вас, Лариса Григорьевна!

— О-о! Нет, не надо, я сама.

— До калитки хотя бы…

— Ну, до калитки можно.

Я вышел за нею в синюю гладь вечера, хлопая по карманам. Нащупав доллары, успокоился. Выйдя вслед за Ларисой Григорьевной за калитку, я задержал ее за руку и сказал:

— Простите, Лариса Григорьевна, ему действительно мало осталось. Вот, возьмите. — Я стал совать ей доллары. — Это валюта, но других денег у меня нет. Вам скоро пригодятся. В госучреждениях могут носом крутить, а частным образом возьмут везде. На ритуал, сами понимаете. Да берите же! А я еще вернусь, только году в 58-м, где вас тогда искать?

— О-о! В пятьдесят восьмом я как раз вышла замуж. 18-го июня, так что постарайся эту свадьбу расстроить. Я, правда, влюблена была как кошка, но и любовь такой же короткой оказалась. Ну, прощай, Юра. Скоро совсем стемнеет. Когда это случится?

— В конце апреля.

— Сколько ты мне дал?

— Не знаю. Сколько было. Двести-триста, наверное. Дома пересчитаете. Прощайте, Лариса Григорьевна. Вернее, до свидания.

— До свидания, Юра, и всего тебе хорошего. Она ушла, а я, закрыв калитку, вернулся на веранду. Закурив, снова попытался нащупать «окно» — как это плохо, что его не видно снаружи! Куб вышел ко мне.

— Чего в дом не заходишь?

— Так, курю.

Ночь стояла теплая, свет уличного фонаря мертвенно красил беленую стену саманного сарая во дворе, переливался в только что наметившейся молодой листве сиреневого куста. Доносился из темноты ленивый лай собак, и где-то внизу, по склону балки, натруженно завывая, карабкался в неизвестность невидимый грузовик.

— Отец, — вдруг хрипло сказал я. — А может, тебя прямо сейчас забрать? Конечно, в «окно» влезать не очень удобно, сам понимаешь, опытный образец. Но уж как-нибудь, а?

— И что мне там делать? Нет. От судьбы бегать — все равно что против ветра писать — только замараешься. К тому же ты и сам не знаешь, куда подевался твой лаз.

— Кто тебе сказал?

— Да уж вижу. Второй раз выходишь, щупаешь поди, сам можешь не вернуться? А что ты тогда делать будешь?

— Да нет, «окно» где-то здесь. Чуть, может, сместилось, но здесь. Ну а если оно закроется, Мишка меня искать будет. Заглянет и сюда.

— Вы так вместе и идете по жизни?

— Ну, так получается. Галка вот этот клад реализовала, денег у меня чертова уйма оказалась. Я, правда, не шиковал, но Мишку поддерживал, особенно сразу как его демобилизовали раненого.

— Раненого?

— Ага, в афганской войне.

— Мы что, будем воевать с Афганистаном?

— Нет, но Брежнев захочет видеть его социалистическим и введет туда «ограниченный контингент войск» — так они будут говорить по радио и телевидению, и еще много красивых слов, но война есть война. Ты сам воевал и знаешь, что на самом деле это дерьмо и кровь. А Мишка туда добровольцем пошел — выполнять «интернациональный долг». Я вместе с Верой Александровной, его матерью, забирал его из госпиталя с пробитым коленом. По-моему, эта война научила его не высовываться навстречу разным инициативам правительства, которое, сколько ни меняется, а все остается кучкой серых интриганов.

— Ты прав. Когда Никита Сергеевич расстрелял Берию, я впервые вздохнул спокойно, а когда развенчал Сталина, радовался как мальчишка, К сожалению, все реформы на том и закончились, хотя Хрущев свое дело сделал. А потом его вообще занесло, пообещал громогласно: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Я тогда стряхнул это страшное наваждение и стал смотреть на мир не прищуриваясь. Боже мой! Какой коммунизм, если только-только заплата на брюках перестала быть непременным атрибутом советского человека! Демагогия. Сплошная демагогия.

— Кстати, отец, знаешь, что по поводу демагогов говорят? Демагог — это такой человек, который сумеет убедить женщину в постели, что мягкий гораздо лучше твердого. Все эти люди в правительстве…

Куб расхохотался. Докурив и выбросив окурки, мы направились в комнату. Я задержался, убирая со стола. Покончив с этим, зевнул, соображая, что не сплю уже вторые сутки. Зашел к Кубу, пожелал ему спокойной ночи. Потом, не раздеваясь и не готовя себе специально постель, растянулся на диване. Поскрипел им, устраиваясь.

— Спокойной ночи, сынок, — донеслось от Куба.

— Спокойной, отец, — ответил я и прикрыл глаза.

Однако спокойной эта ночь не стала. Внезапно в окно, выходившее во двор, ворвался яркий луч света. «Окно» — сразу сообразил я, и меня буквально сдуло с дивана. Судя по лучу, «окно» сдвинулось вверх, вот почему я не мог его никак нашарить. Мало того, «окно» заметно двигалось вверх, и луч уже был на уровне верхнего обреза домашнего окна.

— Что случилось, Юра? — обеспокоенно спросил Куб.

— Нестабильный вакуум, — ответил я. — «Окно» сдвигается. Кажется, мне пора, отец.

Я бросился к выходу: точно, «окно» прямо на глазах поднималось вверх. Решение созрело мгновенно: надо лезть на крышу и пытаться проникнуть в «окно» оттуда. Как я забрался — не помню. Помню, что, стоя на самом краю и соображая, как бы не промахнуться, я обещал Кубу, что непременно за ним вернусь. Тут «окно» достигло уровня моих колен, я присел и словно нырнул в него, видя один слепящий луч прожектора. Руки сразу нащупали края столешницы, а о брюхе я уже не заботился, плюхнулся со всего маху, еще и подбородок зашиб. Так, головой вперед, я забрался внутрь своего подвала и, подсев к пульту, принялся возвращать «окно» на место, то есть подводить его к Кубу, который все стоял на крыльце, держась за стойку веранды. Вакуум совсем разбушевался. С трудом я все-таки вернул «окно» к Кубу и зафиксировал его.

— Отец! — крикнул я, высунувшись по пояс. — Ну, ты идешь?

— Нет, Юра, — ответил Куб спокойно. — Это не моя дорога. Что я скажу тебе молодому? Я должен остаться.

— Ну, тогда до встречи в 58-м году! Прощай!

— Прощай, Юра!

Мне показалось, что после этих слов «окно» подхватил вихрь, я едва успел зацепиться за край стола, так меня качнуло. Я спиной вполз внутрь надежной тверди, сел прямо на пол и заплакал, благо никто не мог меня видеть…

* * *

Я не выходил наверх и не откликался на Галкины звонки. То есть брал трубку, но, услышав ее голос, клал обратно на телефон. Если я сейчас и хотел кого-то видеть, то только Мишку. Путешествие к Кубу порядком спутало мое субъективное времяощущение. Казалось, что прошел целый год, когда наконец позвонил Мишка. На самом деле минуло двое суток. Он звонил мне из Ставрополя, интересовался, что произошло. Догадываясь, что телефон прослушивается Галкой или ее рыжим дружком, я торопливо посоветовал Мишке поменьше трепаться по телефону и ждать меня. Быстренько сотворил «окно» в свою квартиру, выполз из «окна» прямо на софу и отправился к Мишке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});