Странница - Тамара Воронина

— Как тебе здешние эльфы, Фар?

— Странные. Я не помню, чтобы видел когда-то эльфов, приветливых с человеком. Никто не смотрел на меня, как на муравья. Они такой чудесный дом строят. Я немножко помогал им, ничего?

— Фар художник, — пояснила Светлая. — В нашем мире его бы назвали дизайнером. Удивительный вкус. Ну и как, Фар, эльфы прислушивались к твоим советам?

— Я не давал им советов, — удивился мужчина, — это как-то странно: явился незнакомец, да еще человек, и ну советы давать… Эльфы отличные строители, а главный там, здоровенный такой молодой парень, вкус имеет ничуть не меньший, чем я. Просто я давно не работал руками.

Что-то в нем Лене не нравилось. Киношность? Ну да, конечно, мультяшные эльфы и мачо Маркус, стало быть, нравились, а этот нет. Скромность, которая никак не может быть свойственна этакому эталонному самцу в более чем зрелом возрасте? Нарочитая покорность? Формулировка «вкус не хуже моего»?

— Скажи эльфам, пусть не беспокоятся, — улыбнулась Странница. — Мы не будем их обременять, переночуем в палатке, если нам выделят место.

— Уж извини, не предлагаю у нас, — сказала Лена, когда Фар удалился, не забыв о поклоне. — Не из вредности даже. Не хочу, чтобы нервничал шут.

— Он впечатлительный?

— И да, и нет. Больше всего он поддается впечатлениям от собственных размышлений. Есть у него такое стремление докопаться до глубинных мотивов. Доходящее до абсурда.

— Тяжело тебе, — покачала головой Странница, — жить с шутом с его постоянной тягой к истине и невозможности соврать даже в мелочи… Мне легче. Фар мне комплименты говорит, а я знаю, что он врет, ну так и пусть врет, комплименту вовсе необязательно быть правдивым, лишь бы вовремя да приятен… А твой как?

— Он хитрый. Никогда ж не скажет, что я красивая, аж солнце затмеваю, — хихикнула Лена. — Говорит, что голос приятный, волосы красивые, ноги стройные и так далее. То есть то, что может сойти за истину. Особенно при сильной степени близорукости. А самые приятные его слова вовсе не относятся к моей внешности. Я ж в зеркало иногда смотрюсь, знаю, что обыкновенная.

— Тоже не любишь зеркало, — понимающе засмеялась толстушка. Нравилась она Лене, почти против желания. После очередного совещания Странницы сменили тактику. Ну и пусть. Если ты догадываешься, что тебя пытаются водить за нос, то не пойдешь в указанном направлении. А говорить с ней было приятно. Симпатия шла изнутри. Тетка казалась своей в доску, понятной и понимающей. Или была такой.

Заглянул Маркус.

— Можно? Светлая, — он низко поклонился Страннице, — мое почтение. Делиена, пригласи гостью переночевать у нас. Шут поспит у эльфов, а Милит обещал за ним присмотреть. Вы хоть наболтаетесь вдоволь, знаю я вас, женщин: хоть Светлые, хоть не Светлые, а все равно до утра прочирикаете. Нехорошо, если Странница в палатке будет спать, холодно там для женщины. Карис готов уступить ей свою комнату, а сам у нас переночевать.

— Я не стану смущать покой твоего шута, — пообещала Странница. — Но честно говоря, охотно поспала бы в тепле и на мягкой постели.

Лена пожала плечами: да ради бога, шута из поля зрения не выпущу, ни тетка, ни ее герой-любовник с ним наедине не останутся, а попробуют чего не то сказать, у Лены почтения нету — пусть хоть в будке Гару ночуют, хоть прямо в сугробе. Вот с мягкостью постелей было сложнее. Лена давно приноровилась спать на жестком, ведь на ее деревянной кровати под простыней имелась только толстенная попона, да и на раскладных кроватях мужчин ткань была натянута так туго, что мало отличалась от досок. Вот в Сайбе кровать была восхитительно мягкой… Весной, в самую распутицу, надо будет снова на пару недель отправиться в столицу — дикую грязь и слякоть пересидеть во дворце.

Шут героически ждал их дома. На Странницу он смотрел без особой приязни, но был безукоризненно вежлив — дворцовая жизнь приучила его вести себя хорошо, даже если никакого желания не имелось. Карис сразу же предложил Светлой и ее спутнику свою комнату — там просторно, тепло и хорошая кровать, Странница с благодарностью согласилась, а Фара никто и не спрашивал: он был нагрузкой. Бесплатным приложением. Был уже готов ужин — картофельные шарики, разнообразные молочные продукты (сортов восемь), тушеная зайчатина или еще какая-то зверятина, роскошный пирог, три сорта варенья, мед, булочки, пряники, яблоки… Великий праздник! И, конечно, вино. К столу они позвали еще и посла и Лиасса, а Лиасс, умница, принес любимый Ленин рулетик. Ужин прошел замечательно. Непринужденно. Расслабившийся (или прикидывавшийся расслабленным) шут веселил всю компанию, паясничал и усердно дразнил Маркуса и Кариса, изящно изображал почтение к Лиассу и послу и абсолютное повиновение Лене. У Фара это получалось существенно хуже. Может быть потому, что шут на самом деле не изображал, а просто подчеркивал то, что было на самом деле.

Светлая пришла в полный восторг от шариков, пирога и пряников, вино ей тоже понравилось, и она не особенно возражала, когда ей подливали, зато Фар был либо больным, либо завязавшим и почти не пил. А Лене не нравились мужчины, которые не пьют. Здесь не нравились, потому что с полного стакана местного вина не пьянела даже она, к ее столу подавались исключительно легкие вина — посол быстро понял ее вкус и снабжал ее самими приятными и не пьянящими напитками. Мужчины, конечно, добывали себе и чего покрепче, в основном медовуху, но уж никак не злоупотребляли, надо отдать им должное. Пили для настроения, а не для опьянения. Фар же нравился Лене все меньше и меньше. Почему? Лена и исподтишка за ним наблюдала, и в разговор вовлекала, и реакцию его на разные фразы примечала, вот подумать об этом было некогда. Ничего. Ночь впереди — и шут с его наблюдательностью и умением разбираться в людях. Да и Маркус не последний лох, и Карис тоже только кажется простачком, а что говорить о Лиассе! Собственно, посол тоже отнюдь не дурак, только вот не настолько они дружны, чтоб Лена приставала к нему с расспросами.

Потом она еще долго шепталась со Странницей под мирное похрапывание Фара на полу, и только глубокой ночью на цыпочках, чтоб не разбудить мужчин, прокралась к себе в комнату.

Понурый и сосредоточенный одновременно шут делал вид, что читает. Точнее, старался читать, только у него явно не получалось. Лене он обрадовался, как голодный младенец материнской груди. Сравнение, наверное, банальное, но Лена никогда не видела большего ликования, чем то, что появилось на мордочке трехмесячного Юрика, когда Люська, его мама и давняя Ленина подруга, вытащила свою распухшую от молока грудь из спецбюстгальтера, привезенного мужем из редкой тогда заграничной командировки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});