Возвращение в Панджруд - Андрей Волос

Моргнул, и оказалось, что это всего лишь пятно солнечного света на глиняной стене; а он лицом к ней и лежит.

Вздохнул, заворочался, неслышно потянулся.

Солнце било сквозь щелястую, связанную из ивовых жердей дверь.

Утро. В комнатенку доносился привычный шум жизни: петух прокричал... еще... где-то вдалеке монотонно лает собака: уф, уф!.. и опять: уф, уф!

Едва слышно пошуршав сеном, повернулся на другой бок.

Джафар спит: левая рука под головой, ладонь правой прикрывает лицо, как будто защищаясь.

Другой тюфяк пуст, но хранит очертания тела. Куда-то Санавбар улепетнул спозаранку... ох уж этот Санавбар.

Мысли спросонья медленные, ленивые.

Давеча Бехруз, который их ночевать устроил... хорошая комната, чистая... брат каравансарайщика Салара... да, так вот Бехруз сказал, что вино, конечно, бесплатным было. Прямо на смех Шеравкана поднял, когда тот, помогая набивать тюфяки свежим сеном, спросил невзначай. Кто же, говорит, с гостей деньги будет брать... мол, смешно и думать даже, у нас в кишлаке такого не водится. Это, говорит, староста всю компанию угощал.

А сапоги Санавбар у него самого купил, у Бехруза. Бехруз хотел бесплатно отдать — ношеные сапоги-то, а человек — друг Царя поэтов, а на ногах у него — труха. Почему же ему сапоги не подарить? Но Санавбар настоял — дескать, не надо ему бесплатно ношеных сапог, он человек небедный, деньги водятся, может и купить. Разгорячился весь: нет — и все тут. Ну, он гость, гостю нужно уступать... согласился Бехруз взять за сапоги десять фельсов — сумму по нынешним временам скорее символическую, чем вещественную. Но Санавбар и впрямь человек небедный — мельче динара ничего нет. Поди еще разменяй. Короче говоря, сошлись на том, что несчастные эти фельсы Санавбар занесет на обратном пути: когда отведет Царя поэтов в Панджруд и будет возвращаться.

Возвращаться он будет!.. Его и туда-то никто не звал. Вот и опять видно, что жулик.

Ну ничего, динар-то отдаст, никуда не денется. Вчера-то все пьяные были, не с руки, а сегодня Шеравкан до него доберется. Так и так, Санавбар, я все узнал, вино бесплатное. Давай динар обратно, а то сейчас учителю пожалуюсь. Ничего, отдаст как миленький.

Вчера... да, вчера.

По мере того как юноша, ведавший кумганами, уносил пустые, чтобы вернуть их полными (сделал это трижды, если не четырежды), застолье прошло все положенные фазы развития: и радостно-приветливое оживление, и приступы нежности, во время которых только правила приличия мешали новообретенным друзьям заключить друг друга в объятия, и припадки буйного веселья, а затем и беспричинного раздражения (в частности, Санавбар, задетый каким-то совершенно невинным замечанием, вспылил и хотел немедленно покинуть не только компанию, но и кишлак; однако в конце концов поддался на дружные уговоры и передумал, ударившись вместо того в слезливые и путаные воспоминания обо всех когда-либо понесенных им незаслуженных обидах).

Часа через полтора разговор, будто полноводная река, пропадающая в пустыне, окончательно разбрелся на отдельные высказывания, совершенно не связанные друг с другом. Один из уважаемых людей прикорнул, положив голову на колени другого, третий сидел, бессильно обмякнув после очередной неуспешной попытки увлечь друзей в огневой танец.

Санавбар, качаясь как китайский болван, бормотал обрывки стихов, сам себя поправлял, проговаривал заново и опять сбивался.

Только староста по-прежнему пытался поведать о целом ряде ужасных случаев, что происходили некогда в кишлаке Кунар, но его и раньше-то не вполне внятная в силу шепелявости речь по мере пополнения кумганов окончательно испортилась, и чем дальше, тем труднее было понять, о чем же он все-таки толкует; впрочем, слушать его давно уже никто не пытался.

В конце концов их привели сюда. Санавбар два раза падал. А Джафар ничего, твердо шел. Шеравкан его маленько только поддерживал.

Санавбар сразу повалился — как мертвый.

А Джафар сел на тюфяк и стал пьяно куражиться.

— Шеравкан!

— Что, учитель?

— Это мы куда пришли?

— Как куда, учитель? Ночевать пришли... вы ложитесь.

— Ночевать, говоришь?

— Ну да.

Джафар надменно оттопырил нижнюю губу:

— Это что же за ночевка такая? Опять клоповник?

— Почему клоповник? Чистенько. Я же говорю: Бехруз, брат каравансарайщика Салара...

— Брат каравансарайщика... и сам каравансарайщик... и дети его будут каравансарайщиками. Чисто, говоришь?

— Чисто, учитель. Мы с Бехрузом свежего сена в тюфяки напихали. Пощупайте.

Недовольно потыкал кулаком. Подозрительно наклонил голову.

— А храпит кто?

— Санавбар.

— Любитель поэзии... казалось бы, утонченное существо... а храпит, как сапожник. Ну хорошо... хорошо. Чисто, говоришь. А вот я сейчас сам посмотрю, как тут чисто. Знаю я этих каравансарайщиков... и братьев каравансарайщиков... грязь всюду непролазная. А то что ж это я как крот...

И с этими словами вдруг на самом деле взял — и стянул повязку с лица.

Шеравкан содрогнулся.

— А то водят меня куда-то... ночевать, туда-сюда... а я ни черта не вижу... крот кротом.

Но секунда прошла — и ничего.

Шепча что-то горестное, Джафар осторожно ощупал два глубоких шрама. В келье было сумрачно, и Шеравкан не разглядел толком.

Слепец вздохнул.

— Ах господи. Вот так, значит... ну понятно, — с пьяным разочарованием махнул рукой. Посидел, свесив голову. Снова надел повязку. Поправил. — Шеравкан!

— Что?

— Так чисто здесь?

— Чисто, учитель.

— Ну, если ты говоришь — чисто, значит, так тому и быть... ты человек надежный. Шеравкан!

— Да, учитель.

Голос прежний, будто и не пьяный вовсе.

— Будь добр, принеси пиалу воды... поставь сюда. Принесешь?

— Принесу.

— Я спать буду, Шеравкан. Ладно?

— Спите, учитель.

— Погоди, а собака где? Кармат куда делся?

— На поляне был. Потом не знаю... не следил.

— Пошел любви искать, — вздохнул слепой. — Ну ничего. Хлебнет — и вернется.

Шеравкан отправился за водой, а когда вернулся, Джафар уже мирно посапывал.

Да, вот так было вчера... праздник кончился. Что ж... надо вставать.

Он еще раз на славу потянулся. Сел, чувствуя приятную утреннюю легкость. И, еще не поняв, что, собственно говоря, случилось, похолодел от пяток до кончиков волос на макушке.

Легкость!

Вот тебе и легкость: кошелька-то нет! Был привязан к поясу тяжелый кошелек с деньгами Джафара! Где он?!

Вскочил, переворошил тюфяк.

Нет кошелька!

Злые слезы брызнули из глаз.

Мало ему было динара! Подлый человек! Он все украл, все у них украл!