Драмы больше нет (СИ) - Риз Екатерина

– Мы тоже такие испорченные, Ром? – задала я вопрос, который с утра крутился у меня в голове. – Мы же тоже врали, лицемерили, улыбались в глаза, а сами…

Федотов продолжал стоять у подножия кровати, уперев руки в бока и на меня смотрел. Брови сдвинул.

– Ты можешь толком объяснить?

Я аккуратно села, одернула подол юбки.

– Альбина хочет обсудить с тобой раздел имущества, – сообщила я ему. Голову подняла и взглянула Федотову в глаза. – И если ты не пойдёшь на её условия, то она пойдет в студию Стаса Грушева. И тогда её будет не остановить.

– Ах, вот в чем дело!.. – Ромка хищно усмехнулся. – И ты из-за этого расстроилась?

Я покачала головой.

– Нет. Я расстроилась из-за того, что всё так мерзко.

– Думаю, что тоже расстрою тебя, солнышко. Но мерзость ещё даже не начала выбираться наружу. Всё веселье ещё впереди.

Я с кровати поднялась, направилась в ванную комнату, взялась за ручку, но помедлила. На Федотова обернулась.

– А ты можешь сделать так, чтобы этого избежать?

Он смотрел на меня с печалью. По всей видимости, не знал, как мне пообещать сделать то, чего не сможет. Но всё-таки проговорил:

– Я попробую.

Не знаю, когда закончится ажиотаж и наслаждение случившимся в нашей семье скандалом, но каждый вечер на каком-нибудь канале обсуждали, смаковали подробности и выносили суждения по поводу наших обнародованных тайн. Надо сказать, что Петя не отсиживался в стороне, он ходил по всяческим передачам и ток-шоу, рассказывал о проведенном расследовании, делился новыми деталями и открывал новые тайны. Тайны были уже не такими впечатляющими и шокирующими, но разбирали их с самозабвением. В интернете тоже шли обсуждения личной жизни и Родиона, и Альбины, и моей, соответственно. Я не читала специально, Ромка отсоветовал, а вот Альбина, кажется, старалась отследить каждый негативный комментарий в свой адрес, и очень остро на них реагировала. А которые задевали её сильнее всего, пересылала зачем-то мне, видимо, по-прежнему считала меня виновницей всех своих бед. Особенно её выводило из себя, когда её ругали и обвиняли, а Федотова как бы оправдывали.

– Только не вздумай им отвечать, – просила я сестру тайком от Ромки, потому что он строго-настрого запретил мне общаться с его женой. Но как я могла не ответить сестре? Да и виновата я тоже была, и мой моральный облик разбирали и хаяли на каждом углу, вот только по моей карьере и дальнейшей жизни это не било так сильно. Я почти неделю из Палашкино не выезжала, и перезванивалась только с мамой. А Альбина, как я считала, делала себе только хуже тем, что пыталась притворяться невинно обвиненной, да ещё обманутой и брошенной женщиной. Посещала одно мероприятие за другим, заявив, что не станет больше ни от кого прятаться, и рассказывала всем подряд о своей незавидной роли брошенной жены. В общем, как могла, порочила Федотова. И меня заодно.

Я же всё это время пребывала будто в вакууме и эмоциональной прострации. Прятаться в деревне от проблем, не включать телевизор, не отвечать на звонки, было проще всего. Я говорила себе, что пережидаю, но чего именно жажду получить в итоге – так и не решила. Федотова? Так он, вроде как, рядом. Каждый день. Отмытую репутацию? Вряд ли это осуществимо. Нормализовать отношения с семьей отца? Не уверена, что этого хочу.

Так и не определившись, я проживала один день за другим, будто со стороны наблюдая за происходящим. А очнулась… очнулась я как раз в тот момент, с которого и начала свой рассказ. Под вспышками фотоаппаратов и под сыплющимися на меня беспрерывно вопросами журналистов.

– Я должен озвучить свою позицию, – сказал мне Ромка накануне. – Лично, чётко, чтобы никаких вопросов ни у кого не осталось. Мне надоело, что меня попрекают и тыкают в меня пальцем. Хватит меня обличать.

– И что, – осторожно поинтересовалась я, – твоя… пресс-служба согласна на это?

– Да. Никаких шоу, откровенных закулисных интервью, интриг. Это не в моих правилах. Я выйду к журналистам, скажу всё, как есть, возможно, отвечу на несколько вопросов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я кивнула, правда, без всякого энтузиазма, но разве я могу спорить с профессионалами.

– Хорошо, раз ты так решил.

– Ты будешь рядом, – сказал Федотов.

– Конечно, – тут же отозвалась я, и даже ободряюще Ромке улыбнулась. – Ты же знаешь, я рядом, я поддержу…

– Настя, ты будешь стоять рядом со мной.

Вот тут я, признаться, растерялась.

– Зачем?

Федотов развел руками, но как-то чувствовалось, что он озвучивает чужие замыслы и доводы, не свои.

– Потому что нам с тобой нечего скрывать. Потому что мы любим друг друга, и ни о какой бездумной интрижке речи не идет. Нужно донести всё это до людей. – Пока я переваривала информацию, Ромка подошел и положил тяжелые ладони мне на плечи. Заглянул в глаза. – Настюш, я понимаю, что всё это лишняя суета, но нужно это сделать. Сейчас у нас есть фора, кто первый успеет рассказать правду, тот и будет прав, понимаешь? – Мне хотелось качнуть головой и отказаться понимать, но Ромка смотрел мне прямо в глаза, с настойчивой уверенностью. И добавил: – Тебе нужно просто постоять рядом со мной.

И я сдалась. Я ему поверила, наверное, ещё потому, что понятия не имела, что меня на самом деле ждет. Я была больше, чем уверена, что нас встрется два-три журналиста, которых отберут от благонадежных изданий или телевизионных каналов, и Федотов им расскажет то, что ему посоветовали рассказать. А я посижу рядом с ним, поулыбаюсь, и на этом всё закончится.

Чего я точно не ожидала, так это заполненного людьми зала, бесконечных фотовспышек и выкрикиваемых нам в лицо вопросов, причем, вопросы эти, зачастую, были не слишком приятными, да и приличными. Я, в фирменном костюме, броского бирюзового цвета, доставленном к нам домой специально для этого выхода, тщательно отобранном стилистами, с волосами, собранными в вычурный комель на затылке, на высоких каблуках и с приклеенной к губам улыбкой, совершенно растерялась под натиском и жадностью журналистов. Федотов крепко держал меня за руку, прошел в центр импровизированной сцены, некоторого возвышения в дальнем углу зала, за нашими спинами, нам в затылки, будто натренированные бойцовские собаки, дышали юристы и пресс-агенты, следили за каждым нашим движением неотступными взглядами. Я в растерянности и некотором ужасе оглядывала лица людей вокруг меня, силилась удерживать на губах скромную улыбку, хотя, улыбаться мне совсем не хотелось. А в лицо мне выкрикивали вопрос за вопросом, и от каждого из них я покрывалась липким потом.

– Настя, расскажите о ваших отношениях с сестрой! Она вас ненавидит?

– Роман Юрьевич, каковы ваши планы, вы продолжите участвовать в предвыборной гонке?

– Анастасия, вы читали интервью вашего отца журналу «Исповедь»? Что вы об этом думаете?

– У вашего отца есть внебрачный сын или нет?

Улыбаться было всё труднее и труднее. Внутри меня поселялся мрак.

Федотов остановился рядом с установленным микрофоном, руки моей так и не выпустил. Держал крепко, мне даже больно немного было, но я не сопротивлялась. Просто потому, что понимала, как только он отпустит мою руку – я сбегу. Просто повернусь и убегу отсюда.

– Можно без выкриков в лицо, господа? – поинтересовался Федотов с оттенком высокомерия и показным равнодушием. – Давайте все будем культурными людьми. В конце концов, мы пришли сюда ради вас. Мы ответим на ваши вопросы, чуть позже. – Роман Юрьевич смерил окружающих его людей предупреждающим взглядом. – На вопросы, оглашенные в нормальном, рабочем формате. Давайте уважать друг друга.

В зале стало значительно тише, люди с камерами и планшетами приготовились записывать, но не думаю, что кто-то из них всерьёз проникся просьбой Федотова подбирать слова.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я почувствовала, как Ромка снова сжал мою руку, и в следующий момент заговорил:

– Начнем с того, что в семье Кауто, к которой я имел отношение в течение нескольких лет, произошел серьезный скандал. Мне не хотелось бы обсуждать детали произошедшего. Просто потому, что эти самые детали затрагивают слишком многих людей, без присутствия которых обсуждать их невозможно. Законом, понимаете ли, запрещено разглашать подробности чужой личной жизни. Говорить я могу лишь за себя. Что и буду делать. Моя личная жизнь тоже стала достоянием общественности благодаря стараниям одного из ваших коллег. Обсуждать его профессионализм мне бы также не хотелось. Остается лишь надеяться, что далеко не все журналисты готовы пустить чужую жизнь под откос только ради признания, славы и денег. Но этот человек озвучил на всю страну то, что знали лишь единицы, только самые близкие люди к нашей семье. Например, то, что наш брак с Альбиной Кауто не удался, и, мало того, развалился едва ли не на самом основании. Я признаю, что мы с Альбиной пришли к обоюдному решению сохранить формальный брак до определенного момента, финансовый вопрос тут играл далеко не последнюю роль. И, наверное, самый пострадавший человек от нашего с Альбиной решения, это женщина, которая стоит в данный момент рядом со мной.