Воины бога Паука - Майкл Гир

— Странно, — наконец сказал он, — я почти наверняка погибну, и мне не страшно, — он посмотрел на нее со слабой улыбкой на губах.

— Это хорошо, Марти, — с чувством сказала она, — потому что я, как раз, ужасно боюсь! — Она задрожала, когда он обнял ее.

Большой Человек наблюдал, как его сантос пристегиваются к перегрузочным креслам на ШТ. Все очень скоро закончится. Его улыбка расплылась. Женщины станут принадлежать ему. Та желтоволосая, у которой, кажется, столько власти, и Рыжий, Великий Трофеями. Кто бы мог подумать, что она такой великий воин, кто другой смог бы его так уложить. «Только раз, дорогая». Он улыбнулся. Приближалась точка выбора. Он кивнул пророку сантос, который сидел рядом с ним. Теперь скоро. Большой Человек посмотрел на затылок Хелстеда. Совсем скоро.

Дэймен Ри всеми своими чувствами слился с «Пулей». Он чувствовал каждую пластину, заклепку, каждый источник энергии, электрическую цепь, каждый элемент обшивки и каркаса. Жизнь пульсировала в нем. Именно сейчас он жил. Может быть, он умрет здесь. Если такова его судьба, то она вполне достойная. Он умрет вместе с ней — с «Пулей», — а она еще никогда его не подводила.

Команда «Пули» теперь была смешанной. Хорошего настроения не было, но, возможно, была и другая сила — не такая хрупкая. Она спасет его, и плевать на Майю и Шейлу. «Пуля» будет сиять по-прежнему, даже когда они превратятся в плазму.

В глубине корабля двое стариков переглянулись и кивнули друг другу, а Дэймен Ри всматривался в две светящиеся точки, которые несли смерть или будущее.

22

Для Честера Армихо Гарсиа отсутствие всякой гравитации оказалось чрезвычайно болезненным. К счастью, люди из Патруля и Директората быстро помогли ему: они снабдили его гравитационным устройством, чтобы он мог чувствовать собственный вес — хотя оно и нарушало чувство равновесия.

Непрекращающиеся тесты, проверка его способностей и продолжительное сканирование при помощи машин, которые были за пределами его понимания, сильно измучили его. Они ощупывали, тыкали в него, воздействовали электрошоком, царапали его кожу, подрезали волосы, выкачивали из него семя, затыкали уши, ослепляли светом, взвешивали, обмеряли, вводили зонды в задний проход и в горло, и с ликованием отбирали каждую каплю его выделений.

Все это время Честер сохранял доброжелательное, почти двойственное отношение. Он улыбался им — даже когда их тесты становились совершенно нелепыми. Он знал, почему пророки торопили его. Никто из стариков не смог бы выдержать таких физических надругательств. Не то, чтобы ученые проявляли сознательную жестокость, они просто не воспринимали Честера как человека.

Наступил тот самый день. После долгого ожидания, он был готов исполнить свой долг перед народом. Жизнь его стала похожа на непрекращающееся состояние транса. Теперь, наконец, точка выбора стала очевидной. Сегодня его ждет волнение, перемены, неоднозначность. Честер улыбнулся почетному караулу из десантников, который пришел за ним. Изумляться всему этому он перестал уже давно; он даже не старался развеять страхи сержанта, который командовал ими.

Вместо того, чтобы подсоединить его к его системе гравитации, они привязали его к чему-то вроде салазок и стремительно отправились по ярко освещенным коридорам. Он зачарованно наблюдал, как сон становился сначала реальностью, а затем историей. Его как-то просветляло то, что он, человек, может наблюдать, как активно переходят друг в друга прошлое, будущее и настоящее.

Он миновал один за другим контрольно-пропускные пункты, где его каждый раз просвечивали в поисках оружия. Они долго обследовали металлическую занозу, которую он засадил себе в руку еще мальчиком. В конце концов, один из специалистов при помощи специального устройства вытащил грубый осколок из-под его кожи. Честер улыбнулся, когда специалист залепил небольшой надрез медицинским пластиком.

Наконец, открылась последняя дверь. Салазки внесли его в комнату, освещенную рассеянным голубым светом. Небесная лазурь, казалось, просачивалась из пола, потолка и стен. Честер понял, что здесь не было ни верха, ни низа, но все-таки его уши дали ему понять, что он опять падает; и отдавая должное своему разуму, он вцепился в свои салазки, используя их для того, чтобы приподняться.

Фигура, парящая слегка в стороне от него, была, в лучшем случае, хорошей карикатурой на человеческое тело. Зрение не обманывало Честера. Массивный, покрытый кожей шар черепа был стянут с одной стороны морфологически человеческим лицом. Головное устройство было сдвинуто назад, позволяя Скору Робинсону разглядывать Честера как своими собственными глазами, так и с помощью компьютера.

— Мои приветствия, директор, — Честер поклонился, насколько позволяли ремни.

— Я внимательно изучил отчеты. Ты и такие, как ты, принесли хаос, — голос Скора был безличным, до странности вялым — как будто он так и не привык пользоваться речевыми мышцами; он говорил по слогам.

— Может быть, ты подождешь, прежде чем убивать меня, — сказал Честер.

— Почему? — казалось, челюсть Робинсона причиняла ему боль, когда он двигал ею.

— Ты — точка выбора, директор. Ты прочитал отчеты, так что тебе известно, что это означает, — Честер медленно склонил голову.

— Мое решение, касающееся вашей расы, принято. Вы были бы раковой опухолью на теле человечества. Вы подрываете все основы. — Голубые глаза Робинсона казались крошечными, и нос казался прыщиком на массивном черепе. Честер понимал, что это иллюзия. Но все-таки этот мужчина был до странности не похож на человека.

— Директор, — откровенно сказал Честер, — ты не прав. Мы никакая не раковая опухоль. Как и вы, мы по-своему сохраняем равновесие.

Лицо Робинсона подернулось, как будто он пытался придать лицу какое-нибудь выражение.

— Такие, как вы, несут беспорядок. Вы нелогичны. Это делает вас очень серьезной угрозой человечеству, — маленькие голубые глаза всматривались в его лицо.

— У меня не отсутствует логика, директор. Я пророк, — благожелательное выражение лица Честера не изменилось. — Пророки, директор, это учителя, и я сейчас прошу тебя поучиться. Я с большим удовольствием учился читать у ваших обучающих машин. В вашей обширной системе должны быть отсылки к «Изучению истории» Арнольда Тойнби. Там есть некоторые слабые места, но, я думаю, там ты найдешь глубокую истину, относящуюся к нашему разговору.

Робинсон колебался не больше секунды.

— Я нахожу устаревшей теорию общества. Вызов, ведущий к изменениям, это недопустимое поведение для человечества, — высказался бесстрастный голос.

Честер кивнул.

— Ты считаешь, что рост должен происходить безболезненно. Бог не освобождает нас так легко, директор. Я уверен, что на протяжении всей истории развития видов можно найти две противоборствующие силы; стремление к порядку — которое представляет ваш Директорат, — и постоянное брожение, которое порождает любопытство, экспериментаторство и новаторство. Я повторяюсь, но должен подчеркнуть, что эти две силы уравновешивают друг друга.

— Ваша раса будет уничтожена. Меня нисколько не интересует древняя теория общества, — белесые голубые глаза Робинсона не выражали никаких эмоций. — Почему ты упорствуешь, пытаясь оспорить установленные мною факты? Это пустая трата времени.

Честер покачал головой.

— Я ничего не оспариваю, напротив, я создаю основу для того, что должно случиться. Тебе нужны определенные сведения, чтобы сформулировать ближайшие решения.

— Какие решения? — лоб Скора Робинсона по-настоящему зашевелился, пытаясь нахмуриться.

Честер не обратил внимания на вопрос.

— Как я понимаю процесс, из объяснения доктора Чэма, мы с вами продукт эволюции человека. Биологический вид получил свободу развития. Тогда приспособление происходило только на одной планете, с ее определенной атмосферой, гравитацией, светом, водой и тому подобным, теперь отбор идет в совершенно различных направлениях. Мы оба как биологические виды представляем из себя попытку обрести равновесие. Ты существуешь, чтобы устанавливать порядок, я — чтобы смягчать подспудный страх перед будущим. И то и другое — реакция на неопределенность в окружающей нас вселенной. Возможно, мы оба встретились в тот критический момент, когда биологический вид испытывает трудности, — Честер был весь погружен в свои мысли.

— Хватит, ты свободен, — Скор стал опускать свой шлем на голову.

— Не так быстро, директор, — Честер поднял руку, когда салазки начали двигаться. Шлем Скора приподнялся.

— Никто никогда не противоречил мне, — монотонный голос едва сдерживал гнев.

— Это помешало развитию твоих человеческих качеств, Директор, — Честер был доволен. — Но я задержался не поэтому. Я хочу, чтобы ты знал, что когда придет беда, я смогу дать тебе средство для установления порядка. Для этого тебе придется лишиться самодовольства — но я полагаю, что это совсем не так страшно, как полный развал экономической системы, которую ты так лелеял. Говоря языком вашего рыночного общества, директор, у тебя возникнет потребность, а я смогу удовлетворить ее.