Наваждение - Пола Вольски

Заснуть было невозможно, не стоило даже пробовать. Всю долгую ночь фрейлины Чести бодрствовали и незадолго до рассвета получили поразительное известие: его величество Дунулас согласился на выработку конституции, в которой четко будут определены права, возможности, обязательства и ответственность в отношениях между монархом и народом – для всеобщего сведения и на все времена.

Элистэ видела в этом вопиющую несообразность. Король есть король, и мысль об ограничении его власти казалась ей абсурдной. Действительно, она как-то однажды проглядела писания Шорви Нирьена, где так красноречиво отстаивалась концепция конституционной монархии, и они произвели на нее впечатление, даже тронули. Но ее столь же трогали и стихотворные драмы прошлого века, в которых драматурги, вдохновленные духом древности, раскрывали конфликт между любовью и честью. Это годилось для блестящего театрального действа и восхитительного развлечения, но имело мало отношения к реальной жизни. А в реальной жизни любому королю требовалась абсолютная власть. Ограничения могли лишь помешать успешному правлению и, возможно, привести к катастрофе в кризисные периоды. Как можно не понимать этого, даже будучи невежественным бандитам?

Горожане, однако, не понимали и требовали множества уступок, угрожавших началом полного распада. Это было невероятно глупо, и Элистэ надеялась лишь на то, что согласие короля предполагает некую скрытую и хитроумную стратегию сопротивления. Сама она, разумеется, ничего не смыслила в стратегических тонкостях и просто мечтала: пусть как-нибудь выйдет так, что король перехитрит своих недотеп подданных и восстановит мир и спокойствие, стабильность и здравомыслие. Иначе восторжествует хаос.

Если все это было уловкой со стороны короля, то уловкой более чем убедительной. За несколько часов король санкционировал собрание Конституционного Конгресса, составленного из депутатов, представляющих провинции Вонара. В течение ближайших месяцев задачей Конгресса будет разработка и принятие документа, закладывающего основы и определяющего структуру реформированного и, как предполагается, улучшенного типа управления страной – такого управления, при котором власть короля перестанет являться абсолютной и король будет нести ответственность перед каким-то парламентом или даже старомодной сотней, где народу тоже, возможно, дадут право голоса. В конституцию войдет статья о правах и свободах, отныне гарантируемых каждому от рождения. По завершении предприятия король должен удостоверить выработанную конституцию своей подписью и печатью, таким образом обозначив свое согласие со всеми поставленными там условиями. После этого Конгресс будет распущен и заменен какой-либо постоянно действующей формой юридически правомочного органа, предложенного новым проектом конституции.

А пока король должен был пойти на ряд немедленных уступок, среди которых, в частности, числилось: открытый доступ народа к некоторым зернохранилищам Возвышенных и гласное распределение их содержимого, отмена всей совокупности налогов и поборов, отмена ограничений на охоту и рыбную ловлю, гарантия того, что никто из горожан, участвовавших в осаде Бевиэра, не будет преследоваться, и, наконец, самое поразительное, – освобождение всех серфов. Отныне ни один из жителей Вонара не будет юридически привязан к земле сеньора.

К негодованию большинства Возвышенных, Дунулас согласился на все поставленные условия – даже на последнее. Это было выше всякого понимания – король, видимо, подчинился беспрекословно. Разумеется, на него оказали значительное давление, и все же его готовность подчиняться, пожалуй, определенно предполагала добровольность. Естественно, эти бандиты начинали думать, что монарх сочувствует их затеям. Теперь, как передавала молва, его чествовали в банкетном зале, подвывая, пуская вздохи и слюни. Расчувствовавшись, мятежники провозгласили его «Другом народа», жали руку, трясли за плечо и даже хлопали по спине. И король сносил все эти оскорбления, а королева стояла рядом, скрывая унижение и душевную боль за слабой застывшей улыбкой. Это зрелище было столь отвратительно, что даже самые оптимистичные из Возвышенных утешали себя надеждой на королевское коварство, в то время как наиболее здравомыслящие в душе презирали слабоволие короля.

Элистэ восприняла эти новости со смешанными чувствами. С одной стороны, она была напугана, встревожена и пыталась представить себе перемены, которые теперь вторгнутся в ее мир. Но в то же время какая-то часть сознания отказывалась поверить в реальность происходящего. Она попыталась убедить себя, что все уляжется само собой, и отчасти преуспела в этом. Элистэ надеялась, что на самом деле мало что изменится, если изменится вообще, и жизнь потечет по-прежнему. Когда же она задумалась об освобождении серфов (недальновидно затевать такую акцию, ведь что будут делать со своей новой свободой эти неполноценные, во всем зависящие от покровительства и руководства Возвышенных?), то невольно вспомнила Дрефа сын-Цино. Где бы он сейчас ни находился, в Вонаре или за его пределами, он услышит о происшедшем и будет знать, что свободен, несмотря на клеймо Дерривалей на его теле. Она попыталась представить себе его реакцию, восстановить в памяти облик Дрефа. Но тщетно. Вспоминались лишь его высокая, худощавая, подвижная фигура в кафтане и сабо северного крестьянина, черные глаза, сверкавшие живым умом, белозубая улыбка на тонком загорелом лице – то есть тот Дреф, каким она всегда знала его в отцовском поместье. Но теперь он, быть может, совсем иной. Как беглый серф Дреф, вероятно, изменил внешность с той изобретательностью и мастерством, которыми всегда славился, и его, наверно, теперь трудно узнать. Странно, что эта мысль беспокоила ее, хотя вряд ли им доведется еще встретиться, если только Дреф не решит вернуться в Дерриваль. В конце концов, там остались его отец и сестра, и теперь он мог не опасаться наказания, хватило бы только выдержки стерпеть враждебность маркиза во Дерриваля. Элистэ, сама того не сознавая, покачала головой. Дреф, несмотря на нынешнюю безнаказанность, вряд ли предпримет такую попытку. Маркиз с его безжалостной мстительностью никогда не позабудет серфа, который свалил его с ног при всей челяди, пустил ему кровь из Возвышенного носа, а потом оставил в дураках, избежав наказания. Да, отец никогда не простит ему этого. Несмотря на всякое там освобождение, жизнь Дрефа в Дерривале не стоила ни единого су. Нет, больше она его не увидит.

Четыре девушки из Лиловой комнаты спустились в усыпанную осколками Галерею Королев, где Возвышенные, против своей воли, находились вместе с вездесущими праздношатающимися плебеями. Там был Стацци во Крев вместе с во Ренашем, во Фурно и многие другие кавалеры, некогда жизнерадостные и учтивые, а теперь напряженные и встревоженные. При появлении кого-нибудь из мятежников разговоры тут же прекращались. Информация, которой они располагали, была достаточно скудной, и в течение ближайших часов ничего нового не предвиделось. Всюду говорили о том, что королю, измученному после долгих ночных трудов, наконец позволили некоторое время отдохнуть в собственных апартаментах. Позже совещание должно возобновиться, но пока Дунулас спал. Спали и многие простолюдины – развалившись в креслах и на кушетках или растянувшись на полу у стен. Они, разумеется, понимали, где находятся, но, видимо, им было все равно и они облегчались где попало – в камины, в напольные фарфоровые вазы, просто по углам. Запах стоял такой, что находиться в галерее можно было только благодаря постоянному притоку осеннего воздуха, вливающегося через разбитые окна. Элистэ содрогнулась от отвращения. Меранотте приложила к лицу надушенный платок, а Неан и Гизин, не скрываясь, заткнули носы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});