Голодная Гора - Морье Дю

- Вы несчастливы, - сказала она наконец. - Когда человек несчастлив, он совершает неразумные поступки.

Он заметил взгляд, который она бросила на приоткрытый ящик, из которого он доставал бутылку, а потом на ружье, прислоненное к стене.

- Ну и что? - спросил он вызывающим тоном. - Что тут такого? Разве будет не проще, если я сам положу конец своей жизни? Никто об этом не пожалеет.

- В этом вы ошибаетесь, - возразила она ему. - Многие пожалеют - ваша матушка, Генри, другие ваши братья, Фанни. И все ваши друзья.

- У меня нет друзей, - сказал он.

- А мне казалось, что я ваш друг.

С минуту он молчал, не произнося ни слова. Кэтрин - его друг...

- У вас есть Генри, ваш ребенок, ваш дом, - сказал он. - К чему вам беспокоиться обо мне? Да я и не достоин этого.

- Людей любят независимо от того, достойны они этого или нет, - мягко проговорила она. - Человека любят ради него самого.

Что она хочет этим сказать? Что имеет в виду, произнося слово "любовь"? Жалость? Может быть, они обсуждали его дела с Генри и говорили: "Надо что-то предпринять в отношении Джонни, так больше продолжаться не может"?

- Если вы думаете, что меня еще можно исправить, вы ошибаетесь. Вы только зря потратите время, - сказал он.

Она отошла к окну и стала смотреть в сад.

- Каким счастливым и мирным мог бы стать этот дом, - задумчиво сказала она. - Вы не даете ему этой возможности. Наполняете его печальными гневными мыслями.

- Он был бы счастливым и мирным, если бы здесь жили вы, - сказал он, всегда, а не приезжая в гости на один-два дня.

- Вы хотите сказать, - с улыбкой проговорила она, - что мои веселые мысли разогнали бы ваши грустные? Сомневаюсь, чтобы у них хватило на это силы.

Она снова обернулась к окну, так что ему был виден ее профиль. Если бы она была моей, я бы непременно заказал ее портрет, велел бы написать ее именно так, как сейчас: стоит у окна, набросив на плечи шаль, а волосы вот так же собраны в узел на затылке.

- Вы так или иначе будете здесь жить, - сказал он, - вместе с Генри, когда я умру. И ваш портрет будет висеть на стене в столовой рядом с портретом тети Джейн и картиной, где мы все изображены детьми. Может быть, здесь тогда снова восстановится мир, который разрушил я.

Она серьезно посмотрела на него, и ему захотелось встать перед ней на колени и спрятать лицо в складках ее платья, как это сделал бы ребенок, которому стыдно.

- Вы ведь можете жениться, Джонни, - сказала она, - у вас могут быть дети.

Эти слова причинили ему невыносимую боль, вернув к реальности настоящего. Джонни снова увидел дом при воротах, священника, рыдающую Кейт.

- Никогда! - с яростью воскликнул он. - Никогда, клянусь всеми святыми!

Он с новой силой почувствовал весь ужас своего положения и начал ходить взад-вперед по комнате, ероша волосы.

- Мне придется уехать их Клонмиэра, - сказал он, - придется отсюда убраться. Я не могу здесь находиться, после того, что произошло.

- А что произошло, Джонни? - спросила она.

Эти слова вырвались помимо его воли, и он внезапно замолчал, покраснев от стыда и сконфузившись. Боже мой, что бы она стала о нем дуумать, если бы только узнала о том, чем он все это время занимался, о том, что происходило в доме при воротах и завершилось этим позором. Она была бы в ужасе, почувствовала бы отвращение...

- Если вы совершили какой-нибудь поступок, которого стыдитесь, спокойно проговорила она, - почему вы не обратитесь к Богу, не попросите у него помощи?

Он безнадежно посмотрел на нее.

- Всевышнему некогда заниматься такими, как я, Кэтрин, - сказал он. Если бы у него нашлось для меня время, я бы не оказался в таком положении, как теперь.

И вдруг он осознал, окончательно и бесповоротно, какая пропасть их разделяет, пропасть, которую целые годы пьянства, разврата и потакания своим порокам сделали непреодолимой. Он увидел нежный изящный узор ее жизни, такой спокойной, лишенной волнений, - она верит в Бога, потому что она - само добро, ей чужды соблазны и искушения. Она сказала ему в своей простоте, что он когда-нибудь женится, не зная того, что единственная женщина, которую он хотел бы иметь своей женой, это она, а единственных детей, которых он хотел бы признать своими, могла бы дать ему только она. Хочет ли он просить помощи у Бога? О да, но только при одном условии: если бы Кэтрин научила его молиться, если бы она стояла на коленях рядом с ним. О, если бы она была хозяйкой Клонмиэра, его женой, его возлюбленной, тогда действительно в этом доме царил бы мир, мир был бы и в его душе, мир, благочестие и радость. Можно ли сказать об этом ей? Можно ли рискнуть и признаться ей во всем сказать о своей любви, о том, как он несчастен, признаться в самом постыдном?

- Кэтрин, - медленно проговорил он и пошел к ней, протянув руки, глядя на нее умоляющим взором, и вдруг увидел в ее глазах понимание, поймал ослепительную искру интуитивного прозрения - она побледнела и прислонилась к стене.

- Боже мой, Джонни! - изумленно воскликнула она. - Боже мой, Джонни...

В этот момент внизу по окном захрустел гравий, послышался голос Генри, веселый и уверенный; он звал свою жену. Она повернулась и вышла из библиотеки, оставив его одного. А он стоял и смотрел на то место, где только что была она.

6

Джонни сидел в каюте "Принцессы Виктории" в Слейнской гавани, ожидая, пока пароход поднимет якорь. Его камердинер поставил чемоданы под койку и удалился в свою каюту. Пароход слегка покачивало, и из открытых иллюминаторов слышались печальные гудки еще одного судна, которое пробиралось на место своей стоянки в гавани. Наверху на палубе раздавались топот ног и время от времени свистки. Вдали мерцали огоньки Слейна, пробиваясь сквозь тьму. Ил иллюминатора тянуло ветерком, и длинное пальто Джонни, висевшее на двери, раскачивалось взяд и вперед. Легкий саквояж, который камердинер положил на стул, мягко соскользнул на пол; в глаза бросился прикрепленный к мену ярлык: "Капитан Бродрик. Назначение - Лондон". А что потом? Джонни пожал плечами. В Лондон, а потом еще дальше, совсем далеко...

Он едва помнил, как прошли эти последние недели, и совсем плохо себе представлял, как наконец очутился на борту "Принцессы Виктории". Он написал множество писем. Это главное, что сохранилось в его памяти. Сидел за конторкой деда в библиотеке в Клонмиэре и писал письма всем, кого знал, письма, в которых просил прощения у родных и друзей. Для чего он это делал? Он и сам не знал. Не мог вспомнить. Но то, что письма были написаны и отправлены, было таким же очевидным фактом, как и то, что теперь он находился на борту "Принцессы Виктории", потому что ответы на некоторые из них лежали возле него на койке. Пароход, направлявшийся вниз по течению, снова загудел, печально и настойчиво. Джонни встал, закрыл иллюминатор и потянулся к фляжке, лежащей в кармане пальто. До полуночи оставалось еще пять часов... А потом - прощай, Слейн, прощайте, родные края - страна туманов и слез, - вперед, к тому окончательному месту назначения, которое ведомо одному лишь Всевышнему.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});