Красавица и чудовище - Татьяна Тарасова

Потом она стала, как и мы, одеваться в «дутые» куртки, потому что они не тяжелые, а нам всем с годами хочется носить что-нибудь полегче. Жили мы трудно, хотя сейчас это время принято идеализировать, а работали, как проклятые. За пару, а то и один свободный день во время чемпионата мира или Европы полагалось найти подешевле и купить как можно больше всего, от обуви до полотенец. Синилкина сама в магазины ходить не любила: «Таня, купи мне что-нибудь». Но каждый раз полагалось что-нибудь купить не только Анне Ильиничне, а всем ее родственникам, друзьям и даже знакомым. У нас же тогда ничего путного и днем с огнем не найдешь.

У Анны были любимцы, она обожала Роднину и с трудом старалась относиться ко всем объективно. Нас, тренеров, она мирила, пытаясь находить с каждым общий язык, даже если мы, мягко говоря, состояли в сложных отношениях. Я дольше и чаще у нее бывала, потому что связалась с театром, но и прежде мне казалось, что она почему-то меня выделяла и жалела больше других. Может, оттого, что за границей ей приходилось нелегко, я там за ней ухаживала, ведь в 70-е годы, в самый расцвет своей карьеры, она уже была довольно пожилым человеком. Но мы ее немилосердно разыгрывали. «Тань, что это тут светится — массаж?», а это «мессидж» высвечивается на телефоне, «сообщение» по-английски. Я ей: «Анна Ильинична, всех руководителей делегаций сегодня приглашают делать массаж. У вас вот загорелась на телефоне красная лампочка, значит, пора отправляться». Она: «Я не пойду»; Я: «И правильно, какого черта идти. Но надо, чтобы переводчица позвонила и отказалась, а то вас будут ждать».

Как же она старалась в то дурное время, когда мы получали тридцать процентов суточных, а это составляло пять долларов в день, нас поддержать. Мы просили: делегацию не кормить, а отдать нам стопроцентно суточные, что уже равнялось аж пятнадцати долларам! Но суточные за шесть дней — большие деньги, почти сто долларов! Она выдавала нам эти деньги, хотя и нарушала инструкцию, следовательно, ставила под удар и свои поездки. Никогда не жалела свои представительские, как член международной федерации она имела талоны на еду в ресторане стадиона и старалась нас подкормить.

К пей в кабинет народ шел постоянно — 24 часа в сутки. Но зато там можно было поспать, можно было поесть, слазив к ней в холодильник. А можно было чайку попить, в холодильнике всегда стояло варенье, сваренное для нее сестрой Линой на сахарине, мазали его на диабетический хлеб.

Большое спасибо Анне за то, что она была с нами, светлая ей память. Ее любили самые разные люди. Она считалась у американцев большим боссом. К ней первой во Дворец приехал в 50-х «Холидей он айс» в то время, когда американцы вообще в СССР не приезжали. Может, поэтому они ее всегда торжественно у себя принимали, за ней присылали машины, и ее любимой зарубежной страной была Америка. Она руководила самой сильной сборной фигуристов в мире, она была директором большого Дворца, она влияла не только на «фигурку», но и на хоккей тоже, строгая седая комсомолка, добрая русская душа — Анна Ильинична Синилкина.

Ганновер

Наш переезд в Ганновер состоялся в апреле 1992 года. Именно тогда у Володи начинался контракт с местной консерваторией. Боже, как быстро прошло время! Неужели мой муж уже столько лет работает в Германии… Жизнь пролетела как один день.

Мы приехали в этот тихий город, а у нас там ни кола ни двора, ни друзей, ни родных, ничего. Есть такая Юля Модатова, Володина приятельница и соученица по консерватории, она уже работала в этой «Хохшуле», вот Юля и была одной-единственной нашей знакомой на весь Ганновер. Сначала Володя в Германию приехал со своей мамой и они остановились у Юли. Потом у меня наступил перерыв в гастролях, тогда еще существовал театр, и я к ним подтянулась дней на десять. Перво-наперво надо снимать дом. Арендовать квартиру невозможно: когда со всех четырех сторон соседи, не особенно-то поиграешь на рояле целыми днями. Мы ходили, подыскивали отдельный дом, чтобы стоял он в нормальном районе и чтобы подходил по деньгам. Наконец, Володя снял дом, а к тому времени уже выяснилось, что в Ганновере много русских, и один из них наш друг Яша Нейгауз. Он переехал в Германию за два года до нас, по жил здесь без семьи, потому что не нашел постоянную работу. Володя целый день был занят в консерватории, и Яша сажал меня к себе в крошечную машинку как раз под мои габариты и мотался со мной по городу, дом же надо было обустраивать. И за эти десять моих свободных дней он взялся мне помочь: что-то в доме покрасить, что-то подправить. Дом абсолютно пустой, хотя мы кое-что из Москвы привезли. Кое-что — это в основном книги и ноты, мебели, ясное дело, никакой. Хорошо еще, вилки-ложки с собой захватили. Как на новом месте начинать жизнь, не с чтения же домашней библиотеки? Контракт у мужа был не пожизненным — таким он стал позже, — а на два года. Но и два года полагалось на чем-то спать. И за десять дней мне предстояло проехаться по всем магазинам и прикупить самое необходимое из мебели. Подобной практики в моей биографии еще не существовало: одно дело квартиру привести в порядок, причем постепенно, и совсем другое — поднять дом с нуля. Мы же за всю нашу жизнь в советской стране никогда не заходили в магазин и не покупали сразу то, что мы хотим, подобная мысль — свидетельство шизофрении. Никто из нас прежде не обставлял квартиру за неделю. А тут полагалось обустроить пустой дом — четыре спальни, две гостиные, столовую и кухню. К тому же еще и Володины ученики из Московской консерватории должны были вот-вот к нему приехать — сразу четверо мальчишек. Значит, весь нижний этаж — им, а туда хотя бы кровати мало поставить. А за кроватями — матрасы, за матрасами — постельное белье и полотенца. Сначала я надевала кроссовки и с девяти до шести — в шесть часов закрываются магазины — ходила и присматривалась. Выбирала, что мне нравится и смотрела на цены, поскольку купить надо и симпатичное, и недорогое, и чтобы смотрелось прилично, — как-никак профессорский дом, нельзя же на табуретке сидеть. Голова от этого всего шла кругом. За все свои многочисленные командировки за границу я, естественно, никогда не заходила в мебельные магазины, а тут я столкнулась с совершенно незнакомым миром — миром шкафно-кроватного изобилия. И я не представляла, что в этих магазинах имеется, сколько это стоит, как полагается одно к другому подбирать? Мне не хватало то вкуса, то денег или, наоборот, то денег, то вкуса. Первые несколько дней я знакомилась со всем, что там продается. Спасибо Яше, который меня по ним возил, пока Володя занимался с детьми или сидел с Юлей, изучая разные необходимые для жизни бумаги. В конце концов на пятый день у меня в голове все перепуталось. Ведь все, что я выбирала и отмечала в магазинах, я держала в голове, ничего не записывая, надеясь на свою память, прежде никогда меня не подводившую. Но к таким объемам закупок моя память явно оказалась не готова. Я вскакивала ночью, у меня в голове крутились тумбочки, шкафы, полотенца. И я как в бреду кричала: «Вова, Вова, нам не хватит денег!», а у него свои дела, ему не до мебели. Но надо же на чем-то спать, на чем-то сидеть? Все же при покупке мебели я несколько ошибок сделала, слава богу, небольших. Теперь предстояло срочно переезжать. Есть магазины, где принимают заказы на все, что ты хочешь, но заказ привезут только через восемь недель. Какие восемь недель, у меня и трех дней не было. Вот-вот приедут мальчики, должна была как-то функционировать кухня. Полагалось загрузить и дом все, начиная от плиты и заканчивая стиральной машиной.